Шелл, лапушка!
Глория, вскричал я, где же твое полотенце?
Она втащила меня внутрь и захлопнула дверь. Некоторые женщины, сбросив с себя полотенце, остаются просто голыми; Глория выглядела так, будто только что выскользнула из пены черных кружев. Это было нечто удивительное, грандиозное, это было чудо. И все это было Глория.
Она сгребла меня и сказала:
О, как я беспокоилась. Но теперь все хорошо.
Я только на минутку. Мне нужно идти к Биллингсу.
О, лапушка, нет! Нет!
Должен явиться в полицию
Лапушка, лапушка, лапушка
Бедный старый Биллингс. Я попал к нему только в субботу.
Сногсшибательные проделки
В Штатах вы садитесь на самолет и направляетесь на юг; несколько часов спустя, пробыв на высоте семь тысяч футов, где воздух чист и прозрачен, вы приземляетесь в Мехико-Сити и берете такси до «Иподромо де лас Америкас», где лошади бегают вдоль и поперек и время от времени по длинному круговому треку, а после четвертого заезда выходите в паддок.
Вы встречаете большого, молодого, здорового, некрасивого типа, покрытого характерным для Мехико-Сити загаром, с короткими, преждевременно поседевшими добела волосами, торчащими кверху, как подстриженная щетина половой щетки, и обнимающего за талии двух прелестных молодых девушек, похожих на латиноамериканских кинозвезд, и вы говорите:
Ха, посмотрите-ка на этого обалдуя с двумя помидорчиками!
Это я. Это я обалдуй с двумя помидорчиками, и ну вас ко всем чертям.
Пять дней тому назад я покинул Лос-Анджелес и свою контору «Шелдон Скотт, следователь» и прилетел в Мехико ради моего клиента Куки Мартини, букмекера. Может быть, вы будете смеяться при мысли, что моим клиентом стал букмекер. Окэй, смейтесь. По-моему, люди вообще склонны к азартным играм, независимо от того, букмекеры они или нет. Если нельзя поставить на лошадок, они будут ставить на количество бородавок на носу какого-нибудь парня. Куки Мартини был, по крайней мере, честным букмекером, и деньги его были чистые. Последний год он стал играть и за пределами Штатов во Франции, Южной Америке, Мехико-Сити. В Мехико он и ряд его товарищей стали жертвами надувательства, в результате чего потеряли почти три тысячи долларов. Куки считал, что развелось слишком много любителей сомнительных пари, и подозревал, что здесь что-то нечисто. Вот он и нанял меня, чтобы выяснить, не пахнет ли чем-нибудь на ипподроме. Еще как пахло! Похоже было даже, что тот, кто будет слишком принюхиваться, рискует быть убитым.
Интересно, куда делся Пит, сказала Вира.
Вира была помидорчиком слева, и мне приходилось немного наклоняться влево, чтобы обхватить ее за талию. Она была всего пяти футов ростом, но даже при этом на голову выше Пита. Педро Рамирес, ее муж, был на «Иподромо» одним из ведущих наездников сезона, несмотря на то, что он еще ходил в учениках.
Он будет здесь через минуту, Вира, сказал я.
Он немного опаздывал, а мы должны были дождаться его здесь и пожелать ему удачи. Пит должен был появиться в пятом заезде, на солидном фаворите сезона, Джетбое, и этот заезд был для него решающим. На его счету было уже тридцать восемь побед, а в этот раз он выиграл второй заезд. Еще одна победа, и он из ученика станет настоящим жокеем. На этот раз, однако, предполагалось, что он должен проиграть.
Елена Эйнджел справа стиснула мою руку.
Вот он идет, Шелл.
Пожатие ее руки доставило мне истинное удовольствие. Эта Елена не была замужем, и мне это было очень приятно. Она была высокая, черноволосая, с матовым цветом лица и глазами, которые я определял просто как «мексиканские». Темные глаза; мягкие, большие, глубокие, выражавшие одновременно и вопрос, и ответ. А тело ее лучше всего можно было бы описать словами, из-за которых, боюсь, меня обвинят в склонности к порнографии.
Я тоже сжал ее руку, чтобы быть с ней на равных, правда, сделал это с лихвой, и посмотрел влево. Я видел, как Пит быстро направляется к нам, почти бежит из жокейской. Он всегда казался мне немного смешным, когда спешил, но только не тогда, когда он на лошади. Ростом он был около четырех футов, жилистый, гибкий; в двадцать четыре года он выглядел все еще мальчишкой, однако этот мальчишка мог подсечь вас, как травинку, если бы вы сказали ему что-нибудь не так.
