Друг большой мисс Вестерн, можт быть? На лице была написана вежливость, взгляд ничего не выражал.
Она была дешевой, неряшливой и жадной сучкой. Где мы можем побеседовать?
А вы откуда, мистер?
Из Лодердейла.
Там, может быть, вдруг вы знать такой Сэм Дикки.
Я работал с ним как-то раз. Один общий друг в беду попал.
Случись, может, знать он ваше имя?
Трэвис Макги.
Пожалуйста, подождите время, мистер.
Я ждал минут десять. Несколько ребятишек выбежали посмотреть и пристроились наблюдать с безопасного расстояния.
Она вернулась и, как и раньше, наклонилась к двери. Улыбка ее показалась мне усталой и вымученной.
Просто чтобы убедиться, мистер Макги, я попросила мистера Сэма вас описать. Он это сделал весьма подробно. Все сходится. И он сказал, что я могу вам доверять на все сто, а Сэм не так уж и часто говорит это про ваших. То, что вы с ним знакомы, сберегло вам немало времени. Я надеюсь, вы понимаете, что обычная маскировка просто необходима. Если можете, возвращайтесь сюда в девять вечера. Я думаю, так будет лучше всего. Через четыре квартала отсюда увидите светофор. Там на углу аптека. Остановитесь у аптеки и помигайте фарами.
В пять минут десятого я туда приехал. Она быстро открыла дверцу машины и села.
Просто вокруг поездим?
Нет. Поезжайте прямо, а потом я скажу, где свернуть. Это место, где мы сможем поговорить.
Узкий проезд вел на задний двор, окруженный высокой изгородью гниющих стволов. Небольшое застекленное крылечко, удобно обставленное, свет включен. Я прошел туда следом за ней. Она успела переодеться в темно-зеленый сарафан и белую блузку с длинными рукавами и бантом.
Когда я прошел за ней на веранду и мы сели в удобные кресла по обе стороны от журнального столика, она сказала:
Здесь живут мои друзья. Вытащила из сумочки сигарету и закурила. Я понимаю, высокая степень конспирации. Но мы тут привыкли к этому, мистер Макги. Мистер Сэм сказал, что я могу вам доверять. Дело в том, что я один из региональных директоров КОРРа. Окончила Мичиганский университет. До замужества работала учительницей в школе. Муж умер от рака два года назад, и я вернулась сюда. Работа горничной предоставляет большую свободу действий, и вероятность оказаться под постоянным наблюдением меньше. В отношении расового вопроса я воинствующий оптимист. Я верю, что люди доброй воли, принадлежащие к обеим расам, добьются своего. Так что теперь вы можете перестать волноваться насчет меня и того небольшого спектакля. Спрашивайте, что вас интересует. Вы мне показали очень аккуратно сделанную фотографию Тами Вестерн. Не уезжай она так часто, я бы ее давно из своего списка вычеркнула. Эта женщина могла за двадцать минут всю квартиру превратить в бедлам. Все, что я могу о ней сказать, это то, что у нее всего было слишком много. Лишние деньги, одежда, которая ей надоела, подарки от мужчин, которые она не знала, куда девать. Но почему-то временами у меня от нее мурашки по телу шли. Всякий раз, когда мы оставались наедине и я занималась работой по дому, а она не спала, не красилась и не принимала очередной получасовой душ, она вечно пыталась убедить меня, насколько бы мне лучше жилось, согласись я продаваться белым мужчинам. Говорила, что во всем мне поможет и с нужными людьми познакомит, и три-четыре сотни чистыми я безо всяких хлопот в неделю зашибать буду. Мне ничего не оставалось, как повторять ей, что никакая богобоязненная баптистка не может на такое пойти, не отправившись непременно в ад. Я действительно была потрясена, когда вы мне сказали, что она умерла.
Убита. Вы долго у нее работали?
Мне кажется месяцев пятнадцать. Да, так.
И как часто она уезжала?
Круизы. Корабельные круизы по Карибскому морю. Обычно от пяти до пятнадцати дней. Она мне сообщала, когда уедет и когда вернется. Она отплывала из Порт-Эверглейдз. И обычно привозила мне какой-нибудь небольшой подарочек. Эти корабли, вы же знаете, и летом и зимойкруглый год ходят. Пока я у нее работала, она раз двенадцать уезжала.
И был какой-нибудь обычный распорядок?
