Пойдемте в машину, у нас еще будет время обо всем поговорить.
Но я не виноват, вы верите мне?
Женька кивнул:
Ладно, Паша, забудь. Тебя же никто и не винит. И уже тише спросил:Ты за руль сесть в состоянии? Олег Иванович, похоже, отключается. Он от ранения никак не отойдет.
Макарову больше всего хотелось сейчас, чтоб «Москвич» помчал его к Лесе. Зырянов словно бы прочел желание командира, сказал:
Сейчас бы, конечно, в калужские края махнуть, но не будешь же там жить в ожидании, когда на нас нападут, так? Есть предложение: сыграть на опережение. Пилявин обещал завтра к обеду сюда приехать? Вот тут с ним и поговорим: в тиши, на природе, можно даже в том самом подвале, где Паша сидел, и цепь ту же ему на шею накинем. Годится, Олег Иванович?
К Макарову вернулась способность соображать. Боль ушла. Боль подступала, как страх в бою: когда не знаешь, прикрывает ли кто твою спину, начинаешь психовать, но когда уверен, что удара с тыла не будет, успокаиваешься. Вот и тут: хорошо, что рядом Зырянов. Говорит он не совсем верно, но направление мыслей правильное.
Это, Женя, можно было бы сделать, если бы не убежал в лес Крашенинников. Думаю, он уже успел вернуться в Москву, а значит, Пилявин в курсе случившегося. Если он не дурак, то сюда не сунется. А дураком он мне не показался.
Логично, командир. Женька виновато погладил чубчик. Забудем про цепь, прокололся я. И что ты предлагаешь?
Пока ехать домой. Павел пусть забирает свою машину
Базаров затряс головой:
Ничего мне не нужно! «Москвич» они все равно у меня отберут, и, кроме того, опять неприятности начнутся. Касались они бы только меняя бы, может, и повоевал, но и теща под удар пойдет, и жена Ей же рожать вот-вот. Черт с ней, с этой машиной! Получитсядругую наживу.
А если и другую отнимут? вполне серьезно спросил Зырянов.
Павел помолчал, потом, не поднимая глаз, виновато произнес:
Все равно я в эту игру не играю.
Может, жалеешь и о том, что мы тебя из подвала выпустили?
Базаров, чуть скривив губы от Женькиного вопроса, ответил:
Зачем вы так Я бы в том подвале дуба дал, не вышел бы оттуда, чувствую. Но раз вышел Мне есть теперь что терять, понимаете? Не «Москвича», а женщин своих. Лариса родитсразу отвезу их всех куда-нибудь подальше от столицы, и потом уже
Он замолчал, и так, не проронив ни звука, прошел от двора до стоявшей на обочине пустынной дороги машины. Сел за баранку и только после этого закончил фразу:
Потом, может, и сквитаюсь кое с кем.
В милицию идти не собираешься? спросил Макаров.
Если бы тачку ночью от дома угнали, тогда можно было и пойти, а так Бену менты ничего не сделают, мне в лучшем случае тоже, а в худшем Худшего я не хочу.
Успокойся, Павел. Гарантирую, что на машину твою никто из этой троицы уже зариться не будет. Смело гони ее домой.
Глава десятая
Макаров промаялся всю ночь. Через каждые полчаса вставал с кровати, подходил к большим настенным часам. Стрелки на них двигались на удивление медленно.
Он ждал, когда они покажут восемь, но не дождался, за четверть часа до этого уже набрал номер телефона детского сада, где работала Леся. «Конечно, там еще никого нет», ругнул себя за невыдержанность, но после первого же гудка трубку сняли и женский голос сказал:
Слушаю.
Мне Леся Павловна Котенкова нужна.
И кому же это я так нужна?
Мне.
Он почувствовал неловкость из-за того, что не узнал ее голос. Впрочем, она, вероятно, испытала то же самое. Возникла пауза.
Как вы там? Олежка не болеет?
Спасибо, все нормально, Олег Иванович.
Она его всегда так называла, но именно сейчас это воспринялось больнее всего. Он почему-то надеялся, что отчуждение исчезнет хотя бы в разговоре по телефону, но Хорошие слова, придуманные им ночью, исчезли, и казенным командирским голосом он попытался объяснить ей причину своего звонка.
Леся, бери сынишку и приезжай ко мне, хорошо, если это сделаешь прямо сегодня же.
У меня отпуск только в августе, Олег Иванович, сейчас просто не отпустят с работы. В это время детишки болеют, знаете, как? И потом, Олежке лучше все-таки побыть сейчас на природе, чем среди дымов и асфальта.
