Вчера вечером, в 6.30, Пэм вышла из дому вместе с Орином Уэстом, юношей ее возраста. Около 9.30 другая пара, проезжавшая в машине по Элизиэн Парк, заметила, что поодаль от дороги кто-то лежит. Они остановились, и мужчина, подойдя, склонился над распростертой фигурой, это был юноша, который пробормотал какое-то слово или два и потерял сознание. Они вызвали полицию, которая установила, что этот юноша Орин Уэст. Ему нанесли удар в голову; очевидно, позже он пришел в себя и дополз почти до самой дороги. На пятьдесят футов дальше, среди деревьев, нашли тело Пэм, в разорванном платье, и еще теплое. Затоптанные следы и примятая трава наводили на мысль, что в нападении участвовало несколько человек.
Я спросил Сэма:
Этот мальчик, что был с Пэм: что это за слово «чербан» или «чербад», которое он пытался произнести перед тем, как потерял сознание?
Сэм почесал свою седую голову.
Возможно, он хотел сказать «черная банда». Тебе это что-нибудь говорит?
Еще бы! В Лос-Анджелесе мы достаточно натерпелись от малолетних банд подростков-хулиганов. Они участвовали в грабежах, избиениях, а в одном-двух случаях и в массовом изнасиловании. Существовали и «Красная банда», и «Люди короля», и среди прочих «Черная банда». Из того, что я слышал, «Черная банда» была самой жестокой, самой отвратительной группой хулиганов в городе.
Я встал.
Спасибо, Сэм. Пожалуй, это прямо указывает на эту шпану, а? Поговорю-ка я кое с кем из них.
Постой минуту, сказал он. Похоже, что это один или больше, чем один из сорока парней, членов банды. Какого черта ты с ними будешь делать? Бить их одного за другим, по очереди? Ты наживешь кучу неприятностей, если начнешь отвешивать оплеухи на все стороны.
Я сел, когда Сэм добавил:
Кроме того, стоит тебе поднять хотя бы палец на одного, как на тебя сзади навалятся десять. Он нахмурился: Чего ты, собственно, кипятишься?
Я рассказал ему про м-ра Фрэнклина и про посещение морга, показал фотокарточку Пэм и снимок, сделанный в морге. Я сказал, что вызову их на разговор, несмотря на его лекцию. Он увидел, что я завелся, и посмотрел на меня странным взглядом. Потом он сказал:
Мы положили глаз на «Черную банду» еще до твоего случая. Нет, не убийство, а случаи ограбления. Расследование ведется уже три недели. Хотя для приговора еще нет прямых улик, мы уверены, что именно «Черная банда» отвернула пару кранов на заправочной станции и ограбила винный магазин. А теперь еще это изнасилование с убийством. Мы работаем скрытно, так что банда не знает, что мы их выследили.
Этот мальчик, Орин Уэст, очевидно, указывал на них, но с тех пор больше не произнес ни слова. Сейчас он в больнице, все еще без сознания и в тяжелом состоянии. С согласия родителей мы выдали газетам версию, что погибли оба и девушка, и юноша. Так что бандит, кто бы он ни был, считает себя в безопасности. Он помолчал. Если мальчик придет в себя, может быть, мы узнаем, кто это был. Но, может быть, и не узнаем. Надо действовать, не ожидая. Он снова посмотрел на меня тем же странным взглядом. Шелл, сказал он медленно, раз уж ты все равно решил сунуться в осиное гнездо, пойди-ка в притон этой банды и потолкайся там. Пошевели их, особенно вожака.
Дай мне их адрес.
Он написал мне адрес, потом сказал:
Я тебе говорил, мы над этим работаем. Нашими способами. Но все это шито-крыто, и мальчишки не знают, что мы ими интересуемся. Этого мы и хотим. Если тебе удастся вселить в них панику, это может нам очень помочь. Но эта банда опасная; можешь получить по башке. И вот еще что: эти банды обычно состоят из подростков, но в данной во главе двадцатидвухлетний бандит по имени Чак Дорр. Он помедлил и продолжал: Дорр не может объяснить, где он был и что делал вчера вечером от восьми до десяти часов. А несколько месяцев назад он был у нас по делу об изнасиловании. Путался с четырнадцатилетней девчонкой, избил ее.
И он на свободе?
На лице Сэма выразилось отвращение.
Естественно; оштрафовали на пятьдесят долларов и дали испытательный срок.
Я поднялся.
Буду держать с тобой связь, Сэм.