Когда он приблизился, я сказал:
Эй, чемпион, на этот раз я пущу ко дну всю их компанию.
Он усмехнулся, блеснув белыми зубами. Пит был нервным, напряженно-чутким, как чистокровный конь, и постоянно жевал обсахаренные резинки.
Si, сказал он. Валяйте, Шелл. На этот раз я уж непременно должен выиграть.
Он выплюнул очередную резинку и, выудив из кармана пакетик, вытряхнул на ладонь две новые белые плиточки.
Dio, ну и быстро же они кончаются, произнес он с удивлением. Я думал, у меня их еще целая коробка. Он пожал плечами. Хотите? Он сунул одну плиточку в рот, а другую протянул нам на своей маленькой ладони.
Девушки отказались. Я взял резинку и уже готов был сунуть ее в рот, как вдруг вид Пита меня остановил. Только сейчас я заметил, что губы у него распухли и на одной скуле наметился синяк.
Пит, что случилось? спросил я. Поцеловали лошадь?
Он перестал улыбаться.
Поцеловал кулак. Кулак Джимми Рата. Увидев, что при этом имени во мне закипает гнев, он добавил: Я с ним разделаюсь. Не беспокойтесь. Однажды я уже угостил его бейсбольной ракеткой. Вот только приведу Джетбоя к финишу и разделаюсь с ним по-настоящему.
В эту минуту я увидел поодаль Джимми Рата еще с одним парнем моих габаритов. Я двинулся было к ним, но обе девушки повисли у меня на руках, а Пит сказал:
Успокойтесь, Шелл. Что мы этим докажем? Вот после этого заезда я буду свободен. Я подойду к вашему столу, и вы сможете стать у меня за спиной, когда я плюну ему в глаза. Сейчас мне не нужно телохранителя. В конце концов, Рат просто марионетка, а за ниточки дергает Хэммонд.
Я знал, что Пит имеет в виду. Мы оба знали, и каждый знал, но одно дело знать и совсем другое доказать. Когда Куки Мартини послал меня сюда, он дал мне письмо к Питу. Куки сказал мне, что среди всех жокеев нет более честного, чем Пит Рамирес. Я последил за Питом во время скачек в воскресенье, а потом встретился с ним лично. Рассказал ему, зачем я здесь, объяснил, что к чему. Пит, даже больше, чем я, был заинтересован в том, чтобы вычистить всю эту грязь. Как и многим мексиканцам, родившимся в бедных окраинных штатах, ему в детстве приходилось туго. Теперь он стал жокеем, завоевывающим себе положение и репутацию, и у него родилась великая мечта: красивый дом, одежды и сто пар туфель. Бега стали его профессией, стержнем его мечты. Пит хотел, чтобы все в них было честно и чтобы побеждал лучший.
А жокеи, сказал мне Пит, намеренно проигрывают. Доказать это он не может, но знает, что это так, ибо он, будучи рядом с ними, видел, как они сдерживают своих лошадей, чтобы те не пришли первыми. Иногда сами владельцы дают жокеям указания, чтобы они не переусердствовали, добиваясь победы во что бы то ни стало; но это совершенно другое дело. Пит сказал, что он слышал разные шепотки по этому поводу, слухи о подкупах и угрозах против жокеев, которых хотят заставить проиграть. Почти всегда жертвой становилась лошадь-фаворит, и выигрывали как раз те, кто заключал рискованные пари, делая ставку на сомнительных лошадей.
Пит стал приглядываться и прислушиваться, разговаривал с другими жокеями. Я же проделал массу обычной в таких случаях работы: проверял записи букмекеров, какие только мог достать, разговаривал с теми, кто играл, старался выведать, от кого исходят подкупы и угрозы. В результате получилась довольно полная картина: во главе всего этого стоял толстяк по имени Артур Хэммонд, которого, казалось, все очень боялись. Он приехал из Штатов, был одно время тренером, но его лишили права работать в конном спорте из-за сомнительных делишек, на которые он пускался. Его свиту составляли Джимми Рат и еще двое верзил. Хэммонд имел на ипподроме постоянное место. У него были какие-то неприятности с полицией, но он ни разу не сел за решетку главным образом потому, что он «запросто» с одной мексиканской шишкой по имени Вальдес. Вальдес не был политической фигурой, но имел крепкие закулисные связи, почти столь же мощные, как у самого президента. И Вальдес всегда помогал своим друзьям-приятелям. Всегда.
