Я прошел на площадку, объяснил, что у меня за дело, был снабжен каской и препровожден к человеку, с которым, как я уверял, мы договорились о встрече.
Меня провели к жестяной будке на середине земляного склона. Находившийся в будке человек орал что-то сквозь лишенное рамы окно рабочим, взирающим на него снизу вверх. Я понимал: орет он для того, чтобы перекрыть голосом строительный шум, но все равно не мог отделаться от ощущения, будто человек пребывает в ярости. А будучи маломерком, я всегда пасовал перед напором злости.
Как мне показалось, Корнелл высок, но несколько долговяз для строительства. Серые глаза Корнелла словно не знали покоя, поскольку они, похоже, слишком глубоко проникали в суть моих намерений.
Ну?
Мистер Корнелл?
Ну?
Я Орлин. Я произнес свою фамилию на манер Беззаконца.
Это должно мне о чем-то говорить?
Я на прошлой неделе заходил к вам в контору про работу спрашивал.
Серые глаза напряглись: ощущение такое, будто они мне все легкие сдавили.
Ты кто такой? спросил он меня из-под ног и сжал кулаки, подтверждая мое прозрение. Катись отсюда ко всем чертям.
Не скажу, что я бегом пустился из ямы, но, соревнуйся я в спортивной ходьбе, явно был бы не среди последних.
6
Лана Дрексел, манекенщица, значилась в моем списке последней. Как раз на нее-то я больше всего и хотел посмотреть. Но в тот день не получилось.
Предпоследним шел Генри Лансман. Тут все было простоон работал парикмахером в «Греншо», оживленном местечке Гринич-Виллиджа. В «Греншо» почти всегда была очередь. Парикмахерская существовала еще со старых времен, в ней обслуживались традиционные тридцать с гаком клиентов. Классические прически делались за двенадцать минут, так что заведение могло себе позволить, так сказать, подкорнать конкуренцию.
В салоне, как я узнал от приятелей, стояли девять кресел, которые не пустовали. Однако поскольку был вторник, а время два тридцать пополудни, очереди на приступках парикмахерской ожидали всего десятьдвенадцать человек. Чтобы попасть внутрь заведения, надо было одолеть половину лестничного марша. Как оно выглядело изнутри, сказать не могу, поскольку так туда и не добрался.
Эй! воскликнул кто-то голосом, в котором звучало предчувствие страха. Эй, господин хороший
Прощения просим, произнес мужчина в красной пуховой куртке, прежде чем оттереть меня плечом в сторону, и довольно сильно: я бы точно с приступков полетел, если бы не уперся в тучного джентльмена, не давшего мне упасть.
Эй, ты! Какого дьявола! рыкнул толстяк, к которому я привалился. Одет он был в синюю форму.
Я захотел взглянуть на того, кто меня толкнул. Мельком увидел верх его затылка, коротко остриженного и наполовину седого. Мужчина сутулился, куртка скрывала его телосложение, но, впрочем, следовало извиниться перед толстяком.
Извините начал я, и тут раздались крики.
Эй, вы! Господин хороший! Эй, у этого малого, кажись, с сердцем плохо!
Толстяк, успевший крепко схватить меня за плечо, отвлекся на истошный вопль, чего мне хватило, чтобы броситься поближе к вопящему молодому человеку. Увы, не могу сказать, что прыткость я проявил, беспокоясь за чью-то жизнь: на самом деле просто хотел удрать из-под удара.
Орущий был белым, высоким и хорошо сложенным. Под распахнутой черной кожаной курткой виднелась угольного цвета вязаная рубаха с распахнутым воротом, из-под которого проглядывала обвивающая шею толстая золотая цепочка. Глаза у него были как у перепуганного ребенка. Страх его вполне убеждал меня смыться куда подальше, покуда увиденная малым опасность не перешла на других. Я бы убежал, если бы у ног моих не оказался умирающий человек.
Я опустился на одно колено, чтобы получше разглядеть жертву сердечного приступа. В уголке его рта выступила пена. Губы потемнели, ужас в широко раскрытых глазах уступал место смерти. На умирающем была нейлоновая рубашка с короткими рукавами, что казалось страннымкак-никак конец октября на дворе, и прехолодный. Серые брюки задрались. Человек был почти лысым.
Борьба в его глазах завершилась к тому времени, как я успел все это разглядеть. Я подсунул ему под голову ладонь. Судорогой охватило его шею. Спина выгнулась, и я подумал, что он хочет приподняться. Но тут он обмяк и снова упал. Из левой ноздри потекла кровь.