Пошевели их только смотри, не переборщи. Не лишено вероятности, что Уэст нам что-нибудь скажет. И ради Пита не дай им понять, что ты хоть когда-нибудь разговаривал с полицейским. Нам нужно, чтобы они считали, что полиция никогда о них не слыхала. Это очень важно. Я буду в курсе твоих дел, но действовать ты будешь в большей мере самостоятельно. И следи за этим негодяем Дорром. Он взрослый человек, сильнее и крупнее тебя.
Я чуть-чуть ниже шести футов двух дюймов, когда босиком, и вешу 206.
Так что же он такое? спросил я. Чудовище?
Увидишь. Сэм проводил меня до двери и добавил: Шелл, я гм всегда был с тобой откровенен, так что скажу тебе. Я не очень тебя обнадеживаю.
Что это значит?
Ничего. Просто хотел, чтобы ты знал правду. В общем, будь осторожен. Кто-то из этих ребят может быть, один из них, думает, что совершил два убийства Пэм Фрэнклин и Орина Уэста. А после двух, третье уже легко. Из характеристики Чака Дорра известно, что он не совсем нормальный. А тот, кто убил вчера, будь то Дорр или еще кто-нибудь, явно психический тип.
Я усмехнулся:
Я никому не позволю себя убить, Сэм. Я ушел, чувствуя себя далеко не так беспечно, как хотел показать.
Оставив свой автомобиль с откидным верхом за углом, недалеко от улицы, где находился их «клуб», я пешком завернул за угол, прошел по улице, миновав узкий переулок, и остановился перед домом. Перед входом стояли два мотоцикла и три ветхие машины, видимо собранные из старых частей. Сам клуб представлял собой обычный дом, большое одноэтажное каркасное здание, футов на двадцать отступающее от улицы. Через грязный двор к парадному вела потрескавшаяся цементированная дорожка. Я прошел по ней и поднялся на подгнившее деревянное крыльцо.
Изнутри доносился страшный шум визг, и смех, и крики, и топот ног, как будто танцевал кто-то тяжелый и неуклюжий. Казалось, там целая толпа. Мне было еще не совсем ясно, как себя вести, но я решил вначале ориентироваться на самих мальчишек. Если они встретят меня сдержанно и дружелюбно, я отвечу им тем же, насколько смогу: образ Пэм слишком ярко запечатлелся в моей памяти. Правда, я не ждал радушного приема; мне уже довелось столкнуться с парой групп таких подростков, и я давно уже избавился от первоначального ошибочного представления о том, что преступник это непременно человек взрослый. Пятнадцатилетний мальчишка ударил меня однажды кастетом, изготовленным с чисто профессиональным искусством, а восемнадцатилетний выстрелил в меня из самодельного пистолета. Он промахнулся пуля пролетела в двух ярдах от меня, но прицеливался он всерьез. Сейчас со мной был мой кольт, но я надеялся, что мальчишки будут держаться прилично и вежливо.
Напрасно я надеялся.
Я позвонил, и шум внутри немного стих. Высокий, костлявый парень лет семнадцати, с крысиным лицом, открыл дверь и скосил на меня глаза.
Угу?
Я ищу Чака Дорра.
Кто спрашивает?
Шелл Скотт. Я частный сыщик.
Никогда не слышал. Он хотел захлопнуть дверь перед моим носом, но ему помешала моя нога.
Вы, наверно, не расслышали, что я сказал.
Расслышал. Его здесь нет. Катитесь отсюда. Вас не приглашали. Усекли, м-р Сыщик?
Этот молодой хулиган был именно тем, что я ожидал здесь встретить, и он начинал меня бесить, это я тоже ожидал.
Вы тоже сойдете, сказал я. С таким же успехом я могу поговорить и с вами.
Он пробормотал несколько грязных слов и потом сказал:
Нога. Уберите ногу.
Я убрал ее: я поднял ее и пинком распахнул дверь. Крыс отпрянул на шаг назад, и дверь с размаху ударилась о стену. Я вошел, не задев его, и очутился в мгновенно притихшей комнате. Двое или трое поднялись со своих мест, злобно уставившись на меня. В этой большой комнате было человек двадцать пять, половина их девочки, и все подростки в возрасте от тринадцати до восемнадцати лет. Ни один из них не мог помериться со мной ростом, так что Чака Дорра среди них, очевидно, не было. До моего появления они, видимо, безудержно лизались и обнимались. Ликер был представлен в изобилии. Вероятно все они уже успели наполовину надраться, а тяжелый сладкий запах говорил о том, что среди присутствующих несколько человек курят марихуану. Ликер и марихуана возвышают шпану в собственных глазах, делают их как будто умнее, красивее и сильнее.
