Рина была на три года старше меня, но разница в возрасте не помешала нам стать лучшими подругами. Когда семейство Шейн приехало в Роар из далёкого Мемфиса, мне было пять лет, Гриру одиннадцать, а Астрид все двадцатьтогда моя старшая уже была замужем за Маршаллом Брадшо и ждала рождения Гарета. В семье Шейн было всего два ребёнка: девятилетний Грэм и восьмилетняя Рина. Если мы с Риной стали подругами несмотря на разницу в возрасте, тогда Грир и Грэм стали лучшими друзьями несмотря на то, что мой брат Грир был карликом, что уже тогда отягощало его жизнь в младшей школе. Самое забавное, что за всю историю своей жизни Грир ни разу не вступил в драку ни с одним из своих обидчиков, которые норовили ужалить его из-за его карликовости, хотя во многих ситуациях он мог бы одержать уверенную победу, а вот я пару раз дралась, отстаивая его честь, и оба раза неплохо наваляла целой группе сопляков, посмевших докопаться до моего старшего брата, который впоследствии оттаскивал меня из кучи-малы и, уже клея разноцветные лейкопластыри на сбитые костяшки моих кулаков, с нестандартной для ребёнка мудростью объяснял мне, почему мне нельзя реагировать на низость других детей: потому что я не должна опускаться до их уровня, равного уровню плинтуса. Я плохо это понимала в свои семь и десять летименно в этом возрасте я вступала в драку из-за братано Грир обладал поистине взрослой мудростью и в свои шестнадцать, и в тринадцать лет, и даже в более раннем возрасте. О лучшем брате я не могла и мечтать. Однако мою позицию полезности кулачного боя не просто разделял, но практиковал гораздо более чаще меня Грэм Шейн. Будучи на два года младше Грира, он так часто разбивал носы и выбивал молочные зубы тем, кто смел дразнить его лучшего друга, что его родителей по-нескольку раз в год вызывали на ковёр к директору школы именно по вопросу его способов защиты Грира. А так как дети семейства Шейн и младшие дети семейства Холт были практически не разлей вода, нас порой вызывали к директору парами или сразу вчетвером. Так уж сложилось, что мы вчетвером слишком часто не вписывались в крутые повороты отработанной социумом системы, в результате чего громили её острые углы или сами громились о них. Помню, как однажды вместо родителей на вызов директора в школу пришла Астрид. Мне тогда было восемь, Гриру четырнадцать, Грэму двенадцать, а Рине одиннадцать. Суть вызова состояла в следующем: ученики средних и младших классовто есть мы вчетверомпроигнорировали школьную линейку, посвященную награждению победившей баскетбольной команды. У нас был резон: команду, в которой играл Грэм, засудили только потому, что капитаном противоположной команды являлся сын директора школыпо-честному счёту команда Грэма обыграла противников минимум на два очка! И теперь медали, и возможность отправиться на матч в Портленд, вручались лжецам. Помню, как в тот день Астрид, вся в чёрном, с густыми и длинными чёрными кудрями, с густо подведёнными чёрным карандашом глазами, с шипованными браслетами и устрашающими татуировками на руках, открыла с ноги дверь в кабинет директора. По её виду никак нельзя было определить, что эта двадцатитрехлетняя оторва уже является успешной женой, благополучной матерью трехлетнего сына и одновременно бизнесвумен в сфере баров. Она тогда столько ментальных пощёчин влепила некомпетентному директору школы, растерявшемуся и раскрасневшемуся от столь неожиданного и дерзкого нападения, что он в буквальном смысле растерял всё своё красноречие, которым обычно блистал перед нашими родителями.
Нас теперь точно исключат из школы, смеясь и параллельно поправляя лямки своего рюкзака на плечах, предчувствовал Грир, шагая вслед за Астрид по школьной парковке, на которой сестра оставила потрясный байк Маршалла, на котором примчалась к нам на выручку.
Пусть только попробуютя подожгу всю их лицемерную конторку и начну с кабинета этого папаши, прикрывающего задницу своего сынка, не способного попасть в баскетбольное кольцо мячом с двух шагов! прорычала в ответ Астрид, после чего припечатала наших обидчиков ещё жестче. Держу пари, не пройдёт и пары лет, как его сопляк попытается, но не сможет трахнуть одну из своих одноклассниц, потому что просто не сможет попасть в неё! И потом его папаша ещё медаль ему вручит и отправит в Портленд попрактиковаться.
Ха-ха-ха! слегка запрокинув голову, засмеялся мой старший брат завидным мужественным баритоном, который заполучил уже в свои четырнадцать лет. Астрид, ты нечто. Тебе ведь родители говорили не выражаться в присутствии мелких.
Кто тебя назвал мелким?! сестра так резко развернулась со своими устрашающе сжатыми кулаками, что казалось, нам просто необходимо было указать на человека, посмевшего назвать её брата мелким, и от этого несчастного обидчика в сию же секунду не осталось бы даже мокрого места. До тебя снова начали цепляться какие-то недоумки?! Назови мне их имена и к завтрашнему утру ты будешь единственным мужчиной среди них!
Потому что всех их ты сделаешь евнухами, смеясь, закончил уже известную угрозу Грир.
Ура! радостно захлопала в ладоши Рина. Астрид кастрирует Дэвиса, посмевшего назвать тебя недоросликом!
В тот день Астрид угощала нас самым вкусным мороженым, которое только нашлось в её баре. А на следующий день, несмотря на все дипломатические увещевания Грира, рыжий шестнадцатилетний амбал Дэвис, с болезненным выражением лица держась за свою промежность, стоя на тротуаре на коленях и с завёрнутым ухом, которое Астрид всё ещё продолжала безжалостно выкручивать, писклявым голоском пятилетней девчонки умолял у Грира о прощении. И Грир его простил. Хотя и не держал на него обиду. Таков был Грир.
В тот год, в результате урагана под именем Астрид, нас всё-таки не исключили из школы. Напротив, руководство школы прекратило нас трогать, окончательно и бесповоротно признав обе наши семьи тронутыми. Это были счастливые времена
***
Обри и Осборн Шейн не являли собой эталон внешней красоты, отчего красота их детей, особенно Рины, являла собой своеобразную неожиданность. Моя мама обожала фотографировать меня с Риной, чтобы после хвастаться своими фотоколлекциями перед подругами, демонстрируя им такую разную и такую неприкрытую красоту обеих девочек. На фоне фотолюбительства моя мама с мамой Рины и подружились, отцы же нашли друг друга в рыбалке, так что наши семьи очень скоро стали практически родственными. Родительскую дружбу подкрепляло ещё и то, что оба Шейн были детскими стоматологами, а моя мать была в прошлом медсестрой, так что тема медицины между нашими домами являлась одной из частиц своеобразного раствора, накрепко сцепляющего наши кирпичи. Между детьми же был свой раствор: на нашей улице нам больше не было с кем игратьнас окружали либо семьи с младенцами, либо семьи со взрослыми подросткамитак что нам, как ровесникам с совпадающими взглядами на жизнь и похожим воспитанием, было интересно друг с другом. В итоге мы настолько прочно сдружились, что когда родители в моём пятнадцатилетии сообщили мне о переезде, я впала в настоящую депрессию из-за перспективы расставания ещё и с Риной. К тому времени Грир и Грэм уже выпустились из школы и поступили в разные университеты, так что уже тогда я ощущала одиночество, лишь сильнее подпитываемое моим подростковым возрастом. Рина, узнав о решении моих родителей переехать вслед за отцовской работой и о моём отрицательном мнении на этот счёт, придумала отличный план: она подговорила меня попытаться уговорить родителей на то, чтобы они отдали опеку надо мной Астрид, с семьёй которой я вполне могла бы остаться жить в Роаре, особенно с учётом того, что сестра была не против подобного решения сложной задачи. Однако родители обрезали эту роскошную идею на корню: их ребёнок будет жить только с нимии на этом точка. Мои родители всегда были чрезмерно внимательными опекунами, из-за того, что произошло со второй моей сестрой ещё до моего рождения, так что шансов победить их убеждённость в необходимости моего переезда у меня не было.
Впервые за десять лет дружбы мы с Риной расставались.
Тот переезд меня сильно подкосил, даже несмотря на то, что в новой школе я стала настоящей звездой из-за уже одного того факта, что казалась своим одноклассникам красивой девочкой из большого городаКуает Вирлпул на фоне Роара выглядел едва ли не деревней. Я быстро завела новые знакомства, но друзей, кроме Рины, у меня больше так и не появилось: я не позволяла слишком близко приближаться к моему пространству никому из желающих, а желающих было много. Особенно среди парней, что меня тогда сильно пугало, в отличие от Рины, которой на тот момент уже было восемнадцать и которая, после окончания школы с хорошим аттестатом поступив в захудалый колледж Роара, уже полгода как встречалась с парнем, который был на десять лет старше её. Мы созванивались с ней по-несколько раз в неделю, переписывались каждый день, и так продолжалось на протяжении двух лет, по истечению которых я уехала в Бостон и уже там продолжила мечтать однажды вернуться в Роар, но только после того, как добьюсь успеха в Нью-Йорке. В своих мечтах я возвращалась в Роар в пятидесятилетнем возрасте, перед пенсией, покупала здесь просторный домик на берегу залива и со своими престарелыми сестрой, братом, лучшей подругой и их семьями пила вино, наслаждаясь красочными закатами, уходящими под воду. Но так как Нью-Йорк отменился из-за моей беременности, я обратила свой взор на Роар на несколько десятилетий раньше изначально запланированного срока.
Когда Рина узнала, что я беременна и что отца у моего ребёнка не будет, она, прежде чем я успела бы посвятить её в ещё несуществующий план своих дальнейших действий, буквально выкрикнула, максимально приблизив веб-камеру к своему лицу: Ты будешь жить со мной!!!. Так весь план от А до Я за меня, в те тяжёлые для меня дни, выстроила Рина, примчавшаяся ко мне на всех ветрах в компании Астрид, которая активно кивала головой в такт каждого слова моей подруги. Рина же вещала уверенно и немного мечтательно: она решила уже в апреле съехаться со своим новым парнем, с которым встречалась уже год, так что квартиру, в которой она всё ещё живёт, она придержит для меня до июля; получив диплом, я приеду в Роар в июле, обустроюсь в этой квартире, от которой до нового местожительства Рины всего каких-то пятьсот метров, а до бара Астрит и того меньше, и буду ждать рождения ребёнка, который должен будет появиться как по часам в конце сентября; до сентября вся моя группа поддержкиАстрид с Маршаллом, Рина с Раймундом, мои родители и Грир со своей яркой девушкой Грациейвсе они будут усиленно готовиться к появлению малыша: покупать приданноекстати, я обязана буду выбрать колыбельку для младенца вместе с Риной! откладывать деньги По поводу финансовой поддержки я парировала словами о том, что у меня имеются крупные сбереженияна протяжении четырёх лет работы в салоне коктейльных платьев я потратила от силы пять-семь зарплатно никого это уже не интересовало. Всё моё окружение было старше меня и на тот момент заметно самодостаточнее: у Астрид и Маршалла был прибыльный бар, у Рины собственное фотоателье, а Грир и вовсе пошёл дальше всех, выбрав стезю нашего отца, в которой преуспел гораздо больше негомой брат стал не просто успешным бизнес-аналитиком, но крайне востребованным специалистом во всём Мэне и, естественно, его успех, происходящий из беспросветного труда, принёс ему не просто красивый доход, но даже некоторое богатство. Я же в то время была всего лишь сопливой студенточкой с несостоявшимися амбициями и заметно растущим животом. Естественно мне было не избежать и не отбиться от помощи своих старших родственников, и друзей.