Леся, ты не поняла меня. Я ведь тебя к себе не на время отпуска зову. Бросай все и приезжай. Навсегда.
Нет, она все прекрасно поняла и ответила не задумываясь:
Олег Иванович, я очень этого хочу, но вот так, сразу Не смогу я так. Мне нужно время, чтоб не чувствовать себя чужой рядом с вами.
Олег меньше всего хотел ее сейчас пугать, рассказывать о Крашенинникове и Пилявине, о том, что в Москву надо ехать ради безопасности ребенка и ее собственной, и он выдавил из себя опять неживые, холодные слова:
И все же так надо, Леся! Просто необходимо, чтобы вы с Олежкой хотя бы некоторое время пожили здесь. Я не могу все объяснить, это не телефонный разговор
Конечно, не телефонный. Вы же пока не работаете? Вот и приезжайте в деревню в любой день, мы будем рады.
Проснувшийся Зырянов, определив по хмурому лицу командира, чем закончился его диалог с Лесей, грустно улыбнулся:
Что-то не везет нам в последнее время на понимание со стороны женщин, Олег Иванович. То мы их не понимаем, то они нас.
Тебе-то чего жаловаться? все еще глядя на замолчавшую телефонную трубку, сказал Макаров. Или с Аллой поссорился?
Не то чтобы поссорился, новсе, туда я больше не ездок.
Нет, ссорой это действительно нельзя было назвать. Зырянов приехал в Москву из родных ростовских степей малость передохнуть после войны и заказать подходящий протез вместо потерянной кисти: ее отрубил Женьке топором чеченец, когда спецназовец попал в плен. В план отдыха входила и любовная программа. Реализуя ее, Женька познакомился с женщиной, свободной во всех отношениях. Алла жила на содержании любовников. В последнюю встречу она сказала: «Ты ведь знаешь, кто я и какая, потому не устраивай мне разбор полетов, ладно? Некоторое время мы не сможем с тобой встречаться, потому что приезжает один из моих богатеньких стареньких дружочков, тот, чья бритва в черном футляре».
На полках ее ванной лежали три электробритвы. Хозяева их, прибывая по коммерческим и прочим делам в Москву, останавливались у Аллы, веселой, красивой, не связанной мужьями и всякими предрассудками женщины. Женьку она выбрала на роль заполнителя пауз. Как бы он хотел собственноручно отнести эти бритвы на свалку, бросить их там под гусеницы бульдозера, однако «Женечка, ты славный, ты умный, ты порядочный, я еще не встречала таких мужиков, вот тебе мое тело, Женечка, но большего у нас с тобой просто не может быть! Ты пока не знаешь, что я тебе не пара, ты пока не знаешь, что у нас не может получиться семья, но я это уже знаю, я мудрая, как всякая ломаная жизнью баба, и не хочу своей мудростью злоупотреблять. Эти бритвы я не выброшу, Женечка, по крайней мере, пока не выброшу, хочешьназывай меня циничной и расчетливой, хочешьбю, но вот такой принимай меня или не принимай: переделываться не буду».
«Думаешь, если я потерял кисть руки в плену у чеченцев, то не смогу тебя обеспечить? Я найду нормальную работу».
«Не надо комплексовать, прошу. Дело не в тебево мне».
Вот так они и поговорили при последней встрече, неделю назад.
Не хочет Леся сюда ехать, да?
Пока боится. Да оно и понятно: мы же почти не знаем друг друга. А я не могу покинуть Москву. Надо тут с бандитами этими рассчитываться, понимаешь? Прийти и сказать: если я вам что-то должен, то вот он я, а моя семья тут ни при чем. Как ни при чем и семья Базарова.
И по морде им, и по морде!
Ну, там уж как получится. Хотя, думаю, получится. Ты не помнишь по Чечне подполковника Шиманова, омоновца московского? Он мне уже и тут кое в чем помогал
Шиманов? Ну как же, он заезжал к вам. Нормальный мужик, мы с его ребятами совместную операцию проводили, две ночи по горам лазали, так я от них наслышался, как он воевать умеет.
Шиманов недавно вернулся оттуда, звонил уже, хочет встретиться. Втягивать его в это дело не больно хочется, но посоветоваться можно.
А что советоваться, Олег Иванович? Будто ты сам не знаешь, как врагам морды бьют.
Это мне знакомо, конечно. За себя я всегда постоять смогу. Но Паше Базарову помочь надо? Надо. Не исключаю ведь, что на него опять наезжать начнут. А он сейчас испуганный, значит, слабак. И с Сокольцовойпока не представляю, как этот вопрос решить.
