Пол помог мне пройти по глубокому песку и опустил меня в тени, прислонив спиной к стволу.
Ты её выкопаешь? спросил я. У меня уже неплохо получались предложения из трех слов.
Уже слишком поздно. Мне не следовало пользоваться корзинкой. Она её ужасно боялась. Умоляла меня снять её. Но я должен был убедиться, что она рассказала мне всё, что знала. Однако в её голове что-то сломалосьуже после того, как она забыла английский. Что-то не выдержало. Я думал, что, когда она увидит тебя, к ней вернется рассудок. Наверное, во всем виновата корзинка. С тобой я буду осторожнее.
Я посмотрел на Лизу и увидел приближающуюся огромную волну. Волна добралась до Лизы и поднялась вверх, ударившись о темное круглое препятствие, словно об обычный прибрежный камень.
Теперь было видно только темное пятно волос. Голова походила на большой покрытый темной растительностью орех, упавший с какого-то тропического дерева.
Она сможет продержаться достаточно долго, сказал Пол. Но она уже мертва. Как и ты.
А Мэри?
Несчастный случай. Он пожал плечами. Я пытался убедить её уйти от Гарри. Почему такая женщина, как она, должна хранить верность такому мужчине? Я хотел, чтобы она убежала, потому что тогда Гарри пришлось бы искать триста тысяч где-нибудь в другом месте. У меня как раз есть такая сумма. Я собирался заставить Гарри отдать мне половину акций. Уотербери позволил бы мне купить акции, тогда ничего не случилось бы.
Несчастный случай?
Она пыталась убежать. В доме было темно. Я поймал её, и она неудачно упала. Очень неудачно. Она знала, кто я такой. Ты же понимаешь, что я не мог вызвать скорую помощь. Мне нужно было узнать от неё очень многое, пока она ещё могла говорить. Она была упряма. Мне пришлось усугубить боль, чтобы она заговорила. Он нахмурился:Через какое-то время я начал получать странное удовольствие, словно мы были любовниками. Он поднялся, отряхнул руки от песка и сказал:Точно такое же удовольствие я испытал с Лизой, а теперь посмотрим, как это получится с мужчиной. Мне не хочется копать яму, ты слишком большой, Макги.
Макги?
Гарри достаточно подробно описал тебя. Мэри умерла. Лиза умерла. И Макги умер. Только вот надо выяснить, кому ты послал письмо и что там написано. Будем импровизировать, ладно? В этом отвратительном автомобильчике, в ящике для инструментов, есть насос и домкрат. Что-нибудь наверняка придет мне в голову. Времени у нас достаточно, так что не будем спешить.
Он пошел к машине, стоявшей футах в ста от нас. Уравнение было совсем простым. Я мог провести весь день на этом диком пляже вместе с Полом Диссатом, который не спеша играл бы со мной в игру под названием «Угадайка», в которой наказывают за неправильный ответ точно так же, как и за правильный. Бесконечная боль.
Но я мог и попытаться встать. Это первый шаг. Если я не смогу его сделать, нет смысла беспокоиться о втором. Если я смогу встать, надо будет выяснить, смогу ли я добраться до моря. Проблема заключалась в том, что нужно войти в воду в нужном месте. Я знал это место.
Подводного течения нет. Только зыбь. Значит, есть какое-то небольшое препятствие, идущее параллельно берегу, риф или песчаный перекат. Вода перекатывается через этот барьер и несется к берегу; волны, словно нетерпеливые школьники, мчащиеся из класса, толкают друг друга в спину. Потом эта масса воды должна освободить место для волн, идущих следом, и она откатывается по образовавшемуся на дне каналу. Все это создаёт сильное идущее от берега течение. Оно напоминает веерширокое у берега и сужающееся по мере приближения к барьеру, и чем оно уже, тем быстрее и сильнее. Такую зыбь можно обнаружить по тому, как двигается песок и пенится вода. Если попадешь в такое течение, надо плыть вдоль берега, пока не выберешься, а потом поворачивать к берегу. Если же с ним сражаться, то очень быстро погибнешь. Я поднялся, ободрав кожу со спины, и осторожно двинулся по берегу. Море и берег плыли у меня перед глазами, сливаясь в желто-синюю полосу. Словно в замедленном кошмаре, я прошел мимо волосатого шара и на миг успел его разглядеть. Потом набежала волна и накрыла его. Черные волосы разметались в воде, а из открытого рта вырвалась струйка пескапоследнее жуткое прости.
