Он отпрянул, натолкнулся на стол, голова его повисла на грудь. Но он все еще сжимал в руке пистолет, и я не мог рисковать. Я выстрелил ему в голову. Да, то, что Хэммонд сделал, было чертовски глупо. Но это вынудило меня спустить курок. Я должен был защищаться. Черт возьми, он же собирался пристрелить меня.
Он больше не шевелился. И никогда больше не шевельнется. Я не мог не согласиться с тем, что Хэммонд был прав: как и всякий другой, я имел свою цену; он только что ее оплатил. Я подумал также, что Вальдесу или Рату пришлось бы сильно попотеть, чтобы вызволить Хэммонда из этих неприятностей.
Оставалось еще несколько хвостов, включая Келли и другого верзилу, но с ними можно подождать. Я оставил Хэммонда на полу и вышел из комнаты. Больше всего мне хотелось убраться отсюда до того, как явится кто-нибудь из этих «мальчиков». Подождать с ними это одно, а встретиться с ними в их собственном логове совсем другое. Я быстро взбежал по лестнице на второй этаж.
Когда я открыл дверь, Елена все еще лежала на кровати, крепко прижимая руки к глазам. Я затворил дверь. Она медленно отняла руки от лица и взглянула на меня. Она долго смотрела на меня, и страх постепенно уходил из ее взгляда. Когда она заговорила, голос ее звучал хрипло.
Я чуть не пропала, Шелл. Просто с ума сходила. Эти выстрелы я думала, может это в тебя. Я хотела, чтобы ты вернулся ко мне. Она прикусила губу, слегка пошевелилась; ее обнаженное тело тускло отсвечивало.
Накинь что-нибудь, сказал я. Быстро. Мы должны поскорее убраться из чертова логова.
Я все еще был взвинчен, кровь все еще пульсировала в жилах, гудела голова. Она выхватила из шкафа плащ, мужской непромокаемый плащ, с содроганием надела его и бросила последний взгляд на Рата мертвого, окровавленного, распростертого на полу.
Пошли, сказала она, отворачиваясь. Бежим из чертова логова, Шелл
Позже на ней все еще был этот плащ, но черта с два он ее закрывал. Он распахивался на груди и расходился треугольником ниже туго стянутой поясом талии. Она сидела на диване, в своей квартире, а я сидел рядом с ней и удивлялся, что за странные чудо-плащи производят в наши дни.
Действие наркотика прекратилось, да и на кой черт оно теперь нужно? Я наклонился к Елене, крепче притянул ее к себе. Она провела рукой по пластырю у меня на груди.
Ее лицо было на дюйм от моего, когда, прикрыв глаза отяжелевшими веками, она тихо и страстно сказала:
Тебе больно. Но я буду очень осторожна, мой Шелл. Вот увидишь.
Я прижал ее к себе, поцеловал уголки ее губ, ее щеки и, приложив губы к ее уху, прошептал:
Елена, лапушка, забудь об осторожности.
Улаживатель чужих бед
Я огляделся, не зная, с чего начать. Это был неприятный момент. Я вообще не хотел начинать, не хотел уходить отсюда. Но контора была как множество других голливудских контор, все с размахом, все дорогое, все парадное, а ее обитатель сидел без гроша в кармане.
Обитатель это я, Шелл Скотт. И похоже, что Шелл Скотт еще один из голливудских неудачников. И однако последний год все было здорово. Мне здесь очень нравилось. После агентства реклам, прозябания в газете, случайных заработков в окрестностях Голливуда я стал частным следователем, или сыщиком, даже лицензию получил. Я был им уже три года, последний из них в своей собственной конторе здесь, на Сансет-Стрип. Вот уж действительно, закатная полоса.
Предполагается, что частный детектив человек, который не привлекает внимания, который держится в тени и способен сливаться с ней. Но это ведь Голливуд! Клиенты, в которых я нуждаюсь, мужчины и женщины киноиндустрии, не станут нанимать кого-то, кто держится в тени. Им нужна не скромная фиалка, но цветущий эвкалипт, залитый сиянием утреннего солнца. И вот, после двух тощих лет, проведенных в деловой части Лос-Анджелеса, я наконец расцвел и раскинул ветви. На Сансет-Стрип, богатой и дорогостоящей Сансет-Стрип.