Вчера Джимми Рат подстерег Пита, когда тот был один, и потребовал, чтобы он проиграл бега в четверг, то есть сегодня, за десять тысяч пезо. Пит рассмеялся ему в лицо и ушел, и сообщил о предложенной ему взятке комиссии по конному спорту, а потом и мне. Но все происходило без свидетелей, никто не смог бы подтвердить то, что рассказал Пит, и таким образом у нас не было реальных доказательств. Очевидно, теперь Рат повторил свое предложение, но сделал это несколько другим способом.
Как это было? спросил я Пита. Кто-нибудь видел, как он вас ударил?
Нет, нет, конечно нет! После четвертого заезда он загнал меня в укромный угол у конюшен и накинул еще пять тысяч к обещанным десяти. А потом сказал, что я должен либо проиграть, либо пенять на себя. Я послал его к ну, вы знаете, куда. Вот тут он меня и ударил, а когда я пришел в себя, его и след простыл.
Елена гневно сказала:
Им давно бы следовало что-то сделать с этим Ратом.
Ага. Насколько я мог заметить, «им» все чаще означало мне. Но тут до меня дошло, что я все еще держу в руке жевательную резинку, и ее сахарная оболочка становится скользкой. Я сунул резинку в карман и посмотрел туда, где появился Рат. Его уже не было. Я знал, где он может сейчас быть: у Хэммонда, вместе с двумя другими громилами.
Через несколько минут Пит ушел, а мы трое поднялись наверх, где были наши места, и откуда открывался прекрасный вид на красивый, образующий овал трек, обсаженный деревьями, с прохладным зеленым газоном внутри овала. До нас доносились обрывки разговоров, сотни реплик, и непрерывный поток мужчин и женщин кружил вокруг нас. Это было приятное и живописное зрелище, но мое внимание, главным образом, сосредоточилось на четырех людях, сидевших неподалеку от нас.
Это были Джимми Рат с двумя головорезами и Хэммонд, жирный затылок которого нависал над тугим воротником. То, что Рат сидел рядом с ним, лишний раз доказывало в моих глазах определяющую роль Хэммонда в исходе состязания. Комиссия устроителей и полицейские думали иначе. Чтобы изобличить Хэммонда, при том, что его поддерживал Вальдес, одних догадок и намеков было недостаточно.
Внезапно я отвлекся от Хэммонда. Что-то ползло по моей ноге, медленно, настойчиво. Я сидел рядом с Еленой, и ее рука оказалась у меня на ноге, как раз над коленом, и ласково ее поглаживала.
Я обернулся и взглянул на ее лицо, на всю ее фигуру. На ней была серая юбка и розовый свитер, но даже в этой полностью покрывающей ее одежде она выглядела почти неприлично. Даже саван выглядел бы на этом теле неприлично.
Guidado! сказал я. Осторожно, бэби. Еще две секунды и один дюйм, и я поскачу с веселым ржанием по треку вместе с лошадьми.
Она улыбнулась, взметнув длинными ресницами.
А я не хочу быть осторожной, сказала она. Ты слишком мало на меня смотришь. Ее рука продолжала двигаться. Я зашевелился. Я никогда не оставался с Еленой наедине, но знал, что если бы это когда-нибудь случилось, скучать с нею мне бы не пришлось.
Я положил руку на ее руку и сказал:
Лапушка, ты хочешь, чтобы я упал, весь взмыленный?
Да, сказала она. Что значит взмыленный?
Вопрос в ее глазах исчез; теперь в них был только ответ. Я начал безбожно врать ей, что значит «взмыленный», но как раз в этот момент раздался высокий, звонкий звук рожка, и диктор сообщил, что лошади выходят на трек для Quinta Carrera, пятого забега.
Елена убрала прочь руку, но я притянул ее обратно; и вот перед нами появились лошади. Я увидел Пита он был в костюме из красного и белого шелка и сидел на Джетбое черном пятилетием мерине с грациозными, чистыми линиями. Я ожидал, что Пит посмотрит в нашу сторону и кивнет нам или помашет рукой, но он проскакал мимо, слегка наклонив вперед голову.
Я вспомнил, что не поставил на Джетбоя, поэтому я сошел вниз и купил в окошке два «билетика на победителя», по пятьдесят пезо каждый. Джетбой был один из трех кандидатов на победу и сейчас имел больше шансов выиграть, чем двое его соперников. Когда я вернулся на свое место, бега уже начались. Я сел рядом с Еленой, сунул билетики в карман, и мои пальцы наткнулись на что-то липкое. Это была жевательная резинка.
