Татьяна прищурилась, вспоминая.
А что, если пройтись по этническим корням?
Гораций прищурился:
А что? Этно-тематика сейчас в тренде.
Ребята одновременно усмехнулись на его очередное «в тренде». Стас скептически отмахнулся:
Да ну, этнодеревню хочешь подснять? У них этих этнодеревень, как зимой снега, у них они появились раньше, чем у нас бизнес-центры Этим их не удивишь.
Татьяна мотнула головой, упрямо поджала губы.
Я думаю сделать как раз что-то знаковое, древнее, с мрачной историей, что-то дикое Ну, как вам объяснить С опорой на сторите́ллинг.
Стас хмыкнул:
Сторителлинг Скажешь тоже. Это что за зверь такой?
Гораций воодушевился, придвинулся ближе:
Погоди-погоди, Татьяна дело говорит. Это сейчас тема из тем сторителлинг
«В тренде»? хором закончили за него фразу ребята и засмеялись.
Админ обиженно отмахнулся:
Да ну вас Ржете еще.
Рафаэль кивнул Татьяне:
Говори.
Девушка поправила волосы, убрала за ухо темную прядь.
Здесь недалеко, километрах в шестидесяти, есть старый скит, вроде как староверов, но может и язычников, название такое под старину. Ну-у, то есть как есть Был! Гнилое место, кто ни поселится, тот или помрет, или без имущества останется. Да и сам скит нет-нет, да загорается. Говорят, про́клятое место, никто туда не суется. Поговаривают, будто здесь в давние времена женский монастырь действовал. Скит. Еще при язычниках. Только его княжеские дружинники спалили вместе со всеми монахинями. Оттого место и нежилое до сих пор.
Не было у язычников монастырей; и скиты у староверов были, Семен уже гуглил информацию. Значит и сожгли монголы, например, или при царе, он отложил сотовый. Но это не точно.
Татьяна отмахнулась:
Я не историк и не религиовед. Да и не в том суть, сейчас столько всего намешано, пойди, разберись, где правда, а где додумано и за истину выдано. Я рассказываю, что слышала Но место красивое, загадочное. Мрачное. Голые ветви деревьев, почерневший остов часовни, фрагменты росписи и пустые круглые глазницы окон, будто выколотые глаза великана. Скажи, Раф, чем не концепт?
Скажешь тоже великана. Тебе книжки писать надо, Стас откинулся на спинку стула, смотрел отстраненно и скептически ухмылялся.
Рафаэль поднял вверх указательный палец:
Татьяна дело говорит.
Стилист фыркнул:
Бред
Татьяна продолжала:
«Бред» это потому что не ты предложил, да? Стас умолк. А Татьяна продолжала рассказывать: Пару лет назад эту землю заселила община, присматривает за часовней. Разобрала старое пожарище, заложила новый фундамент. Своими силами стройматериалы закупает, своими силами возводит. А в соцсетях вчера видела опять сгорела постройка. В комментах народ сразу про нечистую вспомнил и про эту легенду о сожженных заживо монахинях. Или как там они назывались у староверов. Она окинула взглядом ребят, задержалась на сосредоточенном Рафаэле: Я думаю можно раскрутить эту тематику, охота на ведьм, борьба с еретиками Дико, стихийно, броско получится. И социальная тематика, опять же Что скажешь?
Рафаэль задумался:
А какой процент обработки фото допустим? вместо ответа он посмотрел на Горация.
Тот соединил подушечки указательного и большого пальцев.
Зеро, отозвался.
Рафаэль кивнул, прикидывая, какие фото можно сделать.
Значит, надо спецэффекты использовать Есть парочка идеек. Нужны лампы, сухой лед Надо проехать на эту локацию, посмотреть, можно ли снимать прямо там
Семен кивнул:
Я проеду завтра, посмотрю, пощелкаю местность с разных ракурсов. Ночную съемку будем делать?
Раф задумчиво кивнул:
Пока не знаю. Нет, думаю, что нет. Наоборот, утро ранее. Когда иней на земле и пар изо рта.
Кажется, его пальцы сомкнулись, захватив, наконец, юркий хвост невесомой идеи.
Глава 3. Скит
Конец марта, Смоленск
Ночью опять подморозило. Когда она вышла на крыльцо, едва не упала днем с козырька натекла большая лужа, которая теперь застыла наледью на ступеньках.