Какой вопрос? Думаешь, командир, что сын ее живой?
А почему бы мне так не думать? Крашенинников или тот, кто поджидал нас в его машине, вышел ведь как-то на следы сержанта, если мать разыскал. Он, безусловно, знает меня, раз удрал сразу же
Женька прошел на кухню, и через минуту аромат кофе выплеснулся в прихожую, где все еще стоял у телефона Макаров.
Командир, на твою долю яичницу с колбасой поджарить? А может, и супец разогреть? Лично я хочу плотно позавтракать, поскольку денек будет непростой. Ты, Олег Иванович, столицей займешься, а у меня несколько иные планы.
Макаров и сам хотел об этих планах поговорить с Зыряновым. Он прошел к холодильнику, вынул брус сыра, немного подумав, достал и початую бутылку водки. По рюмашке можно, не больше.
Ты, выходит, программу на сегодня себе уже наметил? спросил он Женьку.
Зырянов разложил по тарелкам яичницу и украсил блюдо зеленым горошком из банки.
Да. И не только на сегодня. Мне надо к вашим Котенковым ехать, Олег Иванович. Черт его знает, что на уме у Пилявина. Тем более, если он почувствует, что ты им заинтересовался.
Макаров наполнил рюмки:
Женя, веришьнет, но я тебя хотел об этом же просить.
Глава одиннадцатая
Лифт стоял открытым, все кнопки в нем были сожжены, и в подъезде еще витал запах горелого пластика. На седьмой этаж пришлось топать своим ходом. Всего год назад для Макарова это было бы легкой разминкой, даже не разминкой, а такбаловством, на одной ноге все ступени проскакал бы. Но тогод назад. Теперь же, пока дошел до нужной двери, утомил ноги и задышал чаще обычного.
Дверь была обита темным дешевым дерматином, на котором нож, скорее всего юного вандала, оставил неровный порез. Кнопка звонка держалась на честном слове, и Олег даже подумал, что она вообще в нерабочем состоянии. Но после того, как он дважды нажал ее, не сразу, с заеданием, провернулся ключ в замке, и на пороге показался небритый, с красными воспаленными глазами мужчина.
Здравствуй, Михаил. Узнаешь?
Майор Кобозев, комбат-два, один из лучших его комбатов, болезненно улыбнулся, вытянулся перед Макаровым, как на строевом смотре:
Товарищ полковник! Вот честное слово: минуту назад за ваше здоровье это самое рюмочку. Да вы заходите!
Зайду, Миша, зайду.
А мне из части позвонили, сказали, что вы меня спрашивали. Но я не думал, что придете.
Пришел вот. Ты один?
Сын в школе, жена на работе. Один.
На кухне стол был завален грязными тарелками, пивными и водочными бутылками, успевшими зачерстветь пластинками сыра, сигаретным пеплом. Кобозев виновато потер затылок:
У меня это И в комнате бардак. Лада ушла, а я еще спал. Не прибрал за собой. Вы присядьте, я сейчас шмон наведу.
Через пять минут стол уже был застлан скатеркой, на нем стояли чашки для чая, а умывшийся Кобозев выглядел более сносно.
Ты что, сегодня не на службе?
Да куда идти с такой мордой. Позвонил, сказал, что сердце прихватило. Врать я научился, товарищ полковник, как видите.
Не научился. Раскусили там тебя. По крайней мере, мне по секрету сообщили, что ты в очередной запой ушел.
Кобозев хмыкнул:
Заложили.
А чего закладывать, я пришел к тебе не нотации читать.
Тогда, может, выпьем?
Давай по рюмашке, но не больше. А ты же вроде совсем к водке не прикасался?
Ну, не совсем так. По чуть-чуть выпивал, когда грипповал или еще что болело. Теперь все болит Он, не закусив, потянулся к пачке «Явы». Ладно, точка. Вас, слышал, сержант Сокольцов интересует?
Интересует, Миша.
Вот сижу, после телефонного звонка и вспоминаю его, и поминаю. Я Сокольцова не знал почти. Даже лица сейчас не вспомнил бы. Он всего неделю и повоевал. А убили парня, можно сказать, у меня на глазах, возле Гехи. Граната под ногами рванулаи все.
И всеэто что? В Ростов, в «холодильник» отправили?
