На минутку гигант замолчал, о чем-то задумавшись. Может, об этой анархистской интернет-коммуне, а может, по ходу разговора его какая-нибудь мысль посетила. Пройдет несколько недель, и я привыкну к поразительно глубокой интуиции этого человека. Он походил на доколумбового шамана, видевшего знаки во всем, говорившего с богами, о которых не имели понятия даже люди из его племени.
Еще больше здесь политических бюллетеней. От различных дружественно расположенных освободительных движений и экологических групп. Ну и, разумеется, Красотка Вторник. Она собирает сведения по проблемам, возникающим по всему миру. Становление диктатур, крах инфраструктур, ходы и передвижения различных игроков, вовлеченных в международные игры «убей-убей».
Какие игры?
Как убить змею? спросил Беззаконец, схватив меня за руку с быстротой, от которой делалось страшно.
Я застыл и подумал, не слишком ли поздно заявлять, что работа для меня не годится.
Отрубить ей голову, сообщил Беззаконец. Отрубить ей голову. Он отпустил меня. Для корпораций и союзников по бывшему НАТО весь белый свет не что иное, как змеиное гнездо. У них есть отряды, мальчики «убей-убей», как зовет их Красотка Вторник. Эти отряды снимают головы особо опасным змеям. Некоторые из них прекрасно известны. Вы видите их и по телевидению, и в залах суда. Другие скользят будто тени. Красотка пытается отслеживать их. В издании специальный раздел есть для мальчиков и девочек «убей-убей», чтобы те зналикое-где кое у кого отыщется мачете и для их ядовитых зубов.
Последнее слово он не столько выговорил, сколько высвистнул на выдохе. Не удержавшись, я засмеялся.
Ничего смешного, укорил меня Беззаконец. Убийственно серьезно. Если станете читать письма к Красотке Вторник, узнаете куда больше, чем любые ежедневные газеты осмелятся вам поведать.
Тут я подумал, и не в последний раз, а в здравом ли рассудке пребывает мой патрон.
Она безумна, разумеется. Беззаконец словно прочел мои мысли.
Прошу прощения?
Красотка эта. Она безумна. Ее любимая рубрика посвящена папе римскому. Он там втянут в любой заговорот пресловутого глазного яблока на долларовых банкнотах до замороженных инопланетян в подвалах Ватикана.
Как же тогда верить всему, что она пишет?
Вот то-то и оно, сынок! воскликнул Беззаконец, сверля меня взглядом своих маленьких глазок. Доверять нельзя никому. Целиком и полностью, во всяком случае. Однако нельзя себе позволять не слушать. Надо слушать, оценивать, а затем вырабатывать собственное суждение.
Тяжесть его слов грузом легла на меня. Такой способ мышления приводит к паранойе.
Похоже на приглашение посещать дурдом и выспрашивать у его обитателей мнение о вечерних «Новостях», заметил я, пытаясь облегчить утверждения анархиста.
Если мир безумен, надо быть глупцом, чтобы, отвечая на его вызов, пускать в ход и отыскивать здравомыслие. Арчибальд Беззаконец повернулся ко мне всем своим великим сердцеобразным лицом. От его сияющей кожи и тернового венца на голове сердце мое забилось учащенно.
Остальные бюллетени и прочее поступают от плохих людей. Группы сторонников превосходства белой расы, списки тех, на кого охотятся педофилы, специальные доклады от некоторых ведущих международных банков. Чаще всего ничего стоящего, но порой это позволяет сделать телефонный звонок, а то и еще что-нибудь. И опять его понесло в космос.
В его словах «а то и еще что-нибудь» мне послышалась скрытая угроза, только к тому времени я уже понялпридется пару часиков посидеть над бумагами. Тетя Альберта была права, когда говорила о моем любопытстве. Всю дорогу сую нос куда не следует.
Так что можете проводить здесь столько времени, сколько захотите, и чувствуйте себя как дома. Пользоваться телефоном можно сколько угодно, звоните в любой уголок земного шара, но компьютер не трогайте, пока не покажу вам, что там к чему. Похоже, на него нашел радостный дружелюбный настрой. Порыв этот и мне передался. Будете уходить, просто закройте дверь. Все три запора сработают сами, от электричества.
Он уже открывал дверь, покидая мой складской кабинет, когда я обратился:
Мистер Беззаконец.
Что тебе, сынок?
Я не понимаю.
Не понимаешь чего?
Почему при всех этих Вторниках, педофилической и бело-расистской мути вы уверены, что можете доверять мне? Ведь всего-то и надовзять да прочесть кое-какие компьютерные файлы. Ведь все это может быть выдумкой, разве не так?
Анархист улыбнулся:
Ты, Орлин, как чистый лист бумаги. Разве что имя и дата рождения обозначены, да и то карандашом. Ты, Феликс, мог бы стать для меня жутким ночным кошмаром. Только прежде нам придется написать на бумаге несколько слов. Он вновь улыбнулся и пошел из конторы. Я пошел за ним.
Беззаконец откинул три запора и ногой вышиб подпорку. Потом потянул на себя дверь. И уж совсем было переступил порог, как вдруг, вспомнив что-то, повернулся и наставил на меня свой назидающий перст:
Дверь не открывай никому. Ни единой душе, кроме меня. Не отзывайся на стук. Ничего не говори через дверь. Можешь этим воспользоваться. Он кивнул на маленький телемонитор на стене справа от двери. Посмотришьи только.
П-почему? лепетнул я, заикаясь.
У нас с домовладельцем возникли небольшие разногласия.
Разногласия какого рода?
Я семь лет не платил за аренду, и он считает, что пора с этим заканчивать.
А вы не платите?
Единственная истина содержится в Библии, в том месте, где говорится о деньгах и зле, произнес он и торопливо вышел.
Дверь за ним захлопнулась, а через пять секунд запоры замкнулись и подпорка опустилась. Тут я и заметил, что от двери тянется целая система проводов, которые сходятся в черном ящичке под кушеткой без подушек.
Ящичек был подсоединен к автомобильному аккумулятору. Арчибальд Беззаконец обеспечил неприкосновенность двери даже в случае глобального отключения электричества.
5
То утро я провел внутри разума безумца или гения, а может, и вне того, что Беззаконец называл «разумом-ульем, духом, что указывает миллионам бездумных граждан путь среди бесцельных деяний повседневной жизни».
Беспорядочная груда бумаг на моем столе оказалась сущим кладом диковинок и информации. Ксерокопии плакатов «Разыскивается преступник», списки гостей на всевозможные акции по сбору денег в пользу консервативных политиков, схемы штаб-квартир корпораций и полицейских участков. Бюллетени Красотки Вторник содержали подробные сведения о передвижениях некоторых «убей-убей», действовавших под зверскими кличками (Медведь, Шершень Полосатый, Хорек и тому подобные). Меньше откровенничала Красотка в том, что касалось деятельности подрывных элементов, боровшихся за что угодноот экологии до освобождения так называемых политических заключенных. В отношении этих групп она лишь воздавала хвалу их противоправным акциям и помещала завуалированные предостережения о том, насколько близки они к разоблачению в различных городах.
Беззаконец был прав, когда говорил о ее неприязни к католической церкви. В каждом выпуске Красотки Вторник имелась колонка, обрамленная красно-синими крестиками, с тирадами против католических наркопритонов, оплачивающих политические кампании, и прочими подобными нелепостями. Тут даже язык менялсязаметки грешили опечатками и грамматическими ошибками.
На последней, четвертой, странице каждого бюллетеня Красотка Вторник публиковала статью, подписанную инициалами ААБ. Остальное писала сама Красотка Вторник. Регулярно помещаемая статья шла под рубрикой «Революционные заметки». Пролистав выпусков пятнадцать, я наткнулся на заметку с рассказом об Арчи и плате за аренду. Вот что в ней говорилось:
«Никогда ни на дюйм не уступайте букве закона, если это означает покориться лжи. Ваше словоэто ваша свобода, а не ваши узы. Если вы даете обещание или обещание дается вам, то не подлежит никакому сомнению, что вы уверены: данное слово будет сдержано, что бы ни говорил закон. Ложьвот основа множества преступлений, совершаемых нами ежедневно. От мелкого воровства до геноцидавсе это деяния лжи, а расплачивается за них истина.
Подумайте! Если бы нам удалось заставить кандидата на ответственный пост нести ответ за всякое данное им во время избирательной кампании обещание Тогда мы увидели бы хоть какую-то демократию, которой пока что-то не заметно. Мой собственный домовладелец обещал мне выбелить стены и постелить красную ковровую дорожку, когда я согласился на его мерзкую арендную плату. Он полагал, что ложь сойдет ему легко, что он сможет выселить меня, поскольку я не подписывал контракт. Только он солгал. Пока я брал его помещения из месяца в месяц, ему нужна была плата и он уверял, что в контракте нет необходимости. Он уверил меня, что покрасит стены и положит ковер, только все это было ложью.