Контора, как и адрес, сплошной парадный фасад. В Голливуде вы смотритесь только с фасада. Продюсер, вкладывающий в постановку комического фильма с людьми два миллиона долларов, если у него возникли неприятности и ему нужен уполномоченный по улаживанию конфликтов, не настроится на правильный платежный лад, если он, покинув свой кабинет, отделанный под орех, свой рабочий стол красного дерева, свой тропический шлем и блондинку-секретаршу, войдет в контору, состоящую из одной комнаты, в которой только и есть что выкрашенный в зеленое деревянный шкаф для документов. Поэтому я сделал все возможное, чтобы моя контора производила должное впечатление. Причем, оба помещения. Присмотритесь к ней. Только прищуритесь или закройте один глаз.
Прежде всего широкая, но неглубокая приемная, устланная черным ковром, с мягкими, обитыми красно-серой тканью стульями, с белым письменным столом, за которым сидит вся в черном Йоланда. Подробнее о Йоланде ниже. Затем вы входите, через соединяющую оба помещения дверь, во вторую комнату мой личный кабинет. Письменный стол, сделанный из ствола мангрового дерева вместе с корнями, вывезенного из Болота Оукфеноки во Флориде. Стулья с сидениями, полосатыми, как зебра. Красный шезлонг. Здесь и там, и на стенах, мой собственный пробковый шлем, трубка для выдувания отравленных стрел, фотографии некоторых звезд, режиссеров и других голливудцев, и многочисленные фотографии Шелла. Шелл в Африке, с ружьем для охоты на слонов, в полном снаряжении восходящий на вершину Альп, бегущий на лыжах в Солнечной Долине; и так далее. Когда потенциальный клиент из Голливуда входил в мою контору, он знал, что я именно то, что надо.
Несколько клиентов, которые были у меня в этом году, действительно остались довольны, но уже три месяца мне не попадалось ни одного выгодного дела. Три месяца затишья. Даже ни одного бракоразводного процесса. Почти каждый, кто был связан с киноиндустрией, знал мое имя, но я попал, как говорят актеры, в период между ангажементами. У Голливуда короткая память: важно то, что есть, а не то, что было. Вы должны все время быть при деле.
Наконец я решил, что пора укладывать свои пожитки. Я начал с того, что собрал фотографии и стал класть их в стопки на своем Оукфеноки-мангровом с корнями столе. Во всем Голливуде нет другого такого стола. Потом вошла Йоланда. Впрочем, это не совсем точно. Йоланда не входит она идет, шествует, парит, она впархивает и влетает, выныривает, вплывает, вступает, словом, Йоланда является. Итак, явилась Йоланда.
Нам бы следовало устроить поминки или что-нибудь такое, Шелл.
Нам бы следовало раздобыть немного денег.
Ты действительно вывезешь все это сегодня?
Я кивнул, глядя на нее. На Йоланду высокую, черноволосую, гибкую и сочную, как спелый сладкий плод, с белой кожей, полными алыми губками и огромными, почти черными глазами. В этом городе, где фасад имеет такое значение, она выстроила его в совершенстве. Она выстроила его даже сзади и на торцах, и сделала бы это в любом городе. Уж как ни ненавистна была мне мысль отказаться от моей конторы, еще ненавистнее была мысль потерять Йоланду.
Йоланда это мой Пятница, мой секретарь, дежурная у телефона, моя наперстница, друг и еще многое другое. Она приехала в Голливуд, чтобы блистать в кино, мечта, которую она все еще лелеет, но актрисы из нее не вышло. Не умеет она также печатать на машинке, не умеет стенографировать, но нельзя же уметь решительно все! Шезлонг в моем кабинете это для нее; в нем она сидит, когда пишет под мою диктовку. Йоланда не знает стенографической азбуки, но она может до сумасшествия изобретать значки и закорючки, и чем быстрее я диктую, тем больше она извивается и ерзает в своем шезлонге. Я видел, как отвисала челюсть у режиссеров, писателей и даже продюсеров, когда я диктовал со скоростью сто пятьдесят слов в минуту, и они не могли разобрать ни одного моего слова.
Какое-то безобразие, сказала Йоланда, пропуская свой голос через слой меда.
Безобразие и есть.
Неужели ничего нельзя сделать? Не могу я чем-нибудь помочь, Шелл?
Все, что нам надо, это несколько тысяч долларов, чтобы уплатить за аренду и за продовольствие. Я уже подумывал, не надеть ли тюрбан и не заделаться ли высокооплачиваемым мистиком. Заводить пластинки вроде «Река Суами», и тому подобное.
Она сделала гримаску.