Я стоял посреди комнаты под враждебными взглядами всего несколько секунд, потом дверь захлопнулась и молчание прервалось. Те трое, что встали, когда я вошел, направились ко мне, и тот, кто был впереди, низкорослый, коренастый юнец с нежным лицом ребенка, который проводит вечер за вечером, разглядывая порнографические открытки, сказал:
Катитесь отсюда, мистер. Это частная вечеринка. Другой, с худым, прыщавым лицом и ярко-красными губами, сказал: Потеряйтесь. Сгиньте. Исчезните.
Послышалось еще несколько замечаний, столь же остроумных. Присутствие девочек только ухудшало положение, потому что подобного рода шпана под взглядами своих женщин становится еще грубее «умнее», вроде тех мальчишек на пляже, которые нарочно носятся вокруг, подымая ногами тучи песка. Видно было, что девчонкам все это очень нравилось. Среди них пять-шесть были в джинсах, остальные в туго обтягивающих фигуру платьях.
Они были недовольны, что я прервал их веселье. Я невольно подумал, что Пэм и ее друг тоже были недовольны, когда им помешали вчера вечером. Я смотрел на жесткие молодые лица трех подростков, стоявших передо мной, на лица их товарищей, и думал, что никогда еще не видел, чтобы в одной комнате собралось столько порочных и безобразных существ. Я смотрел на одного, на другого и спрашивал себя: «Не он ли избил Пэм, не его ли пальцы сдавили ей горло?» Судя по их виду, это мог сделать любой из них, и вероятно один или несколько это сделали.
Низкорослый коренастый подросток и тот, у которого были ярко-красные губы, уперлись мне в грудь руками и стали отталкивать меня к двери. Я почувствовал, как мое лицо запылало жаром. Так уж я устроен: ничто так не действует на меня, как физическое насилие со стороны какого-нибудь человека, а сейчас эти ребятишки старались силой вытолкнуть меня за дверь.
Руки прочь, сказал я.
Крыс был слева от меня.
Да кто ты такой, по-твоему, дубовая ты голова?
Я посмотрел на него и сунул руку во внутренний карман, чтобы достать бумажник.
Я уже сказал, кто я, ответил я.
То ли он ожидал, что я выну из кармана что-то другое, то ли просто надеялся испугать меня, но только он держал руки за спиной; и как раз когда я вынул бумажник, его правая рука выхватила что-то из его кармана. Увидев бумажник, он быстро отвел руку за спину, но я успел заметить отблеск света на длинном лезвие ножа. Такой милый, бесправный малыш! Уж так мне его стало жаль.
Я раскрыл бумажник и показал ему фотокопию моего удостоверения, а потом показал его и трем остальным. Это не произвело на них впечатления.
A-а, самозванец-полицейский, сказал Крыс. Раздались грубые смешки. Я посмотрел на Крыса.
Начнем с тебя, сказал я. Я вынул из кармана любительскую фотографию Пэм, взятую мной из альбома м-ра Фрэнклина, и протянул ее ему. Я ничего не сказал я хотел видеть, как он будет реагировать.
Он взглянул на фотографию. И стал пристально ее рассматривать. Наконец, облизнув губы, он скосил на меня глаза.
А зачем мне это?
Ты ее знаешь?
He-а. На кой она мне, дубовая ты голова?
Передай дальше, велел я. Пусть каждый посмотрит.
Он все так же, искоса, следил за мной, и сначала мне показалось, что он не собирается повиноваться. Потом он пожал плечами:
Почему бы и нет? Он показал фотографию трем своим товарищам, стоявшим поблизости, и те молча покачали головами; потом Крыс направился к ближайшему стулу, на котором примостилась юная парочка, дал им фотографию и что-то пробормотал. Низкорослый коренастый подросток присоединился к Крысу, и оба начали шептаться, временами бросая на меня быстрые взгляды. Через несколько секунд к ним подошли и остальные двое. В то время как фотография передавалась по кругу, я отошел к стене и прислонился к ней спиной. Я хотел стать так, чтобы видеть все лица, но, главное, я хотел иметь за спиной эту стену; то, что здесь происходило, мне не нравилось.