Нет. Кобозев жадно глотал сигаретный дым, три-четыре затяжкии в пальцах его остался только фильтр. С сержантом не так вышло. У «духов» в тот вечер снайперы хорошо работалиголовы нам поднять не давали. И когда убили Сокольцова, а потом еще двоих, мы думали, хоть ночью тела вытащимхрен там! Прицелы ночного видения у «духов» были, и потому наши убитые для них как приманка, это мы уже проходили. А потом, перед рассветом, поступила команда отойти, чтоб свои же «Градом» нас не накрыли. «Град» заработал, думалиточка, а получилась запятая. Уцелели «духи». Утром наши с ними торговаться начали. Без меня уже. Меня контузило тогда очередной раз, по темноте еще к медикам отволокли Давайте по половинке выпьем?
Нет. Макаров решительно отодвинул от себя рюмку. Чай лучше сообрази. «Торговаться»ты что под этим имеешь в виду?
Кобозев встал из-за стола, принялся заваривать чай.
Ну, что Ясно, что. Так спрашиваете, товарищ полковник, будто не знаете. Трупами меняться стали, баш на баш. Мы пятерых «замочили», а у них наших шестеро оказались. Лейтенант Баранов к соседям бегал, попросил в долг одного жмурика. Ну, и все, и точка. Поменялись.
Чай был густой и терпкий. Пили его без сахара и прочих сладостей, хоть Кобозев и поставил на стол банку джема.
Значит, тело Сокольцова вы все-таки забрали?
Кобозев пододвинул к себе рюмку, налил половину, выпил.
Нет. Сокольцов седьмым бы был.
Почему «бы»?
Крепкий бой шел, вот почему. Очень крепкий. Утром там, где сержант лежал, ну точно на том местеребята мне потом уже рассказали, когда я в строй вернулся, воронку обнаружили. И ни следа от парня. «Град» ведь работал, я же говорил вам. Ничего не осталось.
Помолчали.
Миша, а «духи» не могли его к себе утащить до обстрела?
Комбат ответил не сразу, по инерции потянулся опять было к бутылке, но тут же резко отдернул руку, потер лоб:
Так ведь поменяли бы, если б утащили. Зачем он им? В плен здоровых таскали, а этот весь в крови лежал, я же сам видел.
И о Сокольцове ты больше ничего не знаешь?
А что еще знать: надо вносить в списки боевых потерь. Сразу это не сделали, разгильдяи. А может, и не разгильдяи, может, надежда у кого была. Только это напрасно.
А если бы тебе сказали, что он жив?
Кобозев закачал головой:
Во-первых, не поверил бы. Я ведь с вечера в бинокль его ловил: какой там живой Во-вторых, я тогда действительно не мог ничего сделать, чтоб вытащить его.
Опять наступила пауза. Макаров почувствовал, что комбат хочет что-то сказать, но медлит. Решил помочь ему.
Есть и в-третьих?
Я, товарищ полковник, вот так получилось, за всю войну ни капли крови не потерял, хоть меня и четыре раза контузило. И если меня обвиняют в неоправданных потерях
Миша, тебя никто ни в чем не обвиняет, речь идет совсем о другом.
Ну да, не обвиняют! Еще как обвиняют! Я ночами спать не могу. Они все приходят глаза Кобозева наполнились слезами. Макарову стало не по себе от этого взгляда. Когда мы в следующий раз пойдем на Чечню, а мы туда обязательно пойдем, я покажу, как надо воевать. Меня пацифисты уволить хотят, насильно в госпиталь уложить, точку на мне поставить, но вот им хрен! Я еще отомщу за каждого, и за Сокольцова
У комбата мелко задрожали пальцы.
Макаров знал, что на Кобозева уже оформляют документысобираются увольнять по состоянию здоровья. Контузии не прошли бесследно.
Комбат закусил нижнюю губу, недвижно посидел несколько секунд, кажется, успокоился, глаза его прояснились.
Вы, товарищ полковник, матери Сокольцова помогаете, это правильно Но помогите и мне.
В чем я могу тебе помочь, Миша?
Хочу в войсках остаться
Глава двенадцатая
С Павлом Павловичем, отцом Леси, Женька нашел общий язык сразу же.
Олег Иванович говорил о тебе. У нас тут хорошо, отдохнешь, подкрепишься.
Я для этого привез кое-что с собой.
Так и у меня есть. Олег Иванович тут оставлял, да и самогоночка с калганом
Ее попробую попозже, а сейчас прогуляюсь немного, заодно съезжу в садик, за Лесей и Олежкой. Как их там найти?
Когда они вернулись из садика, все сели за стол, где стояли самогонка с калганом, коньяк, водка и Потом Павел Павлович усадил Женьку рядом с собой и принялся разучивать услышанную от него современную походную песню. Лихо тянул ее первым голосом: