Она пожала плечами:
Я ему скажу, что зашла в одно местечко, где по радио новости Майами передавали, и услышала про Тами и Ди-Ди, и все вычислила по тому, как он себя вел. Во всяком случае, если вам так этого не хочется, зачем плыть на этом корабле? Вы меня нашли. Сделали мне большое одолжение. А я даже имени вашего не знаю. Летите обратно самолетом.
Мое имя Трэвис Макги, и я плыву в каюте номер шесть по прогулочной палубе. Я могу подать вам идею насчет того, что делать дальше. Он выпьет столько, сколько ему это нужно, чтобы отрубиться?
Он всю поездку только это и делает, а пока мы тут беседуем, уже наверняка приступил к делу.
Оставьте ему записку. Скажите, что слышали новости из Майами и все вычислили. И тогда решили утопиться. Это послужит вам прикрытием на тот случай, если Грифф получил указание встретить корабль и убрать вас прямо оттуда.
И что потом?
Потом я хорошенько уплачу стюарду, а он уж найдет способ устроить так, чтобы вам не пришлось сходить с корабля вместе со всеми. Придумаем какую-нибудь причину, которая его устроит. Что-нибудь типа мужа, поджидающего вас с пистолетом у выхода из-под таможенного навеса. Анс Терри никому вашу записку не покажет. При подсчете сходящих пассажиров двоих не хватит. Вас и меня. Но наш стюард может использовать дольку от своей доли так, чтобы никто не поднимал шума. Анс пронесет через таможню ваш багаж, а у меня есть на борту знакомый, который захватит мои вещи. После того как вся суета уляжется и все уберутся, мы сойдем.
Она сняла шляпу и положила рядом, пригладила волосы, посмотрела, прищурившись, на свой бокал и побарабанила пальцами по черной столешнице.
Конечно. Он им покажет записку. Я с корабля не сойду. И они поверят, что я спрыгнула в море. Это даст мне возможность скрыться.
Я дам вам денег для начала. Пару кусков.
Все еще прищурившись, она сказала:
Почему?
В качестве одолжения Ванжи. Я обещал ей это сделать. И предпочитаю доводить дело до конца.
Она никогда ничего не говорила ни о каком Макги из Лодердейла.
Я достал из бумажника подписанную фотографию. Она ее рассмотрела.
Ух ты, даже так? А откуда она вас знает?
Давние знакомые.
Она вернула фотографию.
А чем вы на хлеб зарабатываете?
Я бы назвал себя коммерческим партнером. Но временами клиент возражает против того, чтобы его семья и друзья узнали, насколько он туп, и тогда они называют это вымогательством или жульничеством.
Забавная у вас манера излагать такие вещи. Из вас бы, наверно, классный конферансье получился, вы больше на гонщика похожи, или на тех, кто дороги строит или мяч гоняет, или что-нибудь подобное. А у вас есть какие-то причины оставаться в Лодердейле?
А что?
Может, вы могли бы меня как-нибудь использовать в качестве наживки. Одному Богу известно, какой у меня опыт, я целую пьесу для этих мужиков разыгрываю.
Четырнадцать пьес.
Она приподняла плечи:
Такого рода конец меня никогда не привлекал, больше не хочу.
Давайте так скажем, Дел. Я в грязные дела не впутываюсь. Если вы грубо работаете, то рискуете упасть слишком больно, когда запахнет жареным. И любая моя операция подразумевает сотрудничество. Конечно, я мог бы вас использовать. Мы могли бы неплохо прошвырнуться вместе. Хороший сезон для того, чтобы отправиться поработать на побережье Джерси. Но что, если эти люди тут обнаружат, что вам удалось сбежать? Кто-нибудь отправится следом. Вдруг я буду переходить улицу вместе с вами, когда они вас переедут? Зачем мне так рисковать? И полиция, кстати, не поверит, что вы за борт бросились. Если они весь клубок размотают, вы одной из первых в списке окажетесь, а меня в глубокую яму кинут за сокрытие убийцы.
Я никого не убивала! Я не могла!
Вы всего-навсего заманивали их в такую ситуацию, в которой это мог сделать Анс. Четырнадцать раз. Вас на электрический стул не посадят. Такую милую молодую женщину. Почти никогда не сажают. Но вам там сроки просуммируют. А когда вы в конце концов из тюрьмы выйдете, то лишь в ящике через задние ворота. А я могу получить пять или десять лет за укрывание преступника. Детка, я свободен как птица, потому что никогда не рискую по-черному.
Она повернулась ко мне лицом к лицу, обхватила мое запястье своими коротенькими пальчиками и принялась обрабатывать этими своими зелеными глазищами. Это был вовсе не неподвижный взгляд. Она водила им туда-сюда, вверх и вниз и наискосок, каждый раз останавливаясь на глазах. Чистый серебряный голосок зазвучал чуть приглушенно:
Я ловила мужиков с тех пор, как мне шестнадцать исполнилось. Милый, я так устроена, что просто должна принадлежать кому-нибудь. Анс был слабым, именно потому ничего великого и не получилось. Макги, ты так быстро на меня все обрушил. И я знаю, мы хорошо друг на друга реагируем. Это то чувство, которое ни с чем не спутаешь. Так что у меня нет иного выбора, кроме тебя, милый. Я должна доверять тебе. Я должна предоставить тебе командовать и вытащить меня из этой дряни. Вот так между нами все складывается и, может, еще лучше сложится, чем мы предполагали. Когда у кого-то есть, я могу все время на уровне держаться. Я тебе буду помогать во всем, что ты захочешь, а мне только еда нужна, одежда и крыша над головой. И я Христом-Богом клянусь, что если меня кто найдет, я их сумею убедить, что ты и знать ничего не знал. Я могу хорошо помогать. Я могу кем угодно быть, хоть студенткой, хоть домохозяйкой, хоть моделью, или там юной вдовой, или еще кем. А когда ты скажешь: уходия уйду. Ни слез, ни истерик. Ну, давай попробуем, а?
Но я не мог выбросить из головы этих мужчин, четырнадцать человек, выбитых, как бильярдные шары, из своего бизнеса этими прекрасными глазами и милым голоском, мужчин, присасывающихся к этим толстым губкам, зажатых в длинных и теплых тисках ляжек, мужчин, благословлявших удачу, которая в их годы послала им пылкость и преданность такой видной девушки, отправлявшихся с ней в круиз и не переживших своей первой ночи на борту, уступая место стареющему «Мистеру Атлету».
Может быть, сказал я. Я подумаю. Может, у меня появятся кое-какие мысли о том, как обеспечить себе определенную страховку. Уже начало пятого. Когда ты от него отделаешься?
На мгновение она позабыла о моем вопросе. Покачала головой.
Как подумаешь об этом, просто мистика какая-то. Боже мой, чтобы он отдал меня в лапы Гриффу точно так, как я ему этих клиентов отдавала! Все, что ты говоришь, сходится. Нам, девицам, следовало сообразить. Только дело жареным запахнет, так нас первыми и уберут. Знаешь, а я буду скучать по этим девчонкам. Нам так весело бывало.
Так во сколько?
Ох, судя по его обычным достижениям в этой поездке, я думаю, он отрубится еще до одиннадцати. Может, даже до десяти.
Шестая каюта, сказал я. Потом постучал костяшками по столу. Два быстрых удара, пауза, и опять два быстрых. Постучишь вот так.
Чисто теоретически интересно то, что по дороге от столика к входной двери она ухитрилась трижды настойчиво потереться о меня туго обтянутым тканью бедром, хотя ее вовсе не качало и не было никаких проблем с тем, чтобы удержать равновесие. С обычной своей практичностью она сменила хозяина.
И теперь дело лишь за тем, чтобы окончательно закрепить, зацементировать новые отношения единственным известным ей способом.
Глава 12
Вернувшись на борт в половине пятого, я проверил условленное место для почты и нашел там записку: «Дома».
Потом пошел на корму и спустился к Мейеру в каюту. Он открыл на мой стук.