Разговор становился громче; губы кривились, когда члены банды посматривали в мою сторону. Мальчишки зашевелились, собираясь в одну тесную группу; через полминуты все девочки столпились вокруг одного из диванов, а парни образовали две группы в другом конце комнаты. Они тихо разговаривали, поглядывая на меня и посмеиваясь, как будто подбадривая себя и друг друга перед каким-то действием. У большинства в руках были стаканы с ликером.
Мне очень не нравилась вся эта возня, ибо все они были настоящие хулиганы и громилы, такие же опасные, как и взрослые, только моложе. Если они настроятся на такой лад, они могут наброситься на меня всей бандой и, может быть, раскроить мне череп. Но я я должен соблюдать вежливость. Ведь они продукт их среды! Как ни странно, не более, чем все другие люди, включая и меня: так что я никак не мог вызвать в себе по отношению к ним чувства симпатии.
Девяносто девять из ста подростков, да и взрослых тоже, с которыми вы сталкиваетесь, прекрасные люди, но всегда найдется один процент или меньше таких, которые как будто принадлежат к другой породе. Есть хорошие дети и плохие дети, хорошие люди и плохие люди, но если они пускают вам пулю в лоб, вы умираете независимо от того, родились ли они в особняке или в трущобе, стреляли в вас из настоящего или самодельного пистолета. А я, сдается мне, из тех, кто имеет дело с готовой продукцией наших цивилизованных джунглей, а не с процессом ее изготовления. И я не тот тип, что говорит каннибалу, обгладывающему его ногу: «Да благословит тебя бог, сын мой; я сознаю, что ты продукт своей среды».
Наконец все эти юные каннибалы посмотрели на фотографию Пэм, но, насколько я мог судить, видели ее впервые. Это было странно, потому что в этот день фотография Пэм появилась во всех газетах. Но если те, кто изнасиловал и задушил Пэм, были здесь, что они думали и чувствовали в эту минуту?
Крыс отделился от своих дружков, подхватил фотографию и подошел ко мне. Он протянул мне фотографию и снова сунул руки в карманы.
Удовлетворены? спросил он.
Угу. Все-таки мне нужно повидать Чака.
Он вытащил из кармана свой нож, на этот раз не скрываясь, и срезал узенький краешек ногтя с большого пальца.
Остальные стояли шеренгой посреди комнаты и смотрели на меня. Один из них перебрасывал из одной руки в другую что-то блестящее. Сначала я не понял, что это, но потом, разглядев, увидел, что это самодельный кастет, сделанный, вероятно, из ручек бака для отбросов, с торчащими из него стальными остриями, которые могли бы превратить человеческое лицо в окровавленные полосы кожи. Несколько других, включая и низкорослого крысиного дружка, держали руки в карманах.
Катитесь отсюда, произнес Крыс. Ну? Я серьезно.
Мне ужасно надоело слушать, как эта малолетняя шпана указывает мне, что я должен делать.
Слушай, ты, шпана мелкопузая, сказал я, прекрати трепать об меня язык, или
Или что? прервал он меня. Эй, он повернулся к своим дружкам, они не хочут уходить! Он махнул рукой, и вся эта банда двинулась на меня. Они подходили медленно; тот, что с кастетом, надел его на правую руку, остальные по-прежнему держали руки в карманах.
Я сунул руку под пиджак, но колебался; я не вынул пистолета. Вы можете стрелять в Аль Капоне, когда он взрослый Аль, но когда он еще Маленький Аль, это считается неприличным. Я вспомнил, как Сэмсон предупреждал меня, что у меня будет куча неприятностей, если я начну отвешивать «малышам» оплеухи. Однако я приближался к той черте, за которой мне уже будет на все это наплевать; и если бы любой из этих подростков бросился на меня с ножом или кастетом, очень возможно, что я выстрелил бы ему в голову.
Я крепко сжал рукоятку пистолета и прижался спиной к стене.
Не подходите, сказал я. Мой голос прозвучал немного напряженно. Ей-богу, если вы еще немного приблизитесь, я могу забыть, что вы дети.
Они продолжали наступать. Я начал медленно вытаскивать пистолет и в этот самый момент я услышал, как к дому, визжа тормозами и издавая громкие гудки, подъехала машина и остановилась у входа. Атмосфера в комнате изменилась. Мальчишки остановились, усмехаясь и шпыняя друг друга. Крыс засеменил к двери, сопровождаемый Коротышкой, маленьким коренастым подростком, который, видимо, был его другом. Оба поспешно вышли. Очевидно, приехал босс.