Умер, прошептал кто-то.
Собравшиеся вокруг мужчины и женщины о чем-то озабоченно переговаривались, но в общем хоре я расслышал всего одну фразу: «Мистер Бартоли, это Генри, Генри Лансман!»которую выкрикнул мужской голос.
Глядя на то, как цвет уходит с лица мертвеца, я думал, что надо бы смыться отсюда или рассказать кому-то то, о чем я знал. Но хватило меня только на то, чтобы опуститься на колени и поддержать тяжелую голову, завороженно глядя, как по щеке бедолаги стекают капельки крови.
С дороги! Пропустите! потребовал какой-то человек.
Округлый, сплошь из мускулов, он оттолкнул меня. На нем был белый халат. Я решил, что это врач. Однако потом понялкто-то из парикмахерской.
Я двинул в сторонку и пошел дальше. Вопивший с золотой цепью на шее стоял, припав к стеклянной витрине, расположенной рядом с обувной лавкой. С него аж загар сошел. Помнится, я еще подумал, что какой-то бедняжке пришлось бы целую ночь заниматься с ним сексом, прежде чем краски вновь вернутся к нему.
Генри Лансман был мертв. Народ кричал, чтобы кто-нибудь вызвал «скорую». Я стоял и смотрел, пока не услышал вдалеке первые завывания сирены, а потом ушел прочь с того места, чувствуя себя виноватым, сам не ведая в чем.
Я добрался до площади Святого Марка. До улицы, забитой лавками, торгующими наркотиками, и диковатыми юнцами с розовыми волосами и колечками во всех возможных местах. Там находился магазин юмористической литературы, куда я частенько наведывался, а еще псевдоазиатский ресторанчик, где стоимость блюд учитывала возможности студенческих кошельков.
Я заказал себе лапшу с кунжутным соусом и тройной черный кофе. Кофе выпил весь, а вот с основным блюдом справился едва наполовину. Сидел за столиком и раздумывал о фарфоровой женщине, буйном строителе и мертвом парикмахере. Еще утром я был просто студент колледжа, ищущий работу, а днем оказался очевидцем смерти.
Я прикинул варианты. Первыйпозвонить отцу. Он знаком с нью-йоркскими адвокатами. Хорошими. Когда расскажу, что за беда приключилась, он сядет на ближайший же самолет. Дж. П. будет здесь. И телом своим заслонит меня от любого, кто попытается обидеть. Он все сделает, чтобы уберечь свое чадо от опасности. Только потом заберет меня обратно в Луизиану, сообщит, до какой степени я глуп и в каком юридическом вузе мне предстоит учиться. Может, даже предложит мне какое-то время пожить дома.
А как тогда ему отказать, если я сам молил спасти меня?
В любом случае, судя по всему, Лансмана действительно убил сердечный приступ. Я решил, что слишком эмоционально воспринимаю произошедшее, на грани паранойи Беззаконца и Красотки Вторник.
Парикмахер был просто болен.
Вам не понравилось? участливо спросила слегка располневшая негритянка-официантка с волосами, выкрашенными в голубой цвет. На самом деле волосы у нее были каштановые, с тремя ярко-голубыми прядками, уложенными ото лба к затылку.
Вы мне нравитесь, ляпнул зачем-то я.
Хитровато глянув на меня, официантка ушла на кухню. Через несколько секунд она вернулась и подала мне счет. В конце листочка был приписан номер ее телефона и имяШари.
Я позвонил Беззаконцу на автоответчик из уличного телефона-автомата.
С Локс и Корнелл все в порядке, заговорил я после сигнала. А вот Лансман умер от сердечного приступа. Упал замертво, как раз когда я туда пришел. До Дрексел я не добрался, и еще я увольняюсь. Платить мне не надо.
Оттуда я направился в специальную лабораторную, устроенную для нас в университете. Там стояли три компьютера, подсоединенные к новостным базам данных ЮПИ, АП и Рейтер. К этим же линиям были подключены полицейские и больничные сводки по Манхэттену. Смерть Лансмана даже не значилась. От этого на душе стало полегче. Если данных о его смерти нет, стало быть, проблема медицинская, а не чья-то грязная игра.
Я просидел до позднего вечера, отслеживая новости по Ближнему Востоку и Африке. Возле президентской резиденции в Каракасе, столице Венесуэлы, взорвалась машина-бомба. Промелькнула мысль: уж не Красотка ли Вторник это подстроила.