На следующий день после инцидента с Лурдес Крайтон, окончательно лишившись надежды на поддержку и возможноекак смешно! возвращение ко мне Байрона, я отправилась в Роар. Купила билет на ближайший поезд, собрала сумку и, лишь за час перед отъездом из Бостона предупредила Астрид о том, что я еду к ней.
Первую неделю я гостила у сестры, вторую провела в квартире Рины, с наслаждением слушая её рассказы о её сложных, но определённо точно увлекательных отношениях с Раймундом Хоггартом, который, к моему удивлению, оказался, как и её родители, детским стоматологом. Он был на пять лет старше Рины и, судя по её рассказам, являлся страстным любовником, однако её не устраивало, что он был далёк от романтики, так что в тот период своей жизни моя подруга находилась в активном процессе не сказать чтобы перевоспитания своего бойфренда, но направления его на путь истинный. Я смотрела на Рину и радовалась её счастью: она буквально сияла от своих новых, бурных отношений и даже обещала, что если когда-нибудь решит стать миссис Хоггарт, я и только я буду подружкой невесты на этой свадьбе.
Мне необходимо было закончить колледж и получить дипломтаков был мой план на ближайшее будущее. И потому в ночь на первое марта я отправилась обратно в Бостон. В том году в Роаре снега выпало мало и к концу февраля он весь растаял, зато температура на улице ночью могла достигать минус пятнадцати градусов, так что мы с Риной в ночь перед моим отъездом долго и тепло одевались. До сих пор помню, как Рина, улыбаясь, говорила: Теперь всегда одевайся тепло, слышишь? Даже не вздумай ходить без шапки и без шарфа: внутри тебя растёт ребёнок, так что ты ни при каких условиях не должна болеть!.
Я выпросила у неё ключи от старого ауди, на который она смогла самостоятельно накопить в свои двадцать четыре года, и в итоге до вокзала за рулём сидела самодовольная я, громко разглагольствующая о том, что когда-нибудь и я смогу накопить на свой личный автомобиль, и тогда позволю своей подруге прокатиться на нём. В ответ на мои мечтания Рина очень громко смеялась, явно желая заразить меня своим смехом, потому что нам обоим тогда было грустно оттого, что нам приходилось расставаться до июля. Хотя нет, не до июля. Рина обещала навестить меня в конце апреля, когда мой живот уже начнёт округляться, а она сама переедет в квартиру Раймунда.
Мы долго обнимались на перроне. На мои глаза даже навернулись слёзы, что вызвало у подруги искренний смех. Она сказала, что всё будет хорошо, что я смогу вырастить этого ребёнка и что все будут счастливы мне помочь: она, Астрид, Грир, мои родители. Поезд отправлялся в 00:30, так что десять минут мы простояли на морозе, а когда я вошла в вагон и состав тронулся, Рина ещё некоторое время шла за вагоном и махала мне вслед рукой, на рукаве куртки которой висела смешная варежка на резинке. Помню, что я очень долго стояла прилипнув лбом к окну и махала ей в ответ даже после того, как она скрылась из вида. Внутри меня подсасывало странное чувство горечи, которое я никак не могла себе объяснить В ту ночь я так и не смогла заснуть.
В ту ночь Рину Шейн пристрелили. Я видела свою лучшую подругу в последний раз именно в ту холодную мартовскую ночь.
Глава 17.Тереза Холт.Пять лет назад.