В своем роде да. Когда она возвращалась, то сидела дома, никуда не выходила. Спала до полудня, ставила эту музыку, телевизор смотрела и делала свои упражнения. Надо сказать, мистер Макги, что эта женщина всегда следила за своей фигурой, чтобы все хорошо сидело. Уляжется на пол, зацепится ногами за край кушетки, пальцы за затылком сцепит и начинает садиться и ложиться, раз пятнадцать и как можно медленнее. Время от времени примеряла все, что у нее было, и оставляла раскиданные вещи после себя, чтобы я снова все повесила в шкаф. И еще у нее две подруги были. Временами, когда она дома сидела, ни одна не зайдет. В другое раз то одна, то другая, а несколько раз и вместе приходили. Баловались с волосами, причесывали друг друга по-разному. Или в карты играть усаживались. Такого языка нигде не услышишь.
А вы знаете имена подруг?
Одну из них звали Ди-Ди. Маленькая, рыженькая, чуть тяжеловата. Так, дайте подумать. Они иногда, смеха ради, ее полным именем величали, чтобы позлить, это было Делила Дельберта Бантри. Но обычно Ди-Ди звали Ди-Ди-Би. Она, похоже, была более образованной, чем две другие, но выражалась хуже всех. Она примерно того же возраста, что и мисс Вестерн, где-то двадцать шестьдвадцать восемь, мне так кажется. Третья девушка была помоложе, лет двадцати с небольшим, и очень худенькая. Натуральная блондинка с хорошими, густыми волосами, совсем бледного оттенка, и она обычно так причесывалась, что личико словно выглядывало из этой копны, хорошенькое такое личико, черты остренькие, брови и ресницы черные. Не от природы, просто для большего контраста. Полного имени не знаю. Они ее называли Дел.
А какая машина была у Тами Вестерн?
Красный «мустанг» с белой крышей.
И долго она сидела дома после очередного круиза?
Неделю или около того, дней десять. Потом начинала выходить, накупала кучу всяких вещей. В такие дни вечером она обычно уезжала. А потом вообще домой не возвращалась по три-четыре дня в неделю. Когда она бывала дома и я тоже, ей иногда звонили, и она, валяясь на кровати, ворковала с любовником по телефону, но стоило мне пройти мимо, подмигивала и рожицы корчила. Однажды она прямо-таки рыдала в трубку, умоляла кого-то, но это ничего не значило. Те же подмигивания и гримаски. Потом, через некоторое время, она собирала вещи и уезжала в очередной круиз.
А мужчины в квартиру заходили?
Нет. У нее был свой пунктик. Она говорила, что это ее жилище, и за его границами можно выходить за все границы вообще.
Человек из квартиры 7С знал ее. Грифф.
Да, знаю. Большой такой, со злобным взглядом. Не знаю даже, какие у них отношения между собой были. Он звонил иногда, и она на некоторое время уходила в соседнюю квартиру.
А каковы ваши догадки об этих отношениях?
Она нахмурилась и прижала длинный и тонкий палец к уголочку рта. Когда Корин выходила из своей роли горничной, в ней появлялась слегка натянутая элегантность образованной негритянки, непрерывно предлагающей вам принять ее такой, как она есть, или, в противном случае, она будет бороться с предубеждением, которое вам внушает. Я даже не могу осуждать их за полное отсутствие чувства юмора. Они мертвым грузом тащат на себе лишения своего народа и, хотя признают умом, что примитивный менталитет является результатом окружения, держат в резерве некоторый запас эстетики, чтобы требовать расового равенства. Они говорят «Сегодня», зная, что лишь пятнадцать процентов всей негритянской Америки может с достаточной ответственностью отнестись к реалиям «Сегодня» и справиться с ними. На расистском Юге, наверно, процентов семьдесят белых высказывают желание принять определенные обязательства «Сегодня» по отношению к неграм. Но они не знают, куда направить свою энергию, кроме как на притеснение большинства черных американцев, что приводит к крови, позору и конфликтам.
Я надеялся, что эта милая киска с лицом цвета старой монеты не станет слишком часто совать головку под полицейские дубинки и что ее не будут слишком часто вызывать для допроса. И если, по словам одного из их умнейших адвокатов, Сэма Дикки, она доверилась белому человеку, проявив тем самым слабость, рано или поздно гарантирована ответная бомбардировка.
Моя расовая нетерпимость весьма своеобразна. Если бы существовали зеленые или ярко-синие люди, я бы просто постоянно и примитивно забывал о разнице между нами на том уровне наблюдательного животного, что достался нам в наследство от пещерного человека. Но я бы особенно любил тех, кто избегал нерях, дураков и зануд так же старательно, как я сам избегаю белых нерях, дураков и зануд.
Из того, что я слышала, сказала она, я могла догадаться, что эти трое цепляли мужчин на удочку и брали их с собой в круиз. Они были шлюхами, старавшимися по мере возможности придать своему занятию пристойный вид, чтобы не выглядеть обычными проститутками, и стригли мужчин как овечек. Так что им, видимо, нужна была какая-нибудь защита, чьи-нибудь мускулы на случай, если клиент поведет себя не должным образом. Я думаю, с этим Гриффом у них примерно такие отношения и были, причем он их держал в страхе. Возможно, на первых порах, он даже помогал им каким-нибудь образом в поисках клиента.
А в беседах никогда не всплывали еще какие-нибудь мужские имена?
Эти двое поддразнивали ее каким-то мужчиной. По имени Терри. Они довольно грубо шутили по этому поводу, и она страшно злилась. Она покачала головой. А больше я никаких имен не помню.
Откуда вы знаете, что у нее было много наличных денег?
Она всегда и за все платила наличными, даже за квартиру. Но это все, что мне известно. Ой, погодите. Как-то раз, довольно давно, я закончила уборку, и пришло время заплатить мне двенадцать долларов. У нее было совсем немного денег в сумочке, и она велела мне подождать. Ушла с сумочкой на кухню и дверь за собой закрыла. Потом вышла и отдала десятидолларовую банкноту. Я не думаю, чтобы у нее были хоть какие-нибудь сомнения насчет моей честности, во всяком случае после того, как я взяла ее хорошенькую плиссированную блузочку к себе домой, чтобы постирать и погладить. Она была итальянская, ручной работы, купленная в Нассау. Только я ее намочила, смотрюв кармашке что-то темное, и это оказались четыре стодолларовые банкноты, сложенные в три раза и скрепленные бумажной ленточкой. Я деньги высушила и отдала ей в следующий свой приход, и она сказала, что ничего смешнее в жизни не видывала. Я ей ответила, что мы, добрые баптистки, в жизни чужого не возьмем, но она меня заставила двадцать долларов взять за то, что я все вернула.
А на этот раз она сказала вам, что уезжает?
Нет. Я должна была зайти в понедельник и, отпирая замок, думала, что застану ее еще в постели. Но она собрала вещи и уехала. Я огляделась и поняла, что она взяла все свои лучшие вещи и все чемоданызначит, это надолго. А уж какой там был беспорядок, можете мне поверить, вещи повсюду разбросаны, пустые стаканы, все ящики выдвинуты. Все выглядело так, словно ей пришлось уехать внезапно. Так что я все прибрала, натянула свежее постельное белье и решила, что она сама со мной свяжется, когда вернется.
Только один момент, миссис Волкер. Вы не знаете, куда она обычно отправлялась, когда уезжала по вечерам?
Я бы сказала, в приличные места на набережной. Судя по спичкам из баров, до того как она курить бросила. «У камелька», «У Раймона», «Добавка». В такого рода места. И когда другие женщины приходили, они иногда подобные бары обсуждали, кого там встретили, ну, и тому подобное.
Я просто не могу найти слов, чтобы выразить вам свою признательность.
Я бы хотела спросить, что с ней случилось, но у меня такое чувство, будто вы не очень хотите отвечать.
Давайте договоримся так. Когда с этим будет покончено, в один прекрасный день я разыщу вас и расскажу, как и почему это случилось, потому что тогда эти сведения уже не будут для вас представлять никакой опасности.
Она кивнула.
И мы с вами ни о чем не беседовали.
Правильно.
Мы вышли к машине. Она остановилась и сказала:
Отсюда я до дома пешком дойду, мистер Макги.
Корин, мне никакого труда не составит вас подвезти. Здесь темновато, фонарей почти нет.
Она повернулась, и свет с веранды упал на ее лицо. Внезапно она печально усмехнулась, и в глазах ее блеснул огонек.
Корин сделала большой шаг назад, и после неуловимого движения ее правой руки я увидел десятисантиметровое лезвие. Было видно, что она держит его со знанием дела, рука сверху, рукоятка упирается в ладонь, большой палец поверх сдвинутых остальных.
Не тронь меня, ублюдок, не смей приставать к девушке. Прочь с моей дороги!
