О том, что случилось, узнали не сразу, и барышня несколько недель потом напрасно ждала по вечерам в беседке, а когда дознались, слегла с мозговой горячкой. С тех пор утопленника в студенческом сюртуке и с мешком на голове нет-нет да и видели на берегу или в лесу. Говорили, что он ищет беседку и никак не может найти. А когда долго ищет, плакать начинает, и плачет так жалобно, так страшно.
Маленькая Анфиса страсть как хотела увидеть утопленника, и вместе с мамой, такой же авантюристкой, они забирались в лес поглубже и даже ночью бегали к реке, за что Клавдия очень их ругала.
Клавдию они нисколько не боялись, а утопленника увидеть так ни разу и не пришлось, зато в лесу они набирали чернику, возвращались с черными ртами, а в Клязьме купались, в лаковой, почти стоячей, очень теплой воде.
Клавдия Фемистоклюсовна, полно вздор молоть!
Какой еще вздор! Никакой не вздор, Марфа Васильна!
Да все вы придумываете!
Да разве ж я такое придумаю!
Клава, и что, что?!
Ну вот, постоял он так-то и пошел, пошел и в лесу пропал. А вокруг все сразу просветлело, и солнышко как будто вышло, а у меня сердце так зашлось, и дыхания не стало
Анфиса разочарованно протянула:
Ну Кла-ава! Значит, ты к нему так и не подошла?
Куда ж я к нему пойду, когда он утопленник?
Марфа Васильевна щелкнула серебряным дамским портсигаром и вытащила еще одну сигаретку. Клавдия вскинулась было возражать, но бабка ее опередила:
И не говорите мне ничего, все я сама знаю. Куритьздоровью вредить, но я слишком стара и слаба, чтобы тратить оставшееся мне время на отвыкание!
На привыкание-то тратили, не жалели!
Вот лучше скажите, зачем вы нам это все рассказали!
А затем, что покойный-то появляется, только когда вы в свои детективы играете. Тьфу! Накличете на весь дом беду!
Вот вы и накличете, Клавдия Фемистоклюсовна, а не я! Взялась каркать!
Не каркаю я, а предупреждаю! И Иван Иваныч давеча рассказывали, как одна колдунья порчу на этот как его Совет Федерации навела! И все они, бедные, как начали чихать, так и чихали все заседание! А вы говоритевздор!
Иван Иванович пошутил.
А это еще неизвестно!
Брейк! объявила Анфиса. Оскар де ла Хойя в правом углу ринга, Костя Дзю в левом.
Обе бабки посмотрели друг на друга, а потом на Анфису. Клавдия чопорно поправила оборку на клетчатом фартуке и просто сложила руки, что означало, что она осталась при своем мнении.
Там ведьма, а у нас утопленник, пробормотала она, еще неизвестно, кто лучше.
Анфиса оглянулась на окна, за которыми лежала мглистая лунная тьма.
Утопленник?.. Привидение?..
Бабушка, ну что за собака у Петра Мартыновича?
Значит, так. Вчера Юра возил меня в город. И только мы выехали за ворота, вдруг откуда ни возьмись Петр Мартынович. И почему-то на нашей дороге стоит!
А тебе, конечно, жалко, что он на нашей дороге стоит, тихонько заметила Анфиса.
Бабушка высокомерно задрала подбородок.
Мне не жалко, только он там отродясь не стоял! На его участок с нашей дороги попасть никак невозможно! Как он туда забрел? Да и вид у него был причудливый.
Какой?
А такой, что он был неглиже.
Как?!! Голый?!
Анфиса, это неприлично! Разве девушка?..
Клава, современные девушки все распущенные, это я тебе точно говорю, как современная девушка. Кроме того, Петр Мартынович без штанов меня решительно не привлекает!
Анфиса, он не был без штанов!
Бабушка, ты сама сказала!..
Я сказаланеглиже.
А что это значит?
Кому-нибудь налить чаю, а то остынет!
Добавьте мне, Клавдия Фемистоклюсовна. Стоит наш Петр Мартынович в исподнем и вроде даже покачивается немного. Ну, думаю, как видно, гуано себя показывает, которое он день и ночь нюхает! А Юра мне: что-то вид у него больно бледный, может, плохо ему? Ну, пришлось остановиться. Может, и в самом деле человеку плохо?
Марфа Васильевна поднялась, взяла с дивана большой белый платок с ажурным краем, накинула на плечи и пересела в качалку.