Уже в полночь я добрался до Сто двадцать первой улицы, где жил в доме с названием «Мэдисон». Пешком забрался на шестой этаж. Я шел по коридору, когда передо мной возник высокий мужчина в темном костюме.
Мистер Орлеан?
Да?
Нам надо поговорить.
Уже поздно.
Тот сделал шаг, преграждая мне путь.
Отступив, я уперся во что-то крупное и мягкое, а потому обернулся. Передо мной оказался еще один заслон в облике мужчины в костюме.
Первый мужчина был белым, второйслегка коричневатым.
Нам надо поговорить с вами в участке, заявил коричневатый.
Вы из полиции?
Мужчина молча предъявил жетон.
Что вам нужно? спросил я, сбитый с толку. Все делишки с Арчибальдом Беззаконием я оставил в своем далеком-далеком прошлом.
Вы свидетель возможного преступления, произнес тот, что стоял позади меня.
Я обернулся и взглянул на него. Нос большой, с синеватыми и красноватыми прожилками. Изо рта отвратно пахло.
Коричневатый заломил мне руки за спину и защелкнул на моих запястьях наручники.
Свидетелей вы не арестовываете, заметил я.
Ты, сынок, слишком много кругами находил, выдал белый коп, пахнув ядовитым зефиром из пасти. А нам нужны кое-какие ответы, прежде чем решить, будем мы предъявлять обвинение кое в чем или нет.
Где ордер? повысил я голос, надеясь разбудить своего соседа. И тут же осекся от короткого сильного удара, нанесенного человеком, которого мне предстояло узнать как Августа Моргантау.
7
Отвезли меня в участок на Сто двадцать шестой улице. Там весь квартал в обе стороны был забит полицейскими машинами. Меня провели мимо приемной, где сидело много граждан с задумчивым выражением на лицах. На них не было наручников, их не охраняли, из чего я сделал вывод, что тут собрались жалобщики или вызванные по повестке. Зато я в их глазах выглядел настоящим уголовником.
Меня посадили в плексигласовую будку, где полицейский в форме заполнил то, что позже мне предстояло узнать как протокол первичного допроса.
Имя? спросил страж.
Я уставился в пол, стараясь избавиться от тошноты, вызванной дыханием Моргантау.
Имя?
До меня дошло, что от меня требовалось ответить на вопрос. Несправедливость какая-то! С чего это я должен сообщать ему свое имя? Я к ним в гости не набивался.
Феликс Орлеан, произнес я, испытывая громадное удовольствие от умолчания своего второго имени.
Второе имя?
Я покачал головой.
Номер дела?
Не знаю. На сей раз я пытался быть полюбезнее и уже сожалел о детской выходке с утаиванием своего полного имени.
Ну конечно, не знаешь, дурачок, ухмыльнулся Моргантау и пнул меня.
Дело шесть три два два ноль, убийство, отчеканил коричневатый с круглой физиономией, Тито Перес.
Обвинения?
Готовятся, буркнул полицейский Моргантау.
К будке примыкала плексигласовая стенка с грубо прорезанной в ней дверью. Все края были неровными, а вместо ручки висела гнутая проволока от вешалки. Я представил, как в один прекрасный день полиция осознала, что, доведись кому-то забрести сюда с пистолетом и открыть огонь, окажется очень много жертв, если только не отгородиться от призрачного стрелка пуленепробиваемой загородкой. Вот и понакупили бэушного плексигласа да поврезали его в стены, в двери и во все дыры.
Перес потянул на себя дверь. Она оказалась незапертой, да и не могла запираться, насколько я успел разглядеть. Подталкивая, меня повели вдоль ряда кабинок. За их низко обрезанными стенками сидели мужчины и женщины в наушниках с микрофонами и говорили, обращаясь либо к воздуху, либо друг к другу. Одни в форме, другие нет. Преобладали женщины, почти все белые. В обшарпанном помещении ковер в некоторых местах был протерт так, что пол проглядывал. В кабинках высоченными кипами лежали папки, всюду валялись обрывки розовых и белых бумажек, стояли кружки для кофе, кучками свалены свитера, рубашки и фуражки. Тонированные стенки кабинок были отнюдь не ровными. Некоторых вообще не хватало, какие-то были наполовину попорчены или заляпаны пятнамирезультат водного бедствия.
Если таков нервный центр полицейского интеллекта в этой округе, то преступность обещала быть выгодным бизнесом, о котором стоило подумать.