Я просто потрясен.
Она выпрямилась, вздохнула, убрала лезвие и бросила его в карман сарафана. Посмотрела на звезды без какого-либо особого выражения на лице.
Нам, горничным, приходится держать ухо востро. Это не гетто, и здесь совсем другие законы, чем снаружи. Мы веселые, улыбающиеся чернокожие с потрясающим врожденным чувством ритма. Нас ударишь, да с ног не собьешь. Мы всегда будем милыми и лихими, разве что только коммунисты нас баламутить примутся. Она посмотрела на меня, и во взгляде была горечь. В этом штате, друг мой, негр, обвиняемый в убийстве негра, получает в среднем три года тюрьмы. А негра, изнасиловавшего негритянку, и судить-то, как правило, не будут, если только девочка не моложе двенадцати лет. Санта-Клаус и Христос белые, мистер Макги, а у кукол для маленьких девочек и солдатиков для маленьких мальчиков белые лица. Моим парнишкам два с половиной и четыре года. Что я с их жизнью сотворю, если позволю им тут вырасти? Нам нужно выбраться отсюда. В конце концов, это просто. Мы хотим туда, где есть законы, где преуспеваешь или терпишь неудачу лишь в зависимости от своих чисто человеческих качеств. Разве это так уж много? Я не хочу иметь белых друзей. Не хочу общаться. Знаете, какими мне кажутся белые? Как вам альбиносы. Я надеюсь, что никогда не окажусь в постели с белым мужчиной. Я не хочу интегрироваться. Я не желаю чувствовать себя интегрированной. Мы хотим лишь получить свою квоту в системе управления этой цивилизации, мистер Макги, и когда мы ее получим, то за преступление будет полагаться одно и то же наказание, будь его жертва белой или черной, и муниципальные услуги будут одинаковыми, в зависимости от района, а не цвета кожи. И хороший человек будет считаться достоянием человеческой расы. Извините, конец лекции. Горничная выговорилась.
Когда я встречусь с Сэмом, то скажу, что эта его Корин Волкерблеск, а не девушка. И еще раз большое спасибо.
Развернувшись и выехав из тупика, я увидел ее впереди, идущую по темной улице. Вернее, даже не ее, а взмахи рук в длинных рукавах белой блузки под темным сарафаном.
Глава 9
Как-то раз один очень способный в прежние времена рулевой очень заботливо обучил меня прекрасному искусству притворяться, что ты очень сильно надрался.
В полночь, переодевшись в костюм «должностного лица на отдыхе», я вновь появился, уже набравшимся до чертиков, в баре «Добавка». Я шел, контролируя каждое свое движение, словно человек, идущий по тридцатисантиметровой досточке на уровне сорокового этажа через Парк-авеню. Я усаживался на табурет у стойки, как в замедленном кино. Уставившись тут же на горлышки бутылок, я краем глаза заметил довольного хорька, приближающегося, чтобы протереть идеально чистую поверхность стойки.
Добрый вечер, сэр, сказал он, слегка выделив это слово, отдавая дань уважения полученному раньше доллару. «Плимут» со льдом?
Я перевел на него взгляд, медленно, безо всякой спешки, сфокусировав его метра на три в стороне, а уж потом на нем самом. Я говорил медленно, разделяя слова паузами, чтобы они звучали правильно:
Я уже заходил сюда раньше. У вас очень хорошая память, молодой человек. «Плимут»это замечательно. Действительно замечательно. Да. Большое вам спасибо. У вас тут замечательное местечко.
Благодарю вас, сэр.
Поставив передо мной бокал, он остался стоять рядом. Я смотрел прямо перед собой, пока он не повернулся, чтобы уйти, а потом сказал:
Завтра, и завтра, и завтра.
Сэр?
Как вас зовут, мой дорогой друг?
Альберт, сэр.
Завтра, и завтра, и завтра. Слова одного поэта, Альберт. Я много денег в этом месяце сделал. Просто неприлично много.
Поздравляю, сэр.
Спасибо, Альберт. Ты меня понимаешь. Это было редкое везение. Мои адвокаты сделали так, что я почти не платил налоги, почти всю сумму себе оставил. Мои партнеры трясутся от зависти. Моя женушка снова начнет мне улыбаться, завтра, и завтра, и завтра, Альберт. И я должен молиться, чтобы в одно из этих завтра сорвать еще одну сливу с дерева жизни. Но имеет ли это значение? В чем скрытый смысл?