Финни, позвал Перес, достань-ка браслетики для этого.
Финни оказался моего возраста, с волосами светло-клубничного цвета, высокий, длиннорукий и длинноногий. Ему пришлось подняться со стула, чтобы встать на колени и достать из-под стола ненавистные железяки. Перес снял с меня наручники, усадил на скамью рядом с коричневым здоровяком, качавшимся взад-вперед и что-то бормотавшим себе под нос. Слов было не разобрать, но здоровяк улыбался и отстукивал такт правой ногой по цементу. Через два места от меня, с другой стороны, сидел мужчина настолько огромный, что его, казалось, никакими цепями не удержать. Напротив располагался молодой человек ужасно противной наружности. Единственный предмет одежды на немоборванные до лохмотьев джинсы. Он так и впился взглядом в меня. Такое впечатление, будто я наизлейший враг, до горла которого наконец-то можно дотянуться.
Перес ничего мне не говорил, даже в лицо не смотрел. Просто приладил новые кандалы у меня под коленками и на запястьях и примкнул цепи к головке болта в полу. Потом пошел заполнять какую-то форму у Финни на столе. Затем они обменялись парой фраз, значения которых я не понял, и Перес удалился в дверь, через которую мы вошли.
8
Оказавшись вне досягаемости зловонного дыхания Моргантау, я почувствовал себя лучше. Во всяком случае, появилось время сообразить, что же произошло. Если Лансмана убили, то мужчина в красной пуховой куртке как-то к этому причастен. Я хотел рассказать про него полицейским, но те были так уверены в моей виновности, что, полагал я, могли истолковать любые переданные мною сведения как подтверждение моей вины. Опыта в полицейских процедурах у меня не было, но о праве я был осведомлен очень хорошо благодаря отцу и деду, Л. Дж. Орлеану.
Я знал, что, прежде чем начну любого рода значимый диалог с законом, мне нужно побеседовать с адвокатом. Но все шло к тому, что полиция не горела желанием позволить мне сделать телефонный звонок, предписанный Конституцией. Я набирался мужества обратиться к Финни, похожему на выходца со Среднего Запада, с просьбой дать мне позвонить разочек, когда гигант, сидевший в двух местах от меня, заговорил:
А ты на целочку похож, обратился он ко мне. Прозвучало это почти как вопрос.
Целочка-вишенка, целка-вишенка напевно заканючил, продолжая раскачиваться, тот что сидел с другой стороны.
Тебе, видать, дружок нужен, предположил гигант.
Мне и так хорошо, произнес я, нисколечко не дрогнув голосом.
целочка-вишенка, целка-вишенка
Ты, сучка, что, мною брезгуешь?
Я не знал, что ответить. Извинение выглядело неуместным, а падать на колени и молить о прощении мужчине в такой ситуации не подобало.
Молодой человек напротив беззвучно говорил мне что-то губамивроде грозился меня то ли грохнуть, то ли чмокнуть; что именно, я так и не понял.
Охранник, позвал я. Охранник
целочка-вишенка, целка-вишенка
Охранник!
Заткнись, отозвался Финни.
Охранник, мне до сих пор не предоставлено право на телефонный звонок. Я хочу позвонить прямо сейчас.
Клубничный блондин и ухом не повел. Что-то читал. Я искренне верил, что он больше меня не слышал.
Я тя, падла, размажу, пообещал гигант слева.
Я принялся соображать, каким оружием располагаю.
«Мужчина настолько силен, насколько у него глотка крепка или пах, пришли мне на память слова тети Альберты, и сразу весь череп обдало сначала жаром, а потом холодом. Крепко запомни, малыш: никаких колебаний, ни на минуту».
целочка-вишенка
Я взглянул на гиганта. Кулачищи у негосо ствол небольшого дерева. Я решил: когда случай представится, я его в самый низ ударю, так чтоб он жизни не взвидел. Тюрьма делала меня кровожадным, а я ведь в ней и часа не сидел.
Зазвонил телефон: дело само по себе не удивительное, только я нигде телефонного аппарата не видел. Он снова зазвонил.
целочка-вишенка, дайте-ка и мне, канючил качающийся взад-вперед.
Малый без рубашки напротив все еще изображал губами свои неистовые обещания.
Телефон зазвонил в третий раз. Охранник перевернул страничку журнала.
Неожиданно гигант слева что было мочи рванул свои кандалы. У меня сердце екнуло. Я был уверен, что он их в два счета порвет.