Теперь я понимаю, как неряшливо выглядела полиция. Только в ту ночь, когда я просто-напросто фиксировал то, что попадалось на глаза, разум мой находился в состоянии ужаса. Я собирался, едва добравшись до телефона, связаться с круглосуточной службой отца. Женщину, дежурившую по ночам, звали Бетти. Где бы отец ни был, она обязательно отыщет его.
Меня привели в большую неопрятную кабинку, где очень дурно пахло. Запах был резким и нездоровым. Моргантау уселся за серый стальной стол, рукой указал мне на стул рядом.
Не могли бы вы снять эти штуки с моих рук? спросил я.
Простите, произнес он с неискренней серой улыбкой. Положено.
Я приподнял руки, охватывая ими спинку стула, и сел, слегка сгорбившись.
Моя фамилия Моргантау, а это офицер полиции Перес, представил он. Расскажите, что вы знаете о Хэнке Лансмане.
Имя Хэнк на секунду повергло меня в замешательство. Я сдвинул брови, силясь связать его со знакомой фамилией.
Кончай прикидываться, паренек, буркнул Перес. Тебя видели в парикмахерской. Мы знаем, что ты был там.
Мысли роем носились у меня в голове. Откуда им известно, что я там был? Убит ли Лансман? Даже если кто-то и видел меня, то откуда они узнали, как меня зовут? Я никому ничего не говорил. В этой части города я ничего не натворил, у меня здесь даже приятелей не было.
Происходящее едва-едва укладывалось в сознании. Больше всего мною владели страх и неудобство. Неприятный запах от дыхания Моргантау снова стал подбираться к моим ноздрям. При этом он смешивался с резким запахом помещения, что вызывало бурю у меня в желудке.
Мне нужно сделать телефонный звонок.
Попозже, сказал Перес. Голос его звучал мягко.
! У меня есть право начал я и осекся, когда полицейский уперся подошвой ботинка мне в пах.
Я задал вопрос, выговорил он.
Человек по имени Арчибальд Беззаконец нанял меня для того, чтобы я повидал четверых людей. Он не объяснял зачем. Я назвал им имена Локс, Лансмана, Дрексел и Корнелла. Он поручил мне встретиться с этими людьми и убедиться в том, что они живы.
И что потом?
Это все, что он сказал. Велел повидать их. Полагаю, он хотел, чтобы я ему отчет предоставил, но так далеко мы не заходили.
Что вы должны были сказать этим людям при встрече?
О чем говорить, не имело значения. Просто убедиться, что я их видел, вот и все. Послушайте. Я ничего про это не знаю. Я обратился по объявлению в газете. Попал на Беззаконца. Он сказал, что ему нужен писец
Про Беззаконца мы все знаем, отмахнулся Моргантау. И про его писцов нам известно, и про тебя тоже.
Меня с ним ничего не связывает.
Один мертвец, возразил Перес.
Я думал, у него сердечный приступ, разве нет?
Полицейские переглянулись.
Паренек, только чушь нам не пори, бросил Моргантау. Кто там еще в камере?
Именно в эту минуту я стал опасаться, что даже отцу меня не спасти.
Мне пришлось дважды сглотнуть слюну, прежде чем удалось выговорить:
Что вы имеете в виду?
Моргантау ногой все еще упирался мне в пах. Он немного надавил.
Тут тебе сейчас погано станет.
Внезапно меня озноб прошиб. Голова пошла кругом, язык в слюне поплыл.
Вот дерьмо! заорал Моргантау. Он отдернул ногу, но все же опоздал: я ему всю съеденную лапшу с кунжутным соусом на брючину выблевал. Черт!
Он отскочил. Перес одним махом выдвинул ящик своего стола и перебросил своему напарнику полотенце, а тот принялся оттирать брючину, отойдя подальше в коридор.
Ну, паренек, теперь тебе плохо будет, вздохнул Перес.
Если бы все это я увидел в телевизионном шоу, то лишь презрительно фыркнул бы. Только здесь мне было не до смеха. Меня еще дважды вырвало, и я изо всех сил старался не расплакаться.
Убедившись, что тошнота отступила, Перес рывком поднял меня за руки и потащил по другому коридору, пока мы не оказались в большой комнате, где находились скованные узники. Всемужчины.
Середина комнаты была свободна от мебели, если не считать маленького столика, за которым сидел одинокий надзиратель. Вдоль трех стен стояли металлические скамьи, привинченные болтами к полу. На каждой скамье примерно через каждые четыре фута торчала головка крупного болта, тоже вкрученного в цементный пол. На каждую скамью приходилось по три таких болта. Шестеро мужчин были прикованы к этому месту кандалами на руках и ногах. Все негры.