То, что сам я знал или был уверен, что знаю, кто убил Мельбу, было недостаточно. У меня не было настоящего, реального доказательства, чтобы вынести приговор, во всяком случае, пока еще не было. И теперь мне необходимо было его получить. Начав показывать этот фильм, я сжег свой последний мост.
Заметьте, что пока что все совершается так, как было на самом деле, сказал я. Так будет и дальше, до самого конца. А теперь посмотрим, как произошло убийство. И кто был убийца.
Я сел, обливаясь потом, чувствуя, как здесь невыносимо жарко, во рту у меня пересохло от напряженного ожидания развязки. Свет снова погас, и действие на экране возобновилось с того же места, в котором было прервано. Миссис Френч замахнулась, бутылка опустилась, задев Саймона Френча по плечу. Отпрянув, он вскочил на ноги, бросился бежать и исчез из кадра. Йоланда-Мельба не была видна, но зато было показано, как бутылка поднялась над ее головой и быстро опустилась один, два, три раза. Потом на одно мгновенье искаженное ужасом лицо миссис Френч. Она выронила бутылку, повернулась и побежала. Камера последовала за ней, но ненадолго.
Когда она исчезла, камера остановилась, сфокусировала на заднюю стену дома Трентов. Сначала ничего не происходило, но затем возникло какое-то движение. В окне миниатюрной римской бани рядом со спальней миссис Трент что-то зашевелилось. Это появился я, Шелл Скотт. Я играл убийцу, вылезающего из окна, перебегающего через лужайку; я столкнул неподвижное тело в бассейн; повернулся, бегом вернулся к дому и влез обратно в окно.
Но камера снова передвинулась влево, поймав обмякшее лицо Алана Гранта, его полузакрытые глаза. Он покачал головой, провел рукой по лицу и снова упал на траву. На экране заплясали причудливые фигуры и очертания, и фильм закончился. Дали свет, показавшийся после темноты ослепительным.
В зале не слышно было ни звука, кроме жужжания кондиционера. Я сказал:
Ну, так что же, Портер?
Его лицо было безобразно, но не от гнева от тоскливого страха. Но А. А. Портер, который прошлой ночью, у окна, принял свое самое большое из всех быстрых решений и осуществил его, завершив действие непоправимым актом убийства, принял еще одно быстрое решение, и весьма успешно. На его лице появилось почти спокойное выражение, он поднялся с кресла и повернулся ко мне. Спокойным, ровным голосом он сказал:
Вы совершили ужасную ошибку, Скотт. И мне придется привлечь вас к суду. Надеюсь, вам это понятно. Он пригладил жидкие прядки волос, взмокшие и слипшиеся, похожие сейчас на черный мох. Это хуже, чем просто попытка обвинить меня в убийстве. Это самое гнусное, злобное.
Жарко, не правда ли?
Он заморгал, уставившись на меня с таким видом, будто я лишился рассудка.
Что?
Я сказал жарко, не правда ли?
Он потряс головой, его красное лицо выражало недоумение. Я сказал:
Взгляните наверх, Портер. Вот почему здесь так жарко из-за этих ламп. Вы же работник кино вы были им. Вы должны кое-что знать об инфракрасных лучах. При инфракрасном свете, имея специальную кинопленку, вы можете снимать кадры даже в темноте. Я знаю об этом не очень много, но сегодня днем один из ваших техников рассказал мне массу интересного, в этом плане.
И тут-то он, наконец, испугался по-настоящему. Испугался до смерти. Страх выступил на его лице, как будто его кожу облили каким-то зримым веществом.
Вот именно, сказал я. Но только инфракрасные лучи это не видимый глазу спектр, это тепло; не световая волна, а тепловая. Тепловую волну можно использовать для киносъемки. Вот для чего здесь гудящий кондиционер, чтобы мы не изжарились заживо, а также чтобы заглушить звук кинокамеры.
Он оторвал от меня взгляд, посмотрел на остальных, потом вновь повернулся ко мне.
Теперь до вас дошло? спросил я его. Все время, пока вы и все мы смотрели этот фильм, невидимая камера снимала нас всех на пленку. Я показал на экран. Если пристально вглядеться, можно было заметить в нем отверстие, большую линзу. И с точностью хронометра притом, Портер, так что каждый штрих, малейшее изменение в лице можно соотнести с тем моментом в сцене убийства, который вызвал изменение. Я дал ему вникнуть в смысл моих слов и добавил: Я хочу увидеть, что было с вашим лицом всякий раз, когда на экране появлялся человек, лежащий на траве, под кустами, человек, который видел, как вы убили Мельбу. И особенно, когда появился я в вашей роли, когда я вылез из окна и столкнул тело в бассейн. Подумайте над этим. Одиннадцать человек, смотрящих фильм в темноте; у вас не было никакого основания притворяться или стараться скрыть выражение волнения, страха или отвращения на вашем лице. Одиннадцать человек: миссис Френч, которая думала, что убила Мельбу, и еще девять невинных людей, и вы, Портер, истинный убийца. Как, по-вашему, вы будете выглядеть в этом втором фильме, который мы только что сняли при помощи этих ламп? Я показал на лампы у нас над головой.
Он сник. Казалось, он вот-вот расползется на части, мышцы как будто обмякли под кожей. И тут я нанес ему последний удар.
Все это, от начала и до конца, было сделано специально для вас. Я все построил вокруг вас, Портер. Воспроизведение акта убийства, инфракрасный свет и даже еще одно последнее доказательство. Даже сейчас происходит съемка, и вы весь на пленке, с вашим лицом, выражающим сознание вины и чувство страха. Вот послушайте. Я подошел к кондиционному устройству и выключил его. В тяжелой тишине стал явственно слышен стрекочущий звук продолжающей работать кинокамеры. Все, что вы сделали, почти все, что вы думали и переживали с того момента, когда вошли в этот зал, к завтрашнему утру будет запечатано в жестяных коробках. На этот раз вместе со звуком. Знаете что, Портер? Вы такой же мертвец, как Мельба.
Мельба, произнес он. Его плечи поникли, искаженные черты лица как будто выравнялись, приняли спокойное выражение. Она сводила меня с ума, сказал он. Мельба была красавицей. Привлекательна до ужаса, до отвращения, как наркотик, как болезнь. Я был влюблен в нее. Никогда не переставал любить ее. Я писал ей письма, и она меня шантажировала. Вынудила меня дать ей роль в нашем фильме. Она унижала меня, рассказывала мне о других мужчинах. Он говорил ровным голосом, с мягкой, почти непринужденной интонацией. Я убил ее с наслаждением. Когда я вернулся в дом, я даже подождал немного у окна, удостовериться, что у нее нет шансов выжить. Целый час после этого я испытывал чувство наслаждения. Но с тех пор нет. С тех пор нет.
Он умолк, и я повернулся, чтобы взглянуть на остальных. Все глаза были прикованы к Портеру, все лица будто застыли, внезапно окаменев. И в их лицах я увидел в их лицах, а не в лице Портера, отражение возникшей вдруг угрозы.
Это был пистолет, маленький, но все же пистолет. Я не заметил, откуда он его взял. Перед тем, как войти в зал, каждый подвергся беглому осмотру, но Портеру как-то удалось пронести пистолет, который он сейчас и держал в руке. Его лицо и тон были по-прежнему спокойны, когда он спросил:
Как вы узнали, Скотт? Почему вы были так уверены, что это я?
Алан Грант, сказал я. Он знал, что я имею в виду, хотя для остальных это было совершенно непонятно.
Он кивнул своей большой головой.
Ясно. Я знал, что это была ошибка. Он поднял руку с пистолетом.
Я сделал шаг в его сторону.
Не валяйте дурака. У обеих дверей полиция. Я сделал еще шаг, надеясь, что успею подойти достаточно близко. Смиритесь, Портер. У вас нет выхода.
Я ошибся. У него оставался один выход, и он им воспользовался. Прежде чем я успел остановить его, он вложил ствол маленького пистолета себе в рот и спустил курок. Звук был глухой, совсем не громкий. Он постоял, выпрямившись, казалось, очень долго; потом он упал, и тишина взорвалась.
Женщины пронзительно закричали, мужчины вскочили с мест. Все смешалось. Люди толпились вокруг, в зале появились полицейские, Йоланда вцепилась мне в руку и сжимала ее. В момент относительного затишья Джей Кеннеди отвел меня в сторону. Он был серьезен и спокоен.
Прекрасная работа, Скотт, сказал он. Впервые он назвал меня просто Скотт. Но я не совсем понимаю, почему вы были так уверены, что это А. А. Я рассказал А. А. все, что нам говорил Алан Грант, но это все было так туманно.
Меня убедила не столько сама история Гранта, сколько тот факт, что Портер попытался убить Гранта. Вытолкнул его из окна. Для меня лично это было решающим. Грант напивался до бесчувствия тысячу раз, и я не мог поверить в такое неправдоподобное совпадение, что из всех дней именно сегодня он вывалился из окна. Слишком уж пригнано к остальному. Поэтому я решил, что его толкнули.