Пол что-то кричал, стараясь перекрыть шум прибоя. Я споткнулся и полетел вперед, но наткнулся на волну, которая не дала мне упасть. Я сделал глубокий вдох и бросился в воду. Мне удалось перевернуться на спину, и я увидел, как Пол, деревья, плотик и джип исчезают вдалеке со скоростью шести или семи миль в час. Течение было очень сильным, и я надеялся, что оно унесет меня подальше от этого места. Мне было совершенно всё равно, в каком направлении.
Если не чувствуешь рук, утонуть совсем несложно. Я выгнул спину и постарался держаться на плаву, море бушевало и шумело вокруг меня, время от времени какая-нибудь нахальная волна давала мне пощечину.
XXI
Течение уносило меня на север, и чем дальше от берега, тем больше становилась скорость. Вода была теплой, а небо ослепительно ярким, волны нежно поднимали и снова опускали меня вниз. Я неплохо прожил жизнь, и, если быть до конца честным, это не худший способ умереть. Только мне хотелось продлить это ощущение приближающейся смерти, потрогать его, попробовать и осознать, потому что, когда это последнее, что у тебя осталось, стремишься растянуть удовольствие, чтобы понять, что же человек переживает в самом концестрах или нисходящее него ощущение покоя.
Я медленно и без особых усилий шевелил связанным ногами. Поднял голову, но не увидел берега, где умерла Лиза. Посмотрев на юго-запад, я разглядел очертания города, а потом заметил, что проплываю мимо пляж Гранд Ансе, и сообразил, что нахожусь примерно в двух милях от берега. Когда очередная волна подняла меня на свой гребень, перед моими глазами замелькали веселые разноцветные паруса. Я не знал, как долго пробыл в воде, потому что время от времени впадал в полузабытье.
Солнце стояло высоко; я решил, что, наверное, уже далеко за полдень.
Неожиданно течение поменяло направление. Насколько я понял, меня болтало где-то напротив города, но на достаточно приличном от него расстоянии, так же как и от мыса Салин. Вскоре я уже не видел города, только зеленые холмы, и тогда я понял, что меня отнесло по меньшей мере на три мили от берега.
Я снова впал в забытье, а придя в себя, увидел примерно в миле от себя судно. Я сумел разглядеть, что это трехмачтовый парусник, идущий под парусами. Он мог быть реальностью или плодом моей фантазии. Я понимал, что разумнее считать корабль миражом. Потом я немного подумал и пришел к выводу, что яхта скорее всего вышла из Сент-Джорджеса и что если она направляется к северной части гренадских островов, то сохранит свой курс, пока не выйдет в открытое море.
Я ощущал какую-то отстраненность, словно обдумывал проблему, которая не имеет ко мне ни малейшего отношения. Рук я уже давно не чувствовал, меня медленно поднимали и опускали длинные голубые волны. Я начал сильнее шевелить ногами, чтобы не упустить яхту из вида, и, не отрываясь, смотрел, как пенится вода, разрезаемая её острым носом. Вероятность, что меня заметят, составляла не более одного шанса из десяти тысяч, даже если яхта пройдет всего в пятидесяти ярдах от меня.