Убийцу так и не нашли. Рину пристрелили посреди города, прямо в её машине, но никаких свидетелей, никаких улик и даже подозреваемых так и не отыскалось. Я была последней, кто видел её и кто общался с ней, но я ничем не могла помочь следствию: убийство произошло спустя десять минут после моего отъезда. Вокзальные видеокамеры зафиксировали наш приезд на вокзал, наше прощание на перроне и выход Рины за пределы территории вокзала, но это было всё, которое одновременно равнялось ничему. Убийцу или, быть может, убийц не наказали. Кто-то осознанно, целясь в сердце моей подруги, убил её посреди ночного Роара, после чего продолжил жить дальше, словно ничего особенного не произошло Я была в шокевсе были в шокено мы оказались бессильны перед реальностью, которую нам подсовывал местный следователь уголовного отдела. Этот человек, никто из нас в этом не сомневался, в свои восемьдесят девять лет страдал маразмом, раз не находил ни единойни единой! зацепки. Да, дело Рины вёл допотопный старик, который в свои восемьдесят девять лет хотя и выглядел чрезмерно бодро, однако находился в откровенно преклонном возрасте, чтобы не то что возлагать на себя подобную ответственность, но иметь право не на простое участие в расследовании, но стоять во главе его! Правление расследованием убийства Рины древним стариком, способным быстро бегать, но неспособным так же живо мыслить, само собой являлось преступлением! Плевком в душу пострадавшим семьям! Показателем наплевательского отношения местных властей
Убийцу не нашли. Потому что, я уверена в этом, очень плохо искали. Или не искали вовсе. Все попытки убитых горем родственников и друзей вмешаться в этот процесс потерпели крах, а когда спустя год сплошного кошмара здоровье отца Рины стало резко сдавать позиции, её семья и вовсе прекратила бороться. Возможно только эта пассивность в итоге и помогла отцу Рины протянуть ещё четыре года после смерти единственной дочери, но третий по счёту приступ его всё же доконал. Он успел увидеть рождение внука от Грэма, но рождения внучки так и не дождался.
Самой сложной для меня стала первая неделя осознания невозможности отмены смерти Рины: соболезнования мистеру и миссис Шейн, Грэму и его жене, похороны, общение с полицией Спустя семь дней, когда мне отчётливо показалось, будто горе угрожает убить меня, я вдруг неожиданно, резко отстранилась от этой боли. В моей голове внезапно прозвучали сказанные мне той злосчастной ночью слова Рины: Внутри тебя растёт ребёнок, так что ты ни при каких условиях не должна болеть!, и я резко перестала болеть. Позже, когда моё отстранение от смерти Рины пройдёт, родные объяснят мне, что это был защитный блок со стороны моей психики, но мне до сих пор кажется, будто я попросту предала свою подругу, чтобы защитить своего ребёнка. Я перестала плакать и страдать, я стала меньше торчать в четырёх стенах и начала регулярно гулять по свежему воздуху, с головой ушла в учёбу, в чтение специальной литературы о материнстве, и сосредоточилась на сбалансированном питании Я даже впервые в жизни попыталась заняться йогой, но меня хватило только на три занятия. Смерти Рины для меня не существовало. Спрятавшись от неё в Бостоне, я почти всерьёз считала, будто после того, как эта странная весна минует, в июле мы обязательно встретимся: я приеду рожать в Роар и моя лучшая подруга встретит меня на перроне, и поселит в квартиру, которую она пообещала для меня придержать Вот только никакой подруги у меня больше не было. И квартиры не было. И плана, соответственно, у меня до последнего момента тоже никакого не было. В результате я только и смогла что спрятаться в коконе, и получить свой диплом с отличием, но когда наступил июль, я наконец осознала, что совершенно не знаю, что мне делать дальше и в какую сторону двигаться. Благо, за меня это прекрасно знали близкие мне люди. Видя, в какой глубокой отрешенности относительно потери Рины я пребываю, они старались не заговаривать при мне о ней, а пока я таким образом защищала свой живот от переживаний, они за моей спиной планировали моё будущее, в котором они могли бы помочь мне справиться не только с послеродовой депрессией, но и с осознанием смерти Рины, которое, как они были уверены, должно было вернуться ко мне сразу после рождения ребёнка.