И дальше что, бабушка?
А дальше смотрим мы с Юройи вправду не в себе он. Бабушка покрутила рукой возле лба. Как в бреду. Юра ему: как ты сюда попал, мол? А он отвечает: не помню, не знаю Ну, повезли мы его домой к нему.
Да ты что? поразилась Анфиса. Петра Мартыновича?! К нему домой?!
Бабушка повела плечом:
А что тут такого? Он же сосед? Если у него беда какая, разве я помочь не могу?!
Можешь, можешь, что дальше-то?
Ну, подъехали к дому. А участок-то, не удержалась бабушка, как концлагерь, на зоны расчерчен, и в каждой зоне по парнику! Дорожки по линейке, и в углу куча навоза! Уже запасся!
Бабушка, тебе не должно быть никакого дела до его навоза. Ты можешь себе позволить жить без навоза, а он не может!
А в доме
Бабушка!
Ну ладно, быстро согласилась бабушка. Не буду. Юра его на диван уложил, а Петр Мартынович вдруг вцепился в него и умоляет: не уходите, Христом богом прошу, потому что, если вы уйдете, тут оно меня и достанет!
Кто?!
Кто, кто! Привидение, вот кто!
Анфиса почувствовала легкий холодок в шее. Как будто подуло слегка.
Привидение?..
Юра хотел «Скорую» вызвать, потому что мы так поняли, что он давно по улице бродит, из дому убежал. А он чуть не плачет, говорит, что в доме призрак его покойной матери, и она его к себе, мол, зовет. Он ночью чуть было к ней и не отправился. Со страху.
Господи прости, пробормотала Клавдия и перекрестилась, а вы говорите, Марфа Васильна! Накличете и на нас беду, будете знать!..
Анфиса зашла за бабушкину качалку и немножко покачала ее туда-сюда.
Ну? И что? Ты что-нибудь выяснила?
Мало, задумчиво сказала бабушка, мало. Только способ-то не новый.
Не новый, подтвердила Анфиса. И все же?..
Ну, племянники, конечно, есть, неожиданно заявила бабушка. Аж двое. Только им уже за сорок, и вроде бы такие игрушки им не к лицу. Вполне приличные люди. На вид, по крайней мере.
Ты их видела?
На фотографиях. Специально посмотрела.
Какие игрушки? вступила Клавдия. Что за игрушки еще?
Клава, нетерпеливо сказала Анфиса, ты что, не член нашей семьи?
Почему? натурально перепугалась Клавдия. Как же не член! Конечно, член!
Ты что, детективов не читала?
Как же не читала?! Конечно, читала!
Значит, знаешь: нет никаких привидений, кроме, может, утопленника нашего! Похоже, Петра Мартыновича кто-то свой пугает. В каких-нибудь гнусных целях. Наследники или что-то в этом роде, кто хочет его пораньше к покойной матери отправить. Про это сто книг написано!
Так что же выходит?..
Выходит, что на соседнем участке собака Баскервилей бегает. Чудовище. Исчадие ада. Да, бабуль?
Ну, собака, не собака, а призрак покойной матери.
А ты спросила как он выглядит? Призрак матери?
Да никак он не выглядит. Классическое привидениев белом балахоне и с веревками.
А веревки зачем?
Бабушка пожала плечами:
Веревки вместо цепей, наверно. Цепи нынче не достать. Разве что в собачьем магазине.
А ты ему сказала, что это не привидение? Что призраков не бывает и так далее? Про племянников спросила?
Бабушка махнула рукой:
Спросила! Владимир Геннадьевич в плановом отделе какого-то КБ подвизается, а Геннадий Геннадьевич врач-гинеколог. Весьма почтенные люди, хорошие специалисты. Так сказал их дядюшка. Ни в какую их причастность он не верит, конечно. Говорит, что дом в любом случае завещан им, но стоит он дешево, потому что старый, и участок небольшой. Много за него не выручить.
Смотря для кого, задумчиво пробормотала Анфиса, смотря для кого.
Мотив неясен, заключила бабушка, решительно. Племянники давно при квартирах, под мостом не живут. Впрочем, конечно, можно предположить, что у нашего Петра Мартыновича бабушка когда-то эмигрировала в Швейцарию и оставила ему там пару миллионов, но что-то не верится мне.
И мне не верится, поддержала ее Анфиса. И ты у него там
Что?
Ничего ничего не проверила? Не посмотрела?
Бабушка качнула ногой.
Совсем-совсем ничего?
Да как она могла в чужом доме шарить? Клавдия даже перестала посуду со стола убирать. Разве это кому позволено?!
Посмотрела, конечно. Только так. По верхам.
И что?
Ничего. Никаких следов. Но нужно на участке тоже смотреть, потому что в последний раз мать ему за яблоней померещилась. Может, он со страху придумал, а может кто его знает.
Анфиса подумала про залитый лунным светом сад, в котором явно кто-то был, глядел в ее окно, покуда она мыла руки.
Кто-то был?
Ну и что ты решила?..
А решила я, что завтра отнесу ему Клавиных пирогов для поправки здоровья.
Как?! вскрикнула пораженная Клавдия. Соседу?!
Потолкую с ним про племянников, про дом, про мать. Может, что-то и узнается!
Анфиса подумала секунду.
Только ты одна не ходи, сказала она. Ты с Юрой иди. Пусть Юра у него лопату попросит. Или грабли, что ли! Заодно в сарае посмотрит. У соседа один сарай или нет, ты не видела?
У него сарай и погреб, заявила бабушка. Погреб еще наш. То есть когда-то наш был. А когда усадьбу поделили, он так и остался отрезанным стоять. А потом участки продавали, и соседу с погребом продали. Твой отец всегда мечтал тот участок тоже купить. И не успел.
Они помолчали.
Смерть Анфисиных родителей по-прежнему оставалась табу для домашних разговоров.
Все пережито и пройдено, и никогда и ничего не начать сначала, но горечь словно вдруг капала откуда-то. Капала по капле, никогда не прорываясь до конца. Все трое слишком щадили и любили друг друга, чтобы позволить себе убиваться.
Да. Жалко. Все до сих пор могли бы быть вместе.
И когда звонит телефон, Анфисе до сих пор кажется, что это звонит кто-то из нихс работы, сказать, что задержится. И она радостно бежит, вприпрыжку, легкомысленно и точно уверенная, что так будет всегдаони позвонят и приедут позже, просто позже, и ей даже в голову не приходит, что больше они не приедут никогда. На полдороге к телефону она останавливается, потому что в самое сердце откуда-то сверху ей капает эта капля.
Капает и разбивается, и горечь брызгает на все, что внутри.
Нет. Они не могут ей звонить, что задержались на работе. Они задержались где-то ещеи навсегда.
Какое глупое, безысходное, необратимое словонавсегда. И кто только его придумал?..
Невозможно, невозможно говорить себе«а помнишь?», и ей даже удается не говорить, но она помнит. Помнит, черт побери!.. Хотя лучше бы забыть. Где там это слово?
Ну да. Навсегда.
С тех пор навсегда изменилась жизнь. Анфиса пошла работать в аптекумать всю жизнь проработала в аптеке, и Анфиса была готова работать там за один запах лекарств, крахмального халата, дезинфицирующего раствора, такой родной и привычный.
Отец мечтал купить соседский участоки не купил, не успел. Он несколько успел купить, а соседскийнет. Как только у него появились деньги, он первым делом восстановил «родовое гнездо», хотя тогда это еще было немодно, всех как магнитом тянуло на Рублевку и на Молодогвардейскую, в министерские и цековские квартиры. Про элитное жилье тогда еще никто ничего не слыхал, зато с иссушающей злобой все обсуждали «привилегии» сотая секция ГУМа и госдачи.
Дачи отобрали было, правда, потом одумались и вернули. Жилья понастроили, башен до небес, и все шатрами, шатрами, и все на юрту похожи, мечта любого уважающего себя татаромонгола. А бабушкина усадебка осталась такой, какой построил ее прапрадед в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году!
Спать все разошлись задумчивые.
Бабушка думала про соседских племянников и предполагаемое наследство из Швейцарии.
Анфиса про давешнего чемпиона по борьбе, который уверял ее, что «просто упал», и еще про стекло, которое оказалось чисто вымытым, хотя окна в доме напротив никто и никогда не мыл.
А Клавдия думала, что ей жалко пирогов, которые намеревалась отнести соседу-«никчемушнику» строптивая Марфа Васильевна.
Человек в саду, выждавший, когда все наконец угомонятся, думал о том, что непременно должен довести дело до конца.
Оно того стоит.
В институте было холодно, как в склепе, потому что отопление выключили раньше сроказа долги. Предприятие было государственным и за тепло, свет, газ, телефон и телеграф платить решительно не могло. Валентин Певцов склепы никогда не посещал, но знал, что там тоже не жарко.
Из трех лифтов работал один, и Валентин решил, что дожидаться его в обществе усталыхс самого утра! женщин в болоньевых курточках и затурканных мужчин в нечищеных ботинках себе дороже, и побежал по лестнице.
Сначала он бежалпросто оттого, что у него много сил и нравилось гарцевать, а потом пошел помедленнее, посолиднее.
Эхо его каблуков отдавалось по всем лестничным пролетам, и ему чудилось, что стены тоже радуются тому, что наконец он пришел на работу, разогнал чудовищную сонную институтскую скуку, простучал итальянскими подметкамивнес дыхание жизни, как писали в каком-то старом романе.
Это дыханиесвоеон ощущал очень отчетливо, потому что в институте ему всегда казалось, что только он один живет в реальном времени, а все остальные как будто в замедленном кино. Издают странные, растянутые звуки, похожие на продолжительное кваканье, медленно разевают рты, медленно ставят ноги на ступени, медленно открывают двери в комнаты, медленно поворачиваются друг к другу.
И еще ему представлялось, что все эточерно-белое, и только он один цветной, в белой рубашке, ярком галстуке, коричневом пиджаке и светлых брюках.
Он один умеет жить, а все остальные умеют только прозябатьи прозябают от рождения до смерти. Они совершают скучные поступки, скучно влюбляются, скучно женятся и рожают скучных детей, которые всего лишь должны продолжить прозябание. Они тянут лямку от утренней яичницы и до вечернего сериала про богатых, но несчастных, которые постепенно становятся все счастливее и счастливее.
Валентин поймал свое отражение в запыленном дверном стекле и усмехнулся.
В метро они читают гнусные детективы гнусных детективных авторш, заполонивших нынче книжные полки, укачивают себя плавным движением поезда, плавным движением сюжета и самодовольным сознанием того, что они умнее всех, и уж, по крайней мере, умнее авторш! Валентин детективы не любил, искренне считал их макулатурой и, будь его воля, издал бы указ, запрещающий такого рода чтиво.
Хочешь читатьчитай что-нибудь приличное! Про японскую любовь, к примеру. Очень поучительно.
Про то, что истина всегда где-то рядом, а мы ищем ее за тридевять земель и подчас находим, только вернувшись домой, тоже хорошо.
Вот это настоящие книги и настоящие авторы!
Правда, последнее напоминало Валентину сказку Андерсена о принце, который искал-искал свое счастье, а потом приехал в отцовский замок, и оказалось, что принцесса все время ждала его там. Но Андерсен никогда не выступал в роли учителя человечества! Он был просто сказочником, и его сказки всегда были просто сказки, а никакая не «высокая литература». И сознание этого отчасти мешало относиться к великому бразильцу, который, собственно говоря, как раз и выступал в роли учителя человечества, с почтительным уважением. Все время свербела мысль о том, что и без него, кажется вроде бы или нет?.. Скорее всего быть может, отчасти
Все время свербела мысль, что и без него, великого, это всем известно!..
Но это не повод, вовсе не повод, чтобы читать детективы.
Особенно бабские!..
Баб Валентин Певцов не уважал, хотя отлично умел ими пользоваться и знал, для чего они нужны.
Мику он нашел именно тогда, когда ему понадобилась помощь, и моментально сообразил, как именно он сможет ее использовать. Для этого ничего не требовалосьон просто сказал ей то, что заранее планировал, и она поверила!.. Поверила во все, от первого до последнего слова, а ему только того и надо было.
Еще он умел отлично в них разбираться. У него даже своя классификация имелась.
По этой классификации Мика принадлежала к категории «цыпочек», для которых самое главное, чтобы в них кто-нибудь был непременно влюблен. Всех мужчин она делила на «достойных», то есть потенциально подходящих в мужья, и «недостойных», то есть неподходящих.
В «недостойные» зачислялись те, кто почему-то был плохили не слишком богат, или не очень управляем, или бесперспективен. Самое замечательное, что Мике в голову не могло прийти, что кто-то из них, хоть бы даже из «недостойных», может остаться к ней равнодушным. Она пребывала в убеждении, что стоит ей только один раз взглянуть попристальнейи любая особь мужского пола падет к ее ногам.