Тут меня осенило. На борту яхты обязательно должны быть рыбаки, которые постоянно вглядываются в море, даже когда нет никакой надежды остановиться и заняться рыбалкой. Большие рыбы иногда выскакивают на поверхность, вздымая пену и брызги. Давай, Макги, подними шум. Дай им возможность тебя заметить. Легче сказать, чем сделать. Согнись и разогнись. Подними связанные ноги и опусти их. Повертись в воде так, чтобы поднять побольше брызг, бей посильнее ногами. Уйди по воду и постарайся выпрыгнуть как можно выше. Снова начала кружиться голова, затошнило. Накатила темнота. Однако я услышал шум парусов, заскрипели веревки, раздался пронзительный крик. Затем послышался гул подвесного мотора. Чьи-то руки схватили меня, подняли и положили на что-то твердое; запахло бензином, рыбой, меня вырвало морской водой
А потом я лежал на большом куске парусины и чувствовал, как пляшет подо мной на волнах судно. Я прищурился, потому что в глаза мне било яркое солнце, и увидел, что вокруг столпились очень милые серьезные лица; звучали нежные, взволнованные девичьи голоса, словно на палубе собрались сирены из всех морских легенд, бриз развевал их длинные волосы, гладкая, покрытая загаром кожа блестела на солнце. Они массировали мои икры, щиколотки, распухшие ступни, плечи, запястья и налитые кровью руки.
Одна из сирен подняла мою мертвую левую руку, и я взглянул на неё с отстраненным интересом. На руке была темно-красная резиновая перчатка с ямочками в тех местах, где когда-то находились костяшки пальцев.
Неожиданно я закричал. Это меня удивило. Вообще-то обычно я не кричу, но правую руку пронзила такая чудовищная боль, словно у меня одновременно вырвали все пять ногтей. Боль разом отбросила меня во тьму, хриплый вопль, казалось, доносился откуда-то издалека, словно какая-то злая белая птица с клекотом вылетела из моей глотки. Я вынырнул из темноты как раз вовремя, чтобы приготовиться к новой вспышке боли. Она снова возникла в правой руке, а когда начала слабеть, что-то неожиданно резануло левую рукувот уж этого я никак не ожидал и снова закричал. Мои очаровательные феи отшатнулись, не сводя с меня встревоженных глаз. Они все были в коротеньких разноцветных майках и белых шортах, среди которых не было двух одинаковых.
Капитан Микки Ланьер подошла ко мне и присела рядом на парусину. На ней были рубашка цвета хаки и бейсбольная шапочка.
Что, черт возьми, ты с собой сделал, Макги?
Привет, Мик. Проиграл спор.
Кто-то выбросил тебя за борт?
Мне удалось сбежать, поймать течение, и меня унесло в море.
Она пристально посмотрела на меня:
Унесло в море? Господи! Похоже, с тобой непросто покончить. Девочки, это старый добрый друг нашего старого доброго друга Руперта Дарби, капитана «Дульсинеи».
Поздоровайтесь с Трэвисом Макги.
Все с милыми улыбками дружно со мной поздоровались.
Макги, по часовой стрелке, начиная с Джулии в желтой майке, идут Тедди, Луиза, Эстер, Джейни, Джойс, Марго и Валери. Тедди, слетай-ка к штурвалу и скажи мистеру Вудли, чтобы немедленно поворачивал обратно, мы возвращаемся в порт. Джейни, мистеру Макги необходима большая чашка черного кофе с четырьмя унциями рома. Марго, ты поможешь мне поставить мистера Макги на ноги и отвести в мою каюту.
Я начал что-то говорить, но вынужден был замолчать из-за нового приступа болиочень сильной, но всё-таки не такой, как в первый раз.
Могу я поговорить с тобой наедине, Микки?
Девочки, отойдите в сторонку.
Кое-кто хочет быть совершенно уверен, что я утонул. Если он узнает, что я остался жив, это может существенно сказаться на его планах. Он будет внимательно следить за больницами. Я думаю, там, в больнице, он сумеет до меня добраться. Это слишком большой риск.
Макги, ты мне нравишься, Однако я не хочу встревать во всякие истории. Местное правительство делает вид, что меня просто не существует. Их вполне устраивает, что я привлекаю сюда богатых людей. Тем не менее, черные с удовольствием распускают обо мне разные слухи, утверждая, что я вовлекаю черных в проституцию. Чушь собачья! Эстерединственная настоящая негритянка из всей команды, а в жилах ещё троих не течет и половины негритянской крови. У каждой девушки есть свобода выбора, уж поверь мне. Даже самый небольшой скандал, связанный с моей яхтой, приведет к тому, что меня лишат лицензии или просто вынудят понести существенные финансовые потери. Сам понимаешь, они не захотят убивать курицу, несущую золотые яйца, но содрать с неё лишние деньги, конечно, не откажутся. Тебе необходим врач. Поэтому я собираюсь вернуться обратно, сдать тебя с рук на руки Рупу, а уж он отвезет тебя в больницу. У меня на борту четверо хороших старых клиентов, которые заплатили за десятидневный круиз. Извини.
Я начал терять сознание, но в этот момент мою правую стопу пронзила острая боль, и я довольно быстро пришёл в себя.
Мик, мне тоже очень жаль. Руп в среду собирался отплыть на Доминику. Ты можешь связаться с ним по радио?
Да, но, чёрт возьми:
Если ты отвезёшь меня обратно, я испорчу твоим усталым бизнесменам весь круиз, капитан. Мне чертовски жаль. Возможно, твоя деятельность действительно необходима и полезна, я говорю совершенно серьёзно. Однако, если ты меня вынудишь, я обращусь с официальной жалобой в правительство, к самому премьеру, если понадобится. И в «Майами геральд».
Макги, ты нравишься мне всё меньше и меньше. Ты самый настоящий ублюдок!
Только тогда, когда меня к этому вынуждают обстоятельства.
Но, чёрт возьми, ты же можешь умереть на моём судне!
Нам обоим придётся рискнуть.
Валери! Вэл! Иди сюда. Этот здоровенный сукин сын может умереть? Она медсестра, Макги.
Определить национальность Валери было весьма непросто, но подобный тип часто встречается в Гондурасе, индейцы майа, китайцы и испанцы. Она осмотрела мои руки, заставила меня перевернуться на живот и внимательно изучила голову. Её прикосновения были достаточно ощутимыми, чтобы вызвать боль, но она старалась действовать осторожно, давая понять, что боль в такой ситуации неизбежна.
Мне помогли перевернуться обратно на спину, Валери наклонилась надо мной, аккуратно подняла мои веки и стала разглядывать глазные яблокисначала один глаз, потом другой.
Ну? нетерпеливо спросила Микки.
Его очень сильно ударили по голове. Зрачки совершенно одинакового размера. Вероятно, перелома черного нет, потому что удар пришелся на массивную часть кости.
Сотрясение. Однако может произойти кровоизлияние в мозг, капитан.
А как мы можем узнать наверняка? Что нужно сделать?
Одна из девушек должна постоянно находиться рядом с ним, и необходимо постоянно проверять пульс и записывать результат. Девушку надо менять каждый час, иначе она начнет делать ошибки. А ещё лучше через полчаса.
Значит, будем сменяться через полчаса.
Надо будет писать колонку цифр. Ну, скажем так семьдесят один, семьдесят, семьдесят два, шестьдесят девять Отлично. А потом семьдесят, шестьдесят девять, шестьдесят восемь, шестьдесят семь Тогда придется вызвать гидроплан и отправить его в больницу. Иначе он погибнет.
А руки? спросил я.
С ними всё будет в порядке, ответила Валери. Нервные окончания не повреждены, циркуляция крови восстановилась, видимо, веревка была не такой уж и тугой.
На меня снова навалилась чудовищная боль, я начал терять сознание и провалился в глубокий черный колодец. Смутно помню, как меня куда-то несли, как я, захлебываясь, глотал горячий, ароматный кофе и слушал шорох бьющейся о борт воды. Потом наступила ночь, яхта стояла на якоре, откуда-то издалёка доносились звуки музыки, я засыпал и просыпался, видел девушек, иногда одних и тех же, иногда разных, они с серьезным и сосредоточенным видом считали мой пульс, и их губы легонько шевелились. На потолке висел фонарь, прикрытый так, что моя койка оставалась в тени, в то время как каюта была ярко освещена.
Когда я пришел в себя, в каюту проникал серый свет утра. Рядом со мной сидела, считая мой пульс, темноволосая, стройная девушка. У неё было узкое, милое и немного бледное лицо. Лоб и кончик носа обгорели на солнце.
Где мы?
Я считаю.
Извини. Скажи, когда закончишь.
Она начала считать снова, а потом записала результат.
Мы стоим на якоре в бухте возле очень красивых небольших островков к северу от Гренады. Они называются Сестры.
Кто ты?
Джойс. Я здесь новенькая. Помолчи, пожалуйста.
С Барбадоса, да?
Откуда ты знаешь? удивилась она.
Тысимпатичная подружка Луизы. Она специально летала к тебе, чтобы предложить эту работу.
Да, покраснела она. А теперь не мешай мне считать, пожалуйста.
Милочка, считай сколько хочешь, а потом мне нужно подняться и сходить на нос.
Она не позволила мне этого сделать без разрешения Валери, которую немедленно привела в каюту. Я чувствовал себя неуклюжим и слабым. Когда я вернулся, хватаясь, чтобы удержаться на ногах, за всё подряд, Валери сидела на моей койке и внимательно изучала записи, а Джойс стояла рядом с ней. Они отодвинулись в сторону, чтобы пропустить меня, и я, тяжело вздохнув, забрался обратно в койку.
Я думаю, теперь уже можно не считать пульс постоянно, сказала Валери. У тебя кружится голова? В ушах шумит?
Нет.
Будем считать каждые пятнадцать минут. Джойс, твое дежурство закончится через десять минут. Побудь ещё час, ладно? В половине восьмого я пришлю Марго, а ты поможешь с завтраком.
Ты хорошая медсестра, сказал я Валери. Разве на островах хватает медсестер?
На мгновение она застыла, и её милое лицо стало похожим на вырезанное из камня лицо божества.
Медсестер не хватает, а пациентов чертовски много. Дети умирают, а старики приходят снова и снова, изо всех сил цепляясь за жизнь. Она повернулась и быстро вышла.
Я попытался улыбнуться Джойс, может быть, у меня это даже получилось достаточно убедительно. Мне кажется, она улыбнулась мне в ответ, но её лицо как-то странно сдвинулось в сторону, превратившись в черно-серое расплывчатое пятно.
Чем ты занималась на Барбадосе, милая? Мой голос, казалось, доносился из медного кувшина.
А какое это имеет значение? спросила она, и я никак не мог понять, почему она ушла от меня в самый конец какого-то длинного коридора.
Мне интересно. Я любопытен. Вот и всё.
Ее лицо начало проступать из гудящего тумана и наполненных металлическим звоном бесконечных коридоров, оно словно выплыло из-под воды.
Ты в порядке? нахмурившись, опросила она. Я почувствовал, как её пальцы коснулись моего запястья, она искала пульс.
Я в порядке.
Ты был какой-то странный. Глаза изменились. Я работаю в лавочке в Бриджтауне. Мой муж работал портье в хорошем отеле. Мы могли жить на то, что зарабатывали, если тратить деньги осмотрительно. Может быть, ему это надоело. Он уехал полтора года назад, и я не знаю, где он. Что ещё тебя интересует? Во мне есть английская, португальская и немного негритянской крови. Я зарабатываю от двухсот восьмидесяти пяти до трёхсот местных долларов в месяц в сезон, а когда туристов нет, намного меньше. Жить на это невозможно. Я продала то, что мы с Чарльзом купили. В последнюю очередь я рассталась с маленькой лодочкой, которую построил мой отец перед тем, как умер, мне тогда было двенадцать. Она заговорила быстрее. Её тонкие пальцы лежали на моём распухшем запястье. Только на этой лодочке я могла спастись от всего этого, поэтому я дождалась бури и вышла в море, я хотела утонуть, но лодка не захотела.
Эй, милая, сказал я.
Я хочу сказать, что этому нет конца, Макги. Глаза Джойс наполнились слезами. Я была приличной женщиной.
У меня не осталось никакой родни. Один толстый старый политик хочет подарить мне домик в районе, который ему принадлежит. Насколько я понимаю, он каждые два года заводит новую любовницу. Каждая из них, в конце концов, получает собственный домик и небольшую пенсию. Знаешь, я представляю себе целую улицу таких домиков, на фасадах проставлен год, а мы сидим в маленьких садиках и мирно болтаем
Джойс, милая. Ну не надо, дорогая.
Ласковые слова привели к тому, что слезы ручьем хлынули из её глаз. Она положила голову на мою руку, сдавленные рыдания сотрясали её хрупкое тело. Я гладил её по голове, пытаясь успокоить. Мне было стыдно, потому что на самом деле я не хотел ничего знать ни о её жизни, ни о её проблемах. Я начал с ней разговаривать, чтобы меня снова не засосал гулкий туман. Но она открылась мне и никак не могла остановиться.
Потом Джойс поднялась с места и, отвернувшись от меня, высморкалась.
Какое тебе до всего этого дело? сдавленным голосом спросила она. Разве кому-нибудь вообще есть дело?
Этот круиз оказался таким, как тебе описывала Луиза?
Джойс повернулась ко мне, всхлипнула и устало опустилась на стул.
О да. Луиза мне не врала. Она всё назвала своими именами. Можно сказать, что это десятидневное испытание. Я должна убирать палубу, помогать готовить еду и выпивку, стирать и тому подобное. До тех пор, пока я не приму решения, мне не нужно Но сначала я должна сказать об этом капитану Ланьер. Мужчины действительно кажутся довольно симпатичными. Слава Богу, я не должна раздеваться. Луиза сказала, что прошло три дня, прежде чем она привыкла расхаживать по палубе и забираться на мачту голышом. Мне кажется, у меня на это уйдет целая вечность, но даже после этого я вряд ли привыкну. Да и девушки здесь гораздо симпатичнее, чем я предполагала. Но ведь совершенно обнаженная женщина, не так уж и эротична. Как ты считаешь?
Конечно, когда начинает дуть холодный ветер, или на корабль нападают насекомые, или когда мы входим в порт, одежда требуется всем. Она задумчиво покусывала костяшки пальцев. Мне очень трудно себе представить, что кто-то может быть готов к такому. Скажем, ты сидишь и чистишь рыбу, и тут кто-нибудь подходит к тебе, берет за руку и спускается с тобой в каюту. Она подняла голову, вид у неё был слегка удивленный. Видимо, только сейчас она поняла, что говорит вслух. Она выдавила из себя смущенную улыбку:Я подумаю об этом потом. Валери сказала, что тебе нужно как можно больше спать. Ты можешь сейчас заснуть, дорогой?
Я мог. И я спал, и спал, и спал. Тупая боль в руках, ногах и голове не могла мне помешать. Мне снилась Лизаеё голову то накрывала тяжелая черная волна, то она улыбалась мне ослепительной улыбкой на залитом беспощадным солнцем пляже.
На следующее утро Микки Ланьер принесла здоровенную чашку кофе, разбудила меня и, пока я пытался открыть глаза, всунула чашку мне в руку.
А ты, я вижу, любишь поспать, заявила она.
Долгое купание со связанными руками и ногами всякий раз надолго избавляет меня от бессонницы. Мы в море, да? Где мы сейчас находимся и какой сегодня день?
Мы стоим на якоре с подветренной стороны острова Фригейт, сейчас восемь часов, утро, четверг, двадцать девятое апреля.
Четверг! А ты никак не можешь связаться с
Он будет здесь ровно в два часа дня. За час до этого мы с ним выйдем на связь. Не волнуйся. Мы встретимся, и ты сможешь перебраться на борт «Дульсинеи».