Я вытащил ее из кармана и хотел выбросить. Но вдруг заметил, что там, где сахарная оболочка растаяла, виднелась как будто крошечная дырочка. Я искоса пригляделся к ней, поковырял в ней ногтем. Это действительно была дырочка, а в ней какой-то белый порошок. И вдруг меня словно ударило и я вскочил на ноги вместе со всей толпой зрителей, только они, в отличие от меня, вопили, чтобы выразить свои чувства по поводу происходящего.
Лошади обежали один круг и снова появились как раз перед нами, и Джетбой на четыре длины отставал от лошади, бежавшей пятой. Обычно Пит был намного впереди, но сейчас он правил не так гладко, как всегда. Черт возьми, я теперь знал, почему, и сердце мое тревожно забилось, когда он начал свой последний заезд. Зрители закричали и повскакали с мест, когда Джетбой вырвался вперед и оказался позади ведущей кучки. Я увидел, что Пит свесился с седла, потеряв свою обычную выправку, он совсем не походил сейчас на наездника, у которого за плечами тридцать девять побед; а потом он попытался обойти передних скакунов сбоку, и я стиснул кулаки и прижал их к глазам, чтобы не видеть, что будет. Он не сможет их обойти сбоку слишком мало места, и ему это не удастся. Я закричал во всю силу своих легких, когда увидел, что Джетбой практически задел боком деревянную ограду. Кнут снова взмахнул и опустился, и все произошло в одну секунду.
Джетбой сделал скачок вперед, прямо на копыта бегущей впереди лошади, споткнулся и рухнул наземь. Я увидел, что Пит пролетел по воздуху, как с силой брошенный узел с тряпьем, ударился об ограду и среди внезапно наступившего молчания потрясенной толпы мне почудилось, что я услышал глухой звук его падения. Он упал на грязный трек, перевернулся и затих, в то время как та, первая лошадь приближалась к линии финиша. Джетбой с усилием поднялся и галопом ускакал прочь.
Я услышал пронзительный крик Виры и по какой-то интуиции посмотрел туда, где сидел Хэммонд. Он следил за бегами, заинтересованный больше их исходом, не обращая внимания на растоптанное тело Пита.
Я вскочил и бросился по ступенькам, спускающимся на трек. Когда я добежал до ограды, кучка врачей и служащих расступилась, и я увидел, что Пит лежит, накрытый с головой белой простыней, и я ничего не мог сделать, разве что переломить Хэммонда пополам.
Я повернулся и бегом поднялся по ступеням обратно; ярость кипела во мне, руки мои чесались. Я увидел Виру, лежавшую в обмороке, Елену, склонившуюся над ней, но я не остановился. Я направлялся прямо к месту Хэммонда.
Никто из его компании не заметил меня, пока я не приблизился к ним вплотную. Хэммонд сидел справа от меня, лицом к треку. Напротив меня и слева сидели два его силача, а Рат сидел спиной ко мне. Я чувствовал, что у меня дергаются губы.
Я оперся ладонями о стоявший перед Хэммондом столик, и он поднял на меня глаза. Его жирное розовое лицо слегка блестело от пота, толстые губы пересохли.
Да? спросил он.
Ты мне не «дакай», ты, жирный негодяй, крикнул я.
За моей спиной произошло легкое движение. Не оборачиваясь, я наотмашь ударил Рата и выбил его из кресла. Он ударился головой о железный барьер, издал вопль и хотел броситься на меня.
Минутку! сказал Хэммонд. Постойте минутку. В чем дело?
А то вы не знаете, а, Хэммонд? Не имеете ни малейшего представления!
В пустом стакане, стоявшем перед Хэммондом, было несколько разноцветных билетов. Рядом лежала раскрытая программа бегов, номер 2 был обведен карандашом лошадь по кличке Лэдкин. Я посмотрел на табло, где уже светились номера победителей: 2, 3, 6, 1; Лэдкин победил, перескочив с четырнадцатого места на первое. Еще одна неожиданная и сомнительная победа. Я поднял стакан и вытряхнул билеты на стол; Хэммонд не остановил меня.
В стакане было двадцать билетов по пятьдесят пезо на номер 3 и десять на номер 4. И ни одного билета на нынешнего победителя. Это меня немного озадачило, но только на несколько секунд. Его крупных ставок было достаточно, чтобы заплатить за перевод Лэдкина с четырнадцатого места на первое.
Хэммонд, сказал я, вы всегда ставите на двух лошадей в одном и том же забеге? Вопрос, толстый мальчик.