Прошли годы, а я все еще здесь. Он не побелил и ни цента не нажил. Я привлек его к суду и выиграл. И тогда, поскольку человек лгущий не способен осознать истину, он подослал людей, чтобы меня вышвырнули
Никогда не лги и не принимай ложь покорно. Живи по данному тобой слову, и мир сумеет обрести равновесие».
Я был потрясен этим едва ли не невинным и идеалистическим лепетом, исходившим от столь явно разумного человека.
Мысль о домовладельце, посылающем костоломов, чтобы вышвырнуть меня из помещения, заставила бросить занимательное чтение и взяться за работу, которую мне поручили.
Первой в списке значилась Валери Локс, брокер по коммерческой недвижимости на Мэдисон-авеню. Ее контора располагалась прямо над престижным ювелирным магазином. Туда я добрался примерно в 11.45. Помещения конторы были невелики, но хорошо обставлены. В здании имелось всего два этажа, и дневной свет, лившийся из окон в крыше, щедро наделял пышные зеленые насаждения между столами троих агентов по недвижимости.
Давайте я вам помогу, предложил молодой азиат, чей стол стоял ближе всего к двери.
Я подавил желание поправить его. «Позвольте я», звучало во мне маминым голосом. Однако вместо этого я повернулся к окну и посмотрел на шикарную Мэдисон. Через дорогу располагались меховщик, магазин причудливых игрушек и немецкий магазин канцелярских принадлежностей.
Да, произнес я. Мне нужно увидеться с мисс Локс.
Молодой человек окинул меня взглядом с головы до ног. Ему не понравились мои голубые джинсы и затрапезный ношеный тибетский свитертакого рода студенческий прикид не подходил для Мэдисон-авеню.
Мой отец, продолжил я, подумывает открыть вторую контору для ведения юридической практики на Манхэттене и попросил выяснить, есть ли подходящее помещение.
А ваш отец это? Еще одна неграмотная фраза.
Дж. П. Орлеан из «Герман, Бледсоу и Орлеан» в Новом Орлеане.
Подождите здесь. Проговорив это, молодой человек поднялся со стула и куда-то ушел.
Два других агента, молодые женщины, одна белая, а другая медово-коричневая, переводили взгляды с меня на молодого человека, пока тот проходил мимо них к двери в глубине комнаты-сада.
Я опоздал на семинар по истории Запада, но меня это мало трогаловсегда можно воспользоваться конспектами Клод, моей приятельницы. А работа на Беззаконца обещала отточить мои способности к расследованиям.
«Извлечь смысл из непостижимой, на поверхностный взгляд, мешанины фактов»так заявил однажды профессор Ортега. Его курс назывался «Искусство в частях речи».
Я не особо понимал, что ищет Беззаконец, однако меня это мало трогало. У меня хватало познаний из практики отца, чтобы не опасаться быть втянутым в преступление. Критерием служило то, что, даже если меня заберут в полицию, я не смогу сообщить ничего конкретного, чего бы стражи порядка уже не знали.
Я уже начал подумывать, куда мог запропаститься агент-азиат, когда из дальней двери появились и он, и невысокая женщина в синем платье. Агент вильнул в сторону, а женщина направилась прямо ко мне.
Мистер Орлеан? строго спросила она.
Мисс Локс? заулыбался я.
Не покажете ли хоть что-нибудь, удостоверяющее вашу личность?
На секунду я даже опешил. Чтобы агент по недвижимости спрашивал о чем-то, кроме залога? Однако, вытащив бумажник, я предъявил студенческий билет и водительские права, выданные в Луизиане. Мисс Локс тщательно их рассмотрела и попросила меня следовать за ней.
Кабинет дамы-начальницы был не больше ниши, где сидели агенты, но в нем не было ни прорезей для света в крыше, ни окон. Розоватый рабочий стол походил на школьную парту, рядом с которой пристроился короткий черный ящик для документов. Мисс Локс села и тут же надела микротелефонпросто наушник и крохотный микрофон возле рта.
Я остался стоять, хотя в комнате имелся стул для посетителей. Приходилось следовать полученному воспитанию.
Садитесь, пригласила она уже без недоброжелательства.
Я сел.