Он все еще хмурился. Я продолжал:
Не считая меня, только двое знали, что Алан видел, как произошло убийство, вы и Портер. Я уже сказал вам раньше, почему я вас исключил. Значит, оставался ваш коллега. Были еще кое-какие детали. Например, вы сказали мне, что он практически вынудил вас занять Мельбу в «Колесах фургона»; если она была такой бездарной актрисой, значит, у него было какое-то другое основание, не относящееся к ее актерским способностям. Этого для меня было достаточно; поскольку я чувствовал, что он виновен, его мотивы не очень меня интересовали. И потом, я знал, что ему подвернулся удобный случай.
Кеннеди кивнул, похлопал меня по спине и удалился.
Меня перехватила Йоланда.
Шелл.
Да? Я посмотрел на нее, ожидая потока восторженных слов, готовый ответить: О, пустяки, ничего особенного. Я ждал; она улыбнулась, подняв на меня глаза.
Шелл, повторила она, словно эхо, я хорошо выглядела, правда?
О, пустяки, ничего осо Что?
В твоем фильме. Я хорошо выглядела? О, я так тебе благодарна за то, что ты позволил мне сыграть роль трупа!
В самом деле?
Да, Шелл. Это был такой проблеск, правда!
Проблеск, говоришь?
Она стиснула мою руку. Кажется, тогда во мне и шевельнулось недоброе предчувствие. В эту минуту все решилось. Вскоре волнение улеглось. Все было кончено
Я оглядел свою контору. Я сидел в полосатом, как зебра, кресле, поставив ноги на корни моего мангрового стола. Благодаря гонорару, полученному за дело об убийстве Мельбы, арендная плата была внесена за много месяцев вперед. Это дело вызвало в Голливуде настоящую сенсацию. Оба фильма имели огромный успех, от воспроизведения убийства до того момента, когда Портер застрелился. И конечно, слава не минула и меня. Шелл Скотт действует! Продюсер, режиссер, сценарист и звезда экрана. Голливудский чудо-мальчик, Шелл Скотт. Но без Йоланды.
По городу ходило несколько изданий моей эпопеи, которая вызвала много благоприятных отзывов, но оказалось, что, как актер, я не стою даже яиц восьмилетней давности. Некоторые замечания сопровождались ехидным смехом. Подозреваю, что в той сцене, где я сталкивал Йоланду в бассейн и оборачивался, вздымая наклеенные брови и кривя губы, я зверски переигрывал. Зато все другие актеры и актрисы получили работу, благодаря этому фильму. И, конечно, Йоланда тоже.
Кадры с участием Мельбы, в «Колесах фургона», были пересняты с участием Йоланды. Ее пригласили на хорошую роль и в «Следах фургона». О, я виделся с ней изредка, но совсем не так, как раньше, когда она сидела в моей приемной. Без нее здесь стало как-то не так, одиноко. Я нажал кнопку зуммера и сказал:
Как насчет того, чтобы немного поболтать, Лорен?
Лорен блондинка, одетая во все белое, и мне пришлось перекрасить стол в приемной в черный цвет. Это были единственные перемены. Лорен вошла. Она не являлась, как Йоланда, и не умела писать под диктовку так, как писала Йоланда; но она училась. Мы немного поболтали, а потом Лорен вернулась и села за свой стол.
Я сидел, упершись ногами в мангровые корни. После раскрытия убийства Мельбы прошла неделя. Всего одна неделя. Но у Голливуда короткая память. Важно то, что есть, а не то, что было. И вот я сидел за своим столом и ждал будущего клиента. И думал о Йоланде.
Улица грешника
В Лос-Анджелесе морг помещается в подвальном этаже здания суда. Было семь часов вечера, уже стемнело, когда м-р Фрэнклин остановился у входа и сказал мне:
Вы идите. Идите.
Разве вы со мной не пойдете?
Нет, м-р Скотт, я больше не взгляну на нее. Не могу. Не взгляну даже, когда похороны Внезапно он умолк, как будто ему сдавило горло или он потерял способность речи.
Да и понятно, он ведь был ее отцом, и вчера вечером она была еще жива. Она ушла из дому, смеясь, крикнув через плечо, что к десяти будет дома. И м-р Фрэнклин увидел ее снова лишь здесь, на цинковом столе, в морге Лос-Анджелесского окружного суда.
Ей было только восемнадцать лет.
Вчера вечером, когда-то, где-то ее изнасиловали. И руки какого-то мужчины сдавили ее нежную шею и сжимали ее до тех пор, пока жизнь не покинула ее молодое тело.
Нет, повторил м-р Фрэнклин, я никогда больше ее не увижу.