Трэйнер, утихни, произнес блондинистый полицейский. Потом поднялся и подошел к стене, у которой скамей не было.
Зазвонил телефон.
Ты мне пятки будешь лизать, ниггер, пообещал мне гигант, которого звали Трэйнером.
Малый напротив беззвучно сулил мне что-то еще.
Зазвонил телефон. Комната пошла кругом. Охранник отыскал в стене скрытую дверь и рывком отворил ее. Потянулся и достал из-за двери желтую телефонную трубку на черном шнуре.
Финни слушает.
целочка-вишенка, слаще не найдешь, произнес качающийся заключенный. Целочка-вишенка прямо вся в грязи.
мой здоровый черный елдак сосать
Орлеан? воскликнул Финни.
Что?
Это ты Феликс Орлеан? спросил он.
Да, сэр.
«Да, сер», передразнил Трэйнер. Он упрямо старался поднять меня на смех, только, полагаю, уже понял, что скоро ему, наверное, меня руками не достать.
Он тут, сообщил Финни в трубку.
Вернул телефон на место и отправился восвоясик стулу и журналу.
Хм, хмыкнул Трэйнер. Похоже, копы просто решили убедиться, что ты тут со мной.
Да пошел ты! огрызнулся я. Материться не хотел, правда-правда. Только меня мутило, а он был такой оболдуй
Что ты сказал?
Я сказал, да пошел ты, засранец!
У Трэйнера глаза из орбит полезли. Вены на шее враз взбухли от крови. Губы задрожали. И тут я сделал то, хуже чего не мог сделать такому человеку. Я расхохотался.
А что мне было терять? Попадись я ему в руки, он бы меня так и так изуродовал. Может, удастся по кривой его объехать, как тетя Альберта советовала.
Ну, ты покойник, пообещал Трэйнер.
Джеррик, скровянь его целик, отбивал такт ногой на каждом слоге качающийся сосед.
Я опустил голову и постарался припомнить молитву Господу. Не сумел.
Потом я услышал, как открылась дверь странной комнаты. Увидел, как вошел какой-то белый. Высокий и одетый в дорогой серый костюм.
Который из них Орлеан? спросил он блондина.
А вон, дернул Финни подбородком.
Освободите его.
По правилам требуются два охранника, чтобы освободить буйного, отчеканил охранник.
А ну-ка оторви задницу от стула, молокосос, или будешь у меня весь век блевотину в вытрезвителе подтирать. Серый костюм выговорил это убийственно уверенным голосом.
Охранник поднялся и снял с меня кандалы. Я встал и оделил улыбками Трэйнера и малого без рубашки.
Сюда, Феликс, велел человек в сером костюме.
Ну, я тя упомню, Феликс Орлеан, произнес Трэйнер.
Мели-мели, урка, отозвался я улыбаясь. Может, чему и научишься.
И опять заключенный Трэйнер натянул свои кандалы. Ко мне рвался, но цепи не пускали. Я перепугался до смерти. Единственное, что не дало мне сойти с ума, это возможность насмешничать над беспомощным мучителем.
Человек в сером костюме взял меня за плечо и повел из комнаты. Задержанный без рубашки сплюнул на пол, когда я уходил. Трэйнер визжал как взбесившийся слон.
Мы прошли по длинному коридору, добрались до небольшого лифта. Кабина поднялась на семь этажей и открылась в помещение, где были ковры, мягкие стулья, пахло приличным кофе.
Можете пройти туда и привести себя в порядок, предложил костюм, указывая на закрытую дверь.
Как вас зовут? спросил я.
Капитан Дельгадо.
Дверь вела в просторную туалетную комнату с душевой кабинкой. Я стянул с себя свой студенческий наряд и простоял под душем минут как минимум пятнадцать. Затем смыл следы блевотины со свитера. От того, что час был поздний, от жары, обезвоживания и страха я чувствовал себя таким усталым, что едва ноги волочил.
На заплетающихся ногах вернулся в комнату, где меня поджидал Дельгадо. Он сидел в большом красном кресле и читал газету.
Получше стало?
У-гу.
Тогда поехали.
Шаг за шагом мы в обратном порядке проделали весь путь, каким меня провели по участку. Я неотрывно держался возле блестящего полицейского, а он указывал дорогу. Никто нас не останавливал, никто ни о чем не спрашивал, когда мы проходили мимо.
Мы вышли к припаркованной перед участком «сабре» 98-го года выпуска, и Дельгадо повез меня дальше, в Гарлем.
Мы куда едем? спросил я.
До Сто пятьдесят шестой, был ответ.
Я бы предпочел домой.
Не предпочли бы. Уж поверьте мне на слово.
Капитан, что происходит?
Не имею понятия, сынок.
Мы остановились рядом с большим жилым домом на Сто пятьдесят шестой улице. Несмотря на поздний час, у подъезда с небольшим крылечком слонялись молодые парни и девушки.
Восемьсот двадцать один, произнес Дельгадо.
Что?
Квартира восемьсот двадцать один. Вам туда.
Я хочу домой.
Вылезай.
Вы со мной?
Нет.
Таким беззащитным я себя еще никогда в жизни не чувствовал.
Я открыл дверцу машины, и тут же все лица обернулись в мою сторону.
А там кто? спросил я у Дельгадо.
Тот захлопнул дверцу и уехал прочь.
Мужик, ты коп? спросил молодой человек, спускавшийся с верхней ступеньки крылечка.
Нет. Нет. Он просто меня подвез.
Спросивший был, наверное, на год-два моложе меня. Очень темнокожий. Хотя в воздухе и морозцем веяло, он в одной футболке с короткими рукавами ходил. Руки тонкие, но бугрились узелками мышц.
Мужик, ты меня на му-му взять хочешь?
Нет. Собираюсь подняться в квартиру.
С крылечка спрыгнули еще двое сердитых юношей. Встали рядом, с любопытством принялись буравить меня взглядами.
Зачем?
Мне сказали, там находится человек, который помог мне освободиться.
И я пошел. Надо было обойти трех моих новых приятелей. Обошел. Поднялся на крылечко и вступил в темный коридор на первом этаже.
Света не было, и я едва ли не кожей чувствовал шедших вплотную за мной молодых людей. Пока мы поднимались по лестнице, они повели со мной разговор.
Ну, если ты с копами, то тебе, шмурдяк, отсюда не выйти, предупредил один.
Дерки, предложил другой, а давай прям счас его сделаем.
Надо посмотреть, куда он чапает, отозвался Дерки, тот, кто первым ко мне подошел. Надо удостовериться.
Добравшись до площадки восьмого этажа, я дышал как паровоз. Почти весь марш-бросок по лестнице проходил в полутьме. Иногда свет пробивался из открытых дверей квартир. При нашем приближении выходили молчаливые часовыедети, старики, женщины, иногда мужчины. Только никто не спросил у Дерки с его прихвостнями, почему они идут за мной.
В местечках вроде этого мне приходилось бывать и раньше. В Наине-Уарде, в Новом Орлеане. Только там я всегда находился под защитой моей тети Альберты и ее кавалеров. На меня, светлокожего, выходца из семейства, принадлежащего к сливкам цветного общества, в негритянских кварталах всегда смотрели как на чужака.
Я постучал в дверь квартиры номер восемьсот двадцать один и стал ждать и молиться.
Там никого, подал голос Дерки.
И дотронулся до моего плеча.
Дверь открылась, и на площадку хлынул поток яркого света. Рука Дерки дернулась, мое плечо стало свободным.
В дверном проеме появился Арчибальд Беззаконец.
Мистер Мэдисон, громко произнес он, вы, я вижу, проводили моего гостя прямо до дверей.
Слушай, Беззаконец, почтительно произнес Дерки, я не знал, что это твой пацан.
У-гу, кивнул анархист. Теперь можете идти.
Моя свита хулиганов ретировалась. А мой нынешнийи бывшийбосс улыбнулся:
Заходи, Феликс. Хлопотный выдался у тебя денек.
9
В роскошной комнате радовали глаз толстые, розовых тонов, ковры и развешанные по стенам живописные полотна восемнадцатого векасельские пейзажи и прелестные молодые мужчины и женщины всех цветов кожи. В камине гудело газовое пламя, стол из темного дерева был уставлен сырами, мясными блюдами, фруктами и бутылками вина.
Присаживайся, радушно произнес Беззаконец.
Возле стола стояла кушетка без спинки, обитая мехом настоящего медведя, а может, бобра.
Что происходит? спросил я.
Ты не голоден?
Сам не пойму. Меня вырвало в полицейском участке.
Тогда вина. Арчибальд взял со стола бутылку из темно-зеленого стекла и тонкий стакан. До половины наполнил его темно-красной жидкостью и протянул мне.
Прекраснее бургундского я в жизни не пил. Пряное, благоухающее виноградом, едва ли не дымчатое, но вовсе не сладкое.
Сыру? спросил Беззаконец.
Через минуточку, отозвался я. Это ваша квартира?
Мне принадлежит дом, любезно уведомил адвокат. Купил, когда еще цены держались низкими.
Так вы домовладелец?
Домоправительтак я предпочитаю называться. С жильцов беру сумму за аренду, пока не выплатят стоимость снимаемого помещения. После этого они платят за расчет налогов и содержание здания.
Увидев мое изумление, он добавил:
Точно так же Фидель делает, на Кубе.
Кастродиктатор.
А Бушдемократически избранный чиновник, язвительно парировал он.
Так ведь
У нас будет достаточно времени поболтать о политике в конторе, когда дел станет поменьше. А сейчас есть более неотложные заботы.
Я выпил вино, и Беззаконец вновь наполнил стакан.
Я оставил вам сообщение, напомнил я. Вы его прослушали?
Расскажи-ка мне об убийстве, произнес он в ответ.
Так я же уволился.
Нет.
Вино утихомирило желудок и успокоило кровь. Оно согревало и освобождало от страха, который терзал меня с той поры, как я попал в полицию. Я сидел в безопасноми даже укромномместе с человеком, который, казалось, сам по себе сила природы. Его отказ принять мою отставку вызвал во мне усталость. Сделав еще глоток, я поставил стакан на стол. На антикварную деревянную рухлядь, служившую столом.
Я на вас не работаю, выговорил я.
А потом у меня глаза закрылись. С усилием я открыл их, но никак не мог на чем-то сосредоточить взгляд. Снова смежил веки и, по всему судя, на какое-то время заснул.
Очнулся я оттого, что где-то рядом кто-то стонал и хныкал
У-у-у-у-у, росомахи мичиганские! Черви мушиные. Кровососы и блудодеи
Голос был пронзительный, порой он точно накладывался на головную боль, от которой у меня в затылке ломило. Я выпрямился и пожалел об этом. Желудок все еще не ведал покоя, а язык был сух, как дерево.
шлюхи, сутенеры и учителя, кол вам всем в задницу
Беззаконец катался по полу и изрыгал все эти проклятия. Поначалу я подумал, что он вина перепил. Подошел к нему, тронул за плечо.
Он содрогнулся, как почва при страшном землетрясении. Схватив меня за волосы и за правое плечо, вскинул высоко над полом.
Не вздумай меня наеть, трам-тара-рам, твою мать! заорал он. От страха у него даже глазки почти большими сделались.
Мистер Беззаконец, это же я Я, Феликс. Ваш писец.
Он медленно опустил меня, а мне больно было: всей пятерней вцепился он мне в волосы.
Я болен! закричал он, отпустив меня. Болен!..
Влево дернулся, потом вправо, а потом рухнул пластом, как маленький ребенок с отчаяния. Я оглядел комнату, выискивая, чем ему помочь. Не увидев ничего подходящего, бросился к двери, которая привела меня в хозяйскую спальню, выкрашенную в синий цвет, с громадной кроватью посредине. В спальне имелся световод. Откуда-то снаружи в нее проникал свет. На кровати лежал белый чемодан, сделанный из кожи, судя по всему, крокодила-альбиноса. Чтобы забраться в чемодан, надо было раскрыть пасть и просунуть руку меж острых зубов. Внутри я нашел нож и пистолет, Библию на английском и потрепанную книжку с текстами Корана на английском и арабском. Там же лежал прозрачный пластиковый бумажник, заполненный однодолларовыми купюрами и янтарного цвета пузыречком с дюжиной пилюль.
Никакой этикетки на стекляшке не было.
Когда я вернулся в гостиную, Арчибальд Беззаконец успел уже сорвать с себя всю одежду. Он стоял на коленях и раскачивался, как тот уголовник в полицейском участке.
Я опустился рядом с ним на колени, вытянул руку с пузыречком и спросил:
Вы по сколько пилюль принимаете, мистер Беззаконец?
У него вновь широко раскрылись глаза.
Вы кто?
Феликс Орлеан, ваш писец. Вы вчера взяли меня на работу.
Ты «убей-убей»?
В списках Красотки Вторник не значусь.
Фраза эта отчего-то его рассмешила. Он взял у меня пузыречек и разом высыпал из него в рот все пилюли. Пережевывая их, сказал:
Мне лучше в постель лечь до того, как сознание потеряю или умру.