Валери Локс являла собой легкую смесь противоречий. Бледная кожа казалась жесткой, как из керамики. Туго стянутым белокурым волосам не хватало самую малость, чтобы стать белыми. Желтоватый оттенок в них едва-едва пробивался. Личико маленькое, резкое, черты его, видимо, были вчерне вылеплены, а потом раскрашены. Птичье тельце худощавое и, наверное, такое же жесткое, как и все в ней, зато синее платье отличалось богатствоми расцветки, и ткани. Оно напоминало королевскую мантию, обернувшую плечи белокурой хворостинки.
Зачем вам понадобилось проверять у меня документы?
Мы оказываем эксклюзивные услуги, мистер Орлеан, выговорила она без проблеска человеческого чувства на лице. И хотим точно знать, с кем приходится иметь дело.
А-а протянул я. Так это из-за моего наряда или из-за расовой принадлежности?
Низшие расы, мистер Орлеан, имеются всех цветов кожи. И никто из них повторно сюда не заглянет.
От ее уверенности у меня по спине холодок прошел. Скрывая неловкость, я улыбнулся.
Так чем же, спросила она, можно посодействовать вашему отцу?
Я что-то ей наплел Соврать для меня труда не составляет. Тетя Альберта как-то сказала мне, что враньефамильная черта мужчин в нашем роду по отцовской линии. Как раз поэтому все они и вышли в стряпчие, как называла она адвокатов. «Стряпчий он потому и стряпчий, что ему любую небылицу состряпать раз плюнуть, говаривала тетушка. Есть в этом и хорошая сторона, и дурная. Тебе надо хорошего держаться, горе ты мое луковое, чем бы ты ни занимался».
Сорок пять минут я потратил на рассматривание фотографий и чертежей контор по всей округе Мэдисон-авеню. Стоимость аренды ни одной не опускалась ниже трехсот пятидесяти тысяч в год, а комиссионные мисс Локс составляли сумму, равную годовой арендной плате. Уж не жениться ли, подумал я, на агенте по недвижимости, пока бумажной работой буду заниматься?
Мисс Локс на меня не давила. Показывала мне помещение за помещением, время от времени задавала стратегические вопросы.
Какого рода юридическую практику будет вести ваш отец? спросила она, улучив момент. То есть я имею в виду, нужна ли ему большая приемная?
Была бы нужна, ответил я, я бы с вами не беседовал. Всякий юрист с приемной всего в двух шагах от «неотложки».
То был единственный раз, когда я увидел, как она улыбается.
Есть ли у вашего отца лицензия практиковать в Нью-Йорке? спросила она, улучив другой момент.
Вам это следовало знать, сказал я.
Как вас понимать?
Я сообщил вашему помощнику имя моего отца, и он пробыл в вашем кабинете минут пять, если не больше. На вашем месте я бы поинтересовался в Интернете, кто такой Дж. П. Орлеан. И там я увидел бы, что лицензии вести дела в этом штате у него нет. Однако, смею вас уверить, у него много клиентов, которые вкладывают деньги и делают бизнес в вашем городе. Юристэто прежде всего мозг, а лицензию легко взять напрокат.
Последняя фраза принадлежала моему отцу. Он пускал ее в ход всякий раз в разговорах с клиентами из других штатов, которые не понимали сути игры.
Подозрительность мисс Локс сильно меня озадачивала. Я всего-навсего разглядывал картинки коммерческих помещений. Не было ничего секретного, что я мог бы похитить.
Пока я предавался размышлениям, молодой азиат Брайан принес мне чашечку черного кофе и конфетку в кокосовой крошке. А когда мой визит завершился, проводил меня до входной двери и попрощался, обратившись ко мне по имени. Я сказал ему, как прежде сообщил Валери Локс, что свяжусь с агентством через несколько дней, после того как переговорю с отцом.
Уходя, я заметил, что Валери Локс стоит в дверях своего кабинета и смотрит мне вслед. На ее фарфоровом личике застыло выражение, похожее на озабоченность.
Следующая остановкастройплощадка на Двадцать третьей улице. Кеннет Корнелл, на которого я пришел посмотреть, работал здесь начальником средней руки. Строители копали глубокую яму, готовясь усадить в нее корни очередного небоскреба. Три больших крана переносили землю и камни с самого низа до ожидающих наверху грузовиков. Кругом все лязгало, визжало и тарахтело. Мужчины и малочисленные женщины орали. Эхом отдавались удары ручных и автоматических молотов, бьющих по многострадальной земле Нью-Йорка в попытке в очередной раз заставить ее подчиниться архитектурным мечтаниям.