Я оставил его на улице и вошел в здание. Эмиль, служащий морга, уже поджидал меня. Он молча кивнул и пошел вперед. Я последовал за ним. Он уже подготовил ее для осмотра, и я остановился у стола, на котором она лежала. Он взялся за край простыни, покрывавшей ее тело.
Я никогда не видел эту девочку, Пэм, при жизни. Однако я испытывал не совсем то же, что чувствуешь, когда видишь труп незнакомого человека.
М-р Фрэнклин пришел днем в мою контору «Шелдон Скотт, следователь» и попросил меня взяться за расследование дела, за 500 долларов. В это время я был всецело занят розысками двух алмазных ожерелий, и успешное их завершение принесло бы мне 10 000 долларов. Я был уже близок к цели, поэтому я сказал м-ру Фрэнклину, что ничем не могу ему помочь. Но он выглядел таким убитым, что в конце концов я согласился пойти к нему домой, посмотреть на некоторые вещи, которые он мне покажет, и потом пойти с ним в морг.
Дома он повел меня в комнату Пэм, показал мне ее одежду и учебники, поношенные сапожки для верховой езды и альбом школьных фотографий. Потом он оставил меня наедине с большим черным альбомом. Это была фотографическая летопись жизни Пэм, из года в год. Пэм, когда ей было несколько дней от роду; первые шаги; Пэм школьница; ежегодные фотографии, снятые в дни рождения; любительские снимки, запечатлевшие Пэм в одиночку и с друзьями, с указанием дат и коротенькими записями, которые Пэм делала белыми чернилами под каждым снимком.
И постепенно, сначала сам того не осознавая, я как будто близко узнал Пэм. Уже одно то, что на большинстве фотографий она улыбалась; от глупой, слюнявой улыбки годовалого младенца до нежной и мягкой улыбки молодой восемнадцатилетней леди. Меньше, чем за час я увидел, как она росла, прошла пору неуклюжего отрочества, зрела и расцветала. Я снова посмотрел на одежду, которую она носила, на книги, которые читала, и теперь они показались мне совсем другими, чем вначале. М-р Фрэнклин сказал мне, что он вдовец с одним ребенком дочерью Пэмелой, и теперь эти слова прозвучали в моей памяти совсем не так, как я воспринял их впервые.
Эмиль откинул простыню, закрывавшую ее тело.
Не знаю, как долго я смотрел на нее. Потом Эмиль сказал:
Покойница очень красивая, правда?
Наконец я ответил:
Была, Эмиль. Она была очень красивая.
Но не сейчас. Смерть никогда не бывает красивой, но это не был и тот спокойный сон, каким представляется смерть, когда мы о ней упоминаем. У меня в кармане был любительский снимок Пэм, но мертвая девушка совсем не походила на эту фотографию. Ее губы распухли, и нижняя была рассечена; левый глаз заплыл, а на одной из маленьких грудей виднелись глубокие, бледные царапины. Уродливый сине-желтый синяк темнел на восковой коже ее бедра. И, конечно, ее лицо и шея были вздуты, покрыты ссадинами и обезображены.
Можете накрыть ее, Эмиль.
Он натянул простыню, закрыв ее тело и лицо. Я взял у него фотографию, снятую с нее в морге, и вышел. Теперь я вполне понимал, почему м-р Фрэнклин не хотел смотреть на нее.
Когда я вновь присоединился к нему, он ничего не спросил, просто ждал, что я ему скажу.
Я согласен, м-р Фрэнклин, было все, что я смог в эту минуту произнести.
Он тихо вздохнул, потом кивнул, не сказав ни слова.
Идите домой, сказал я ему, а я начну действовать.
В Лос-Анджелесе отдел по расследованию убийств находится в комнате 42 на первом этаже здания суда, и хотя это не самое веселое место в мире, оно намного лучше морга. И оживляет его Сэм по крайней мере, для меня. Сэм это капитан Фил Сэмсон из отдела по расследованию убийств, большой, грубоватый, с сединой стального оттенка и с чисто выбритым красноватым лицом. Он мой лучший друг в Лос-Анджелесе, и нам часто приходилось работать вместе. Я поговорил с ним десять минут и прочитал его донесения. Пэмела Фрэнклин вела дневник, и он тоже лежал на столе Сэма. Я просмотрел его, обращая особенное внимание на записи последних дней, но ничего из них не извлек. Отдел по расследованию убийств тоже. Это была обычная девичья писанина, пестревшая подчеркнутыми словами и восклицательными знаками, вместо имен употреблялись либо клички, либо инициалы, как будто для того, чтобы сделать дневник более засекреченным.