Добро пожаловать в каюту четвертого класса, сказал он. Потом указал на туалетный столик. Я увидел куклу. Подошел и взял в руки. Он вырезал довольно неплохой цементный блок, который болтался на серебряном проводе сантиметра на три ниже коленок.
Кукла была обнажена. Любая другая просто казалось бы раздетой и голой. Но сделавший ее японский мастер, даже зная о том, что она будет зашита и заклеена в кимоно, отнесся с невероятным вниманием к каждой детали, изготовив скорее статуэтку, чем куклу. Даже пупок был типично азиатским, маленький пенек с вдавленной загогулиной.
Ничего не мог с чертовыми волосами поделать, объяснил Мейер. Пришлось все срезать, подержать в горячей воде, распрямить, снова приклеитья на берег за клеем сходили подровнять маникюрными ножницами.
Прекрасная работа, Мейер. Просто безукоризненная.
И после того, как я подвел ей брови черными чернилами, сходство заметно увеличилось.
Она еще заставит нашего паренька изрядно подергаться.
А как ты все провернул?
Он сел на койку. Я оседлал металлический стул, привинченный к полу перед столиком. Он был чудесным слушателем, издававшим восклицания от потрясения, удивления, страха, сожаления и одобрения, а также вздохи, ворчание и мычание всюду, где это было нужно.
И вот я стою под портиком и вижу, как она шагает к Бей-стрит, зная, что она во всем чуть перебарщивает, один лишний повороти круг так завертится, что не удержишься. Регулировщик на своем помосте под зонтиком всех птиц с дерева свистком своим посдувал и весь транспорт в центре остановил, чтобы дать ей Ист-стрит перейти, а какой-то парнишка в панаме на старушку с горой пакетов налетел. На нее через плечо засмотрелся.
Боже мой, Трэвис, ну просто фантастический расклад!
Это лишь начало. Вот потом пошел расклад. Я с этого момента играл по тому, как она себя вела. Я и понятия не имел, сколько она проглотить может и что это для нее звучит правдоподобно. Когда не срабатывало, я опять створки раковины закрывал. Она из тех, кого дрянными штучками называют. Похлестче нашей Ванжи. И обманывает себя еще больше, чем это делала Ванжи. Она просто рвется поверить в то, что Терри ее кинет, потому что ее самое можно уговорить кинуть его. Чуть поубеждатьи она двоих за одну поездку пришила бы. Сначала помогла бы Терри сбросить очередного голубка за борт, а потом на блюдечке преподнесла бы его самого Гриффу.
А как насчет того, чтобы держать ее на борту и искать возможность увезти ее с собой? Я на одном из этих поворотов споткнусь.
Я тебе прямо сейчас дам инструкции, с помощью которых ты тут же влезешь обратно.
Он слушал сосредоточенно и, когда я закончил, безошибочно повторил всю последовательность действий. С таким работатьодно удовольствие.
Но удастся ли тебе заставить ее это сделать? спросил он.
Ей этот выбор покажется вполне удачным.
Мы увидели ее за ужином. Торжественный вечер. Она вышла поздно, в одиночестве села за столик на двоих. На ней был темно-синий корсаж с поблескивающей металлической нитью, голубой кушак и белая юбка до колен, красиво колыхавшаяся при ходьбе. Я заметил, что, сделав заказ, она ищет меня глазами. Потом ее взгляд упал на меня, остановился, потом снова. Она смотрела так лишь мгновение, абсолютно невыразительно, потом чуть заметно кивнула.
Чуть позже я поднял голову и заметил толстого туриста, нагнувшегося над ее столиком, склонившегося к ней и что-то говорившего. Огни столовой вспыхивали яркими бликами на его потной и лысой голове. Она не обращала на него ни малейшего внимания. Он слегка покачивался и с пьяным видом продолжал настаивать. В конце концов она подняла голову, словно только что заметила его. Поманила его поближе. Положила руку на шею, пригнула к себе и что-то пошептала на ухо. Шептала она секунд десять. Он так и отшатнулся. Она спокойно наблюдала за ним. Он, пятясь, налетел на официанта, развернулся и пошел обратно к своему столу. Протопал совсем близко от нас. Побледневший, с открытым ртом. И в глазах у него было такое выражение, словно он только что на мгновение заглянул в ад и тут же обратился в веру.