Девушка ахнула, схватилась за поручень, успев перехватить сумку с нехитрым скарбом кружкой, тарелкой и ложкой, парой сменного белья и свежими носками, это все, что ей разрешили взять с собой. Осторожно ступая по мерзлой земле и вдыхая сладковатый воздух притихшего города, направилась к автобусной остановке. Проходя мимо мусорных баков, притормозила, достала из кармана сотовый, вынула из него сим карту и батарейку. В таком, разобранном виде, бросила телефон в мусорные баки. Сим-карту положила на ладонь. Рука дрогнула над вонючим нутром контейнера, не решаясь отпустить последнюю ниточку, еще соединявшую ее с прежней жизнью.
«Отринуться ото всего прошедшего», прозвучал в голове строгий голос.
И Карина послушно перевернула ладонь, наблюдая, как крохотная золотистая пластинка, сделав кувырок, полетела вниз и затерялась среди мусора. Вот так.
«Все, что было мусор и тщета, избавься от него без жалости, не то балластом будет, будет тянуть назад», снова всплыло в памяти.
Девушка вздохнула и, не оглядываясь, решительно направилась в сторону шоссе.
В четыре утра от остановки отходил первый автобус до автовокзала, опаздывать никак нельзя идти пешком, а это почти сорок минут, не хотелось. И на рейсовый в область тогда точно не успеет. Придется ждать следующего. А там А там, когда рассеются тени, когда прошедшая ссора перестанет казаться чем-то серьезным, Карина была не уверена, что решимость не изменит ей и не заставит вернуться, набрать с телефонного автомата номер Рафаэля. Она мысленно повторила его номер, словно проверяя крепость нити, которую разорвать невозможно, это вам не пластинка, которую можно выкинуть. Память услужливо подбрасывала ей воспоминания, в которых они с Рафом были счастливы, а в душе шевелилось сомнение, которое убеждало, что она поступает жестоко с парнем, что он того не заслуживает, и что хорошее дело не начинается с обмана. Она велела себе прекратить ведь для его же, Рафаэля, блага все делается. Ей нужно разобраться. Понять, что происходит в душе и найти свой путь. Не его, не матери, не кого-то еще. Свой собственный.
«А то ты не знаешь? ворчало сомнение внутри. Ты сколько раз это с Рафаэлем обсуждала?»
«Все решено», отрезала.
И чудовище внутри замолчало.
В самом деле, все решено, уже ничего не изменить. Она даже вернуться домой не может, не разбудив его. И если разбудить, все равно придется объяснять, куда она с вещами посреди ночи отправилась.
«Нет, все правильно! Все к лучшему! Иначе нельзя».
Она забралась в нагретый салон полупустого автобуса, в котором подремывал пожилой полицейский, очевидно, ехавший домой с дежурства. Он приоткрыл глаз, окинул профессионально-беспристрастным взглядом вошедшую Карину и плотнее спрятал руки под мышки, снова закрыл глаза.
Карина устроилась у окна, уставилась в окно.
Ночной город поблескивал желтыми огнями, манил, словно пытался обнять и остановить.
Но она представляла себя рыцарем на закованном в железные латы коне, который прорезает мечом темноту и мчится к большому и светлому, что поселится однажды в душе. И этот лениво дремлющий человек в форме будет ее оруженосцем.
«Господи, что за чушь у тебя в голове! одернула себя, прислонившись лбом к холодному стеклу. Точно лечиться надо».
В кассах автовокзала купила билет в один конец и устроилась в кресле до отправки оставалось меньше получаса. В груди трепетало волнение, закипая и разливаясь по венам. Адреналин стучал в висках. Она впервые ослушалась всех! Она впервые в жизни действовала сама, не спросясь разрешения, не согласовав, не обсудив и взвесив с кем-то все «за» и «против». И это ощущение полной свободы и возможности управлять своей жизнью напоминало бунт, глоток свежего воздуха.
Направляясь к рейсовому автобусу, Карина поймала свое отражение в темном стекле взъерошенная, будто воробей, тревожная, с лихорадочно горящими глазами и растрепанным хвостом. Девушка, которая начинает новую жизнь.
Она впорхнула в салон, пробежала в самый хвост, чтобы устроиться в углу, на диванчике. В ноги дул, согревая, горячий воздух. Она ехала по городу, прощаясь с ним и обещая вернуться совсем другой обновленной, цельной, точно знающей, чего она хочет в этой жизни. Вернется, чтобы жить по-настоящему. Не завтра, не послезавтра. Может, ей для этого потребуется месяц или два. «Да, два месяца, это наверняка». Через два месяца будет совсем весна, она заполнит эти улочки, умоет покатые крыши и позолотит купола соборов. А над реками будут парить белокрылые чайки.
Карина подремывала, чувствуя, как бесповоротно меняется ее судьба.
* * *
Конец марта, Смоленская область
Когда Карина вышла из автобуса на старенькой, еще советских лет, остановке у заснеженного поля, над ним поднималось солнце. Тонкие, словно паутина, ванильно-розовые облака тянулись над черной кромкой леса. Карину никто не ждал. Сотового не было, перезвонить и уточнить она уже не могла, куда идти дальше не знала. Посмотрев вслед отъезжавшему от остановки автобусу, вздохнула, плотнее закуталась в куртку.
Подстелив на скамейку рюкзак, уселась на него и приготовилась ждать. Обещали встретить.
Первое время в голове роились мысли, беспокойные, шальные. Собраться, пойти назад, в город. По крайней мере, не замерзнет. Вспоминала, когда следующий автобус, чтобы добраться до поселка. Выходило, что еще через четыре с лишним часа.
Пальцы на ногах быстро замерзли, да и колени под тонкой джинсой тоже.
Девушка встала, принялась ходить взад-вперед. Подпрыгивая то на одной ноге, то на другой, старалась согреться. Терла колени. Дышала на заледеневшие пальцы и опасливо поглядывала по сторонам: неяркое солнце освещало пустырь за остановкой, поля и будто живой, враждебный лес.
Нда-а, вот тебя угораздило, девичий голос за спиной.
Карина вздрогнула, резко обернулась: веснушчатая девчонка, на вид подросток совсем: серая вязаная шапка из мохера, темный бесформенный пуховик ниже колен, в каком не каждая пенсионерка выйдет «в люди», валенки с галошами. Оглядела всю с ног до макушки, покачала головой, кивнув на демисезонные ботинки девушки:
Не по погодке-то обувь, или не предупредили тебя? не дождавшись ответа, махнула рукой: А впрочем, какая разница. Доберемся, переоденешься, красоваться тут не перед кем.
Карина нахмурилась:
Да я и не красуюсь Я
Незнакомка засмеялась:
Да брось ты, я ничего такого не имела ввиду. Я о том только, что еще ночью подмораживает, а днем слякоть, в таких ботиночках по поселку не походишь Да и не зачем Стянув в руки мохнатую рукавицу, потянула руку: Меня Младой зовут.
Карина сжала протянутые пальцы едва-едва. Млада покачала головой:
У-у, заледенела вся. Бери мои рукавицы!
Нет, не надо, Карина запротестовала, но ее новая знакомая настойчиво сунула рукавицы в руки. Карина вздохнула: А сама как?
А сама в карманы спрячу. Я уже привыкла
В самом деле, Млада сунула руки в глубокие карманы невзрачного пуховика. Кивнула в сторону леса:
Пойдем! К заутрене еще успеем, матушка Ефросинья обрадуется.
И шагнула на мерзлую землю, на едва заметную под выпавшим инеем тропу.
Мы через поле пойдем? Карина ужаснулась.
Млада кивнула:
Так быстрее, напрямки, по полю, потом лесом. Через полчаса будем на месте. А если по дороге, то километра на три больше. Она остановилась, настороженно посмотрела на гостью, ожидая, что та решит. Добавила с сомнением: Замерзнешь совсем
Карина вздохнула, шагнула следом:
Пошли, раз ближе.
Она рассчитывала, что Млада ей что-нибудь расскажет о поселении, но та отвечала уклончиво. «Матушка все расскажет». «Матушка тебе лучше все покажет». Шли быстро, Карина быстро запыхалась, поэтому прекратила приставать с вопросами, пошла молча.
Прошли пролеском, миновали подзастывшую, пахнущую прошлогодней листвой и гнилью, речушку, черную сейчас, в тонкой корке льда. Перебрались через мосток. Млада немного замедлила шаг, оглянулась через плечо:
Никак согрелась?
Карина кивнула, поправила съехавшую с плеча лямку сумки.
Согрелась. Долго еще.
Так пришли уже, Млада засмеялась, да тут же осеклась, будто поперхнулась смехом у тропы их ждала темная фигура.
Черная юбка в пол, черная куртка. На голове темно-серый платок, из-под которого виднелась узкая полоска хлопкового платка, белого, с наивным бирюзовым узором. Карина сразу узнала женщину: по строгому, пробирающему насквозь взгляду, высоким скулам, по непримиримой осанке. Ефросинья.