Плохая мысль. И совсем не смешно. Ты просто пал духом.
Никогда не падаю духом. Ты меня недооцениваешь.
Очень даже дооцениваю. Настолько, что, раз уж ты все равно убираешь фотографии, я бы хотела взять ту, где ты с ружьем для охоты на слона. Ты выглядишь на ней великолепно. Это Бруно снимал?
Нет. Это снято в Африке. Как раз после того, как я выстрелил в слона.
Правда? Тебе следовало бы привести клыки в этот музей. Она обвела рукой мой кабинет. Или, может быть, всю голову. Или целого слона.
Я в него не попал.
Не попал в слона?
Я паршивый стрелок.
Какой паршивый день. Я знал, что она имеет в виду. Мы оба оглядели кабинет, созерцая его уродливую пышность.
Раздался тихий, мелодичный перезвон. Это означало, что кто-то открыл входную дверь. Мы с Йоландой переглянулись. Было только семь-тридцать утра, а мы обычно открывали контору в десять. Йоланда вскочила и вышла в приемную.
Через минуту она вернулась.
Мистер Скотт, я знаю, вы очень заняты, но там в приемной мистер Джей Кеннеди. Можете уделить ему минуту? Она подмигнула.
Дверь, естественно, была приоткрыта, так что в приемной все было слышно.
Я всегда занят. Ну конечно, сказал я. У меня еще есть полчаса. Пожалуйста, попросите мистера Кеннеди.
Могу ли я не принять мистера Кеннеди? Он запросто выкладывает два миллиона долларов он независимый продюсер, только что закончивший съемки многообещающего вестерна «Колеса фургона».
Он вошел и закрыл за собой дверь; высокий, прямой человек, с седыми волосами, с очками в роговой оправе на остром носу и в отлично сшитом сером костюме. Даже лицо его выглядело серым, осунувшимся, встревоженным.
Мистер Скотт, сказал он, я приступлю прямо к делу. Я много слышал о вас, и мне нужен опытный человек для расследования убийства.
Он сделал паузу, и слово «убийство» повисло в воздухе и заполнило комнату. До сих пор ни один из клиентов не просил меня расследовать убийство.
Убийство? сказал я. Но полиция
К черту полицию! Сейчас вы поймете, почему.
Накануне вечером в доме Билла и Луизы Трент был небольшой званый вечер. Все десять человек, приглашенных на вечер, так или иначе имели отношение к фильму «Колеса фургона», который Кеннеди снимал совместно с другим известным продюсером, А. А. Портером. Вечеринка была довольно бурной, и это составило одну из главных причин, почему Кеннеди оказался у меня в кабинете; он хотел предотвратить огласку. Кеннеди ушел раньше других, вместе с одной из кино-звезд, но потом вернулся обратно и обнаружил, что молодая и прелестная восходящая звездочка по имени Мельба Мэллори лежит, лицом вниз, в плавательном бассейне мертвая; и что звезда «Колес фургона», Алан Грант, распростерт поблизости на траве и мертвецки пьян. В нескольких футах от него валялась пустая бутылка из-под виски, треснувшая и запачканная кровью.
Я спросил:
Мистер Кеннеди, вы уверены, что девушка была мертва?
Он скорчил гримасу.
Да, я Она лежала у самого края, там, где мелко. Я дотронулся до нее, приподнял ее слегка. Он судорожно глотнул. Она несомненно была мертва. На голове следы удара. И потом, все время в воде
Вы сказали, что вернулись в дом Трентов. Почему?
Я этого не говорил. Предполагалось, что сегодня утром Алан ко мне придет. Как можно раньше, в пять часов. Мы собирались немного поработать, и я был заинтересован в том, чтобы он не успел напиться. Он такой невоздержанный. Я позвонил ему, но никто не отвечал. Тогда я решил, что он, возможно, все еще у Трентов и отправился туда. Он вздохнул. Алан ничего не мог мне объяснить. Он главный исполнитель в «Колесах фургона», и к тому же снимается еще в одном фильме, над которым мы сейчас работаем. Я хочу, чтобы это дело об убийстве было решено как можно скорее, прежде чем распространяться скандальные слухи. Если выход фильма на экран затормозится, мне это дорого обойдется, придется дополнительно выкладывать деньги, а я этого не могу. Разумеется, у меня в резерве несколько тысяч, он улыбнулся, на ваш гонорар.
Я улыбнулся.