Он сел, поковырялся в тарелке, а потом ушел.
Когда я в следующий раз поднял голову, ее уже не было.
Ровно в половине одиннадцатого она постучала в дверь, выходящую в коридор. Быстро вошла, бросила большую белую сумку и голубой пакет на кровать и бросилась ко мне в объятия, крепко обхватив руками за талию. Она дрожаламне кажется, наполовину наигранно, наполовину всерьез. Она тесно прижималась и шептала:
Милый, милый, милый. Теперь я спасена.
Я мягко разжал ее руки и отступил:
Тебе не следовало забирать ничего из вещей.
Но я знаю это. Я и не забирала! Не злись на свою Делли. Я теперь твоя, милый. Я просто купила кое-что из мелочей, всякую ерунду, только самое необходимое, милый, и еще этот пакет, чтобы сложить то, что не влезет в сумку. Она тоже новая. Он весь мой гардероб знает. Он такой. Он там все найдет, и сумочку мою, и документы, и все деньги, какие у меня остались. Он обнаружит, что единственное, что исчезнет, это моя ночная рубашечка, и заметит, что она была для сна приготовлена. Она в голубом пакете, милый. Он увидит, что я даже то любимое платье не взяла, что с витрины купила, и поймет, как я была расстроена. Я даже свои милые часики сердечком на тумбочке оставила. И постель разворошила, словно заснуть пыталась. А записку я к подушке приколола. Написала, как ты велел, милый, что услышала по радио про Ди-Ди, и Тами и поняла, почему он так странно себя ведет. Дверь надо ключом закрывать, так что мне ее пришлось незапертой оставить. В общем, я сложила записку и приколола вот так. И написала, что не могу больше жить с сознанием того, что мы наделали. Ох, да у него никаких сомнений не возникнет! Так что вот я, здесь, вся твоя, без гроша, лишь с этой одежкой, в которой меня так не поймают. Я ее специально купила, чтобы самой на себя не походить. Видишь? Короткая зеленая юбочка, эта закрытая блузка, и чулочки совсем детские. Давай я тебе все вместе покажу. Она бросилась к своей новой сумке, вытащила расческу и уселась перед зеркалом. Вытащила шпильки, распустила волосы и, кусая губы, расчесала густую светлую шевелюру. Потом сделала «конский хвост» чуть набок, так что он спускался на правое плечо. Обвела губы розовой помадой. Надела новые темные очки в шикарной оправе, встала и повернулась ко мне, улыбаясь в ожидании оценки.
Вот так и сойду с и-итальянского ко-орабля.
Тебя выдает походка.
Она прошлась до двери и обратно, чуть расставляя носки, сутулясь и слишком свободно размахивая руками.
А так?
Хорошо. Тебе восемнадцать. Снова восемнадцать.
Она сняла очки, остановилась и взглянула на меня снизу, задрав голову.
Ты решил «да». Я вижу.
При одном условии.
При любом.
Я положил на стекло туалетного столика фирменный корабельный блокнот и свою ручку.
Садись тут и пиши то, что я тебе скажу. Когда она села и взяла ручку, я велел поставить вчерашнее число. «В полицейское управление Бровард-Бич, штат Флорида. Господа»
Эй! Ты что
Пиши. Можешь потом порвать, если захочешь, если сама не понимаешь, для чего это нужно сделать. Можешь порвать и выметаться после этого из моей каюты.
Она склонилась над бумагой, как школьница, и принялась писать. Я диктовал:
«Я решила покончить жизнь самоубийством, выбросившись в море до того, как этот корабль доберется до Флориды. Я отдам кому-нибудь это письмо и попрошу переслать вам».
Только чуть-чуть помедленнее, пожалуйста!
«Я предпочитаю расстаться с жизнью по своей воле чем ждать и позволить им убить меня так же, как и Еванжелину Беллемер. Точка. Я считаю, что все, кто с этим связан, должны заплатить за свои преступления. Точка. Вот потому сейчас я и делаю полное признание. Я сообщу