Млада сразу посерьезнела, сжалась и ссутулилась. Склонив голову к груди, торопливо и будто опасливо обошла матушку, пробормотала:
Доброго здравия, матушка, вот исполнила твое поручение, привела новую послушницу
Ефросинья кивнула, протянув руку, замерла Млада ловко поднырнула под ладонь, подставив макушку для снисходительного поглаживания, бросив на Карину быстрый взгляд, поспешила дальше, оставив девушку с наедине с Ефросиньей.
Ну, здравствуй, Агата
Карина опешила.
Я Карина, я вам звонила девушка с ужасом поняла, что пожилая женщина ее с кем-то путает.
Но та прикрыла глаза, жестом велела замолчать:
Все мирское оставь здесь. Мысли мирские, греховные, заботы. Отныне имя твое сестра Агата, пока не очистишься, как слеза Богоматери. Тогда верну тебе имя прежнее. Но только тогда. Поняла? Карина послушно кивнула. И коли спрашивать тебя кто станет, всем имя называй, данное сейчас. Поняла ли?
Поняла. Сестра Агата.
Ефросинья удовлетворенно вздохнула втянула колкий воздух и медленно выпустила его из груди: белая нить пара взвилась вверх, легла на ивовые ветви.
Хорошо проговорила сухо. Пойдем. Сегодня начнется твое послушание. Первое время самое сложное. По нему пойму, можно ли спасти душу твою, очистить
А что, бывает, что нельзя? Карина старалась не отставать.
Ефросинья замедлила шаг, посмотрела с издевкой:
Неужто думала, что дьявол так просто от паствы своей откажется?
Дьявол? Карина нахмурилась, не понимая. В голове снова мелькнула мысль, что ее с кем-то спутали. Я вроде ничего такого не делала
Ефросинья усмехнулась:
Не делала, говоришь? Отца с матерью ослушалась, в блуде живешь, лицедейством занимаешься: что ж это как не дьявольские проделки?
Девушка стыдливо промолчала. Матушка заговорила строго:
Это оно только кажется, что живешь как все, значит, не грешишь. А только не замечаешь, что город погряз в грехе и во блуде, как Содом и Гоморра. Все, все прогнило. Даже дети, агнцы божии, и те с мальства́ к бесовским гаджетам привыкшие Дьявольские игрища пока небеса не разверзнутся и не поглотят обитель дьявола и греха.
Но Карина была готова вступить в привычный спор на тему цифровизации и компьютерных технологий, когда Ефросинья резко остановилась. Ее лицо будто потемнело, плотно сомкнутые губы почернели от злости, глаза горели. Подняв вверх указательный палец, женщина прошипела:
Не упорствуй в грехе своем, не спорь! Ибо только на пороге исправления ты, еще одно слово, и отправлю как есть, восвояси! Тут божье место, блудницам и грешницам не место здесь. А уговаривать и стеречь тебя никто не станет. Не хочешь, силы в душе не увидишь, возвращайся назад, в свой вертеп!
Она застыла, словно вмерзла в черную землю. Карина смотрела на нее, словно завороженная.
Вижу, вижу, матушка. Я понять хочу. Одуматься. Отдышаться При этих словах глаза Ефросиньи чуть потеплели. Я не просто так сюда приехала, и, не разобравшись, домой не вернусь!
Смотри Замечу прежнее в речах или взгляде, от скита отлучу. Так и знай.
Хорошо, матушка Ефросинья, я поняла
Они вышли из леска.
Перед Кариной открылся вид на небольшой поселок на пригорке: отсюда были видны пять или шесть срубов, обнесенных забором. За ними, чуть в стороне, на соседнем холме черная после пожара церквушка.
Скит? она вспомнила сказанное Ефросиньей слово.
Скит. По древнему монастырскому укладу живем, заведенному еще при первых Патриархах, от того и скит Они подошли к калитке, матушка ключом отворила ее, пропустила Карину вперед: Ну, проходи-проходи. Сейчас все в трапезной. Оставляй пожитки свои в сенях, а сама ступах к сестрам. После келью твою покажу, послуша́ние назначу
Карина остановилась на деревянном помосте из плохо струганных досок, огляделась внутри поселение оказалась побольше. Центральная улочка, если так можно было назвать тропу, укрытую деревянными плахами, сворачивала к холму. Узкими спусками подбиралась к небольшим, деревенского типа срубам. Над поселением поднимался теплый, манящий дым и запах свежего хлеба. Девушка сглотнула слюну, в одно мгновение почувствовав, как замерзла, проголодалась и устала.
Матушка Ефросинья, вы как монашки тут живете? спросила, почувствовав на себе изучающий взгляд женщины.