Вам пришлось повозиться со мной, Мик.
Её улыбка получилась кислой:
Лучше немного лишней работы, чем то, что ты обещал нам устроить, если бы мы отвезли тебя на берег.
Обиделась, капитан?
Она ухмыльнулась и ущипнула меня за бедро:
Мои четверо пассажиров пока не жаловались. Может быть, потому что у меня нет конкурентов. А девочкам нравилось за тобой ухаживать. Сделав всё так, как ты просил, особенно если учесть, что ты проявил редкое благородство и не помер, мы ещё больше сдружились с Рупом. А я высоко ценю его дружбу. Нет, Макги. Если не считать того, что мне пришлось уступить тебе свою каюту, у меня нет на тебя обиды. Как ты себя чувствуешь? Уже пришел в себя?
Я проверил свои болячки:
Лучше, чем можно было предположить.
Выглядишь ты хорошо. Если ты ещё и чувствуешь себя вполне прилично, я могу ознакомить тебя с нашей оздоровительной программой, той, что мы проводим здесь, на борту «Адской красавицы». За счет заведения. Тебе остается только назвать имя твоей любимой сиделки.
Джойс?
Ее игривая улыбка тут же исчезла:
Я смотрю, ты и в самом деле умник. Мне ведь известно, что Джойс всё тебе рассказала.
Я просто подумал, может, она приняла решение.
А у тебя разыгралось любопытство? Нет, я, пожалуй, постараюсь от тебя поскорее избавиться, от тебя одни неприятности. Никто не заставляет девушку принимать подобные решения. Она должна это сделать сама.
И какое же она примет решение?
Микки Ланьер встала, на её лице вдруг появилось усталое и циничное выражение.
Она решит, что любой другой вариант для неё ещё хуже.
Завтрак мне принесла Тедди, крупная, пышная шведка из Миннесоты, которая научилась ходить под парусом на Великих Озерах. Она всё время хихикала. На солнце её волосы совсем выгорели, от макушки до кончиков пальцев ног она покрылась ровным загаром цвета миндаля. Она хихикала, поставив мне на колени поднос с приготовленным ею завтраком: два огромных бокала с ромовым коктейлем, целая гора тостов, большая тарелка жареной рыбы с аппетитной коричневой корочкой, большой фарфоровый кофейник и две чашки.
Тедди заперла дверь, и мы позавтракали. Потом она поставила поднос на стол и, хихикая, вернулась ко мне. Её тело пахло корицей и персиковым мылом.
Встреча состоялась в четверть третьего примерно в семи милях от острова Фригейт. Я сумел убедить Микки, что нет необходимости спускать на воду шлюпку. Ветер посвежел, и по морю бежали белые барашки волн. Я сказал, что, хотя у меня нет никакого желания нырять и испытывать на прочность свой череп, проплыть немного я вполне смогу. Руп заглушил мотор «Дульсинеи» и сбросил веревочный трап, а Микки встала к рулю и подвела «Красавицу» к корме «Дульсинеи»; я повис на леере, мои ноги недоставали до воды всего несколько дюймов.
Я выпустил леер и проплыл те пятьдесят или шестьдесят футов, что отделяли меня от «Дульсинеи», принеся с собой с «Красавицы» даже меньше того, что на мне было, когда меня подняли на её борт, на мне остались только плавки, а обрывки нейлонового шнура плавали где-то в море.
Когда я поднимался на борт «Дульсинеи», никто не протянул мне руку, чтобы помочь перелезть через борт. Руп и Арти, вытаращив глаза, смотрели на «Красавицу», челюсти у них отвисли, а огромные обветренные лапы бессильно болтались вдоль тела. Микки посчитала, что нет необходимости заставлять свою команду менять форму одежды ради такого старого друга, как Руп. Микки, рисуясь, провела «Красавицу» в пятидесяти ярдах от нас, эффектно развернулась, энергично командуя своими девицами, а затем ещё раз прошла рядом с «Дульсинеей», взяв курс на северо-восток. Девушки кричали, смеялись и махали нам руками.