Продолжая улыбаться, я сказал:
Ах да, поговорим об этом. Мы поговорили. В итоге получалось, что, если Кеннеди не разорится и все пойдет хорошо, я смогу уплатить за аренду моей конторы даже на несколько месяцев вперед.
Все, чего я хочу, сказал Кеннеди, это правды. И быстрого действия. Если Грант виновен ну, тогда ничего не поделаешь. Но мне как-то не верится. Я искренне надеюсь, что это не так, он пьяница, он слаб, но он не убийца. Он помолчал. И почти любой мог иметь основание убить эту маленькую эту Мельбу.
Вы говорите, она была занята в вашем фильме?
Да. Это было одним из условий А. А. моего сопостановщика, А. А. Портера. В голосе Кеннеди зазвучали страдальческие нотки. «Колеса фургона» самый значительный фильм после «Симоррона», настоящий вестерн на тему рождения нации, широкоформатный, цветной, на высоком техническом уровне, и А. А. настоял на том, чтобы дать Мельбе роль. Роль, правда, маленькая бедной девушки с ранчо. Но она портила все сцены, в которых появлялась. Мы уж вырезали все, что можно, чтобы не нарушить последовательности, только это мало помогло. Лицо его омрачилось. Я бы переснял эти кадры, если бы у меня были деньги и А. А. позволил, но он и слушать не хотел. Но теперь, когда она когда ее нет в живых Кеннеди пробежал рукой по седым волосам. Язва желудка, пробормотал он рассеянно, таблетки волнения Иногда я думаю, может, оно того не стоит
Что не стоит?
Он уставился на меня с таким видом, будто я задал ему очень глупый вопрос. Нежным голосом он произнес:
Деньги. Да, иногда я Боже милостивый! Кеннеди огляделся, как будто ошеломленный. Только сейчас он по-настоящему увидел обстановку моего кабинета. Самое время завершить сделку! Я всегда стараюсь заключить договор, пока клиент находится под впечатлением окружающей обстановки. Я позвонил, и явилась Йоланда.
Возьмите блокнот, сказал я. Она уселась в шезлонг и прицелилась карандашом в страницу блокнота. Я начал диктовать: Соглашение между мистером Джеем Кеннеди, продюсером и постановщиком фильмов под эмблемой Гаргантюа Продакшенз, и Шеллом Скоттом, частным следователем; от числа Йоланда принялась за свои нолики и закорючки, ерзая и изгибаясь в шезлонге. Кеннеди был человек пожилой, но он молодел на глазах. Я стал диктовать быстрее и назвал цифру, на две тысячи долларов больше той, что упомянул Кеннеди. У него отвисла челюсть. И уже просто ради забавы (как я иногда делаю) добавил: Первая сторона, в согласии со второй стороной, согласна, со своей стороны, уплатить первой стороне всю сумму, плюс, с другой стороны, один миллион долларов. Кеннеди не понял ни одного слова. Никто не понимает, когда я диктую Йоланде двести слов в минуту. С моим умом мне давно бы уже следовало быть миллионером.
Алан Грант лежал без сознания в своих апартаментах на четвертом этаже. Но вот он понемногу стал приходить в себя. Я втащил его под душ и поливал его то горячей, то холодной водой, и снова горячей, а потом холодной. Кеннеди не удосужился вызвать полицию, и я просил его позаботиться об этой детали, а потом присоединиться ко мне. Он явился как раз, когда я выволок Гранта из-под душа.
Я позвонил в полицию, сказал Кеннеди. Себя я не назвал, но они и так ко мне прибудут. И даже очень скоро. Он взглянул в сторону кровати, на которую я сбросил Алана Гранта.
Грант пробормотал несколько бранных слов. Я сварил кофе и стал вливать его ему в глотку.
Пока мы разбудим этого парня, сказал я, вы бы перечислили мне всех, кто был на вечеринке, и рассказали бы, что они делают в кино, где живут, если вы знаете, и прочее.
Он взял карандаш и бумагу и стал писать. На вечере присутствовало десять человек, все они были так или иначе связаны со съемками «Колес фургона», которые Кеннеди проводил в сотрудничестве со своим коллегой, А. А. Портером. Билл Трент был режиссером; он и его жена Луиза были хозяевами вечера. Алан Грант приехал на вечеринку с Мельбой Мэллори. Кеннеди и Портер пришли поодиночке, так же, как и две ведущие актрисы мисс Ле Брак и Эвелин Друнд. Двумя другими гостями были автор сценария «Колес» Саймон Френч и его жена Анастазия.