Вот дурищато, заявил Руп. .Хороший моряк, но дурища. Арти! Арти!
Кто? Я?
Подними веревочный трап и сложи его, только как следует.
Веревочный трап?
Арти!
О, конечно. Сейчас будет сделано.
Руп врубил двигатели на полную мощность, посмотрел на карту и дал Арти направление по компасу, а потом оставил его за штурвалом. Мы спустились вниз.
А теперь, черт возьми, скажи мне, Трэв, что всё это значит?
Это займет некоторое время.
Время у нас есть.
XXII
Руп одолжил мне денег, чтобы я смог добраться до дома, а Арти отдал свои старые джинсы и рубашку. Мне пришлось купить соломенные сандалии в Кингстауне на Сент-Винсенте. Таможня находилась в Сан-Хуанетам у меня возникли некоторые проблемы. Предполагается, что, когда люди отправляются в путешествие, у них имеются документы, багаж, бумажник и зубная щетка.
Я сказал, что попал в небольшое кораблекрушение и что мне необходимо сделать несколько звонков за счет вызываемого абонента. Как только я произнес эти волшебные слова, настроение таможенников заметно улучшилось и они сразу стали внимательнее. Они почти улыбались. Дело происходило в воскресенье второго мая. Из самых глубин своей сильно ослабевшей памяти я извлек телефонный номер, и меня соединили с послом. Он поговорил с главным таможенником, после чего тот схватил меня за руку, стал энергично пожимать её, называть меня сэром и заверять, что если мне что-нибудь надо, то я могу целиком и полностью на него положиться.
Перед вылетом моего самолета я попробовал дозвониться до Мейера; он оказался на борту своей яхты и, услышав мой голос, со вздохом произнес:
Слава Богу.
Я сказал ему, что он должен сделать, и добавил, что не стоит быть таким сентиментальным.
Был ясный день, весьма подходящий для полета над Багамскими островами. Я пытался осмыслить всё, что со мной произошло, но у меня не очень хорошо получалось.
Вообще-то я был не совсем уверен в том, что в состоянии сделать это самостоятельно. Я чувствовал, что вольно или невольно предпочитаю положиться на Мейера. Погода на территории моего разума была не слишком хорошей, клочья серого тумана, словно плывущие по небу тучи, скрывали предметы, которые мне хотелось рассмотреть. Иногда в периоды бодрствования у меня вдруг возникало такое чувство, будто я только что проснулся. И тогда, я некоторое время не понимал, где нахожусь и куда летит самолет.
Когда самолет приземлился, я спустился по трапу и почувствовал страшное облегчение, увидев Мейера который, как мы и договаривались, ждал меня, стоя у взятого напрокат темно-синего форда. Очень незаметная машина. Я сказал Мейеру, что лучше будет, если он сам поведет машину, я не уверен, что мой котелок варит достаточно хорошо. Он сел за руль, и мы поехали. Я рассказывал. Мы выбрали мотель на автостраде номер один ведущей в Лаудердейл, и он снял мне номер с кондиционером, который как отбойный молоток, взламывающий асфальт. Я закончил свой рассказ уже в номере.
Потом я распаковал вещи, которые Мейер взял на борту «Флеши», у него был запасной ключ, он прятал его где-то на своей яхте. Мейер не забыл прихватить бутылку джинна, что было очень мило с его стороны. Он принёс из холодильника лед, и мы немного выпили из разовых стаканчиков, которые выглядели так, словно ими пользовались.
Я сидел на кровати и не спеша прихлебывал из стакана, во рту у меня был свежий, чистый привкус можжевельника. Мейер расхаживал по комнате. Периодически он останавливался передо мной и задавал вопросы.
Мне не совсем понятна одна деталь. Ты ведь действительно написал письмо Ленни Сибелиусу, в котором говорилось, что он должен вскрыть внутренний конверт и начать действовать, если ты не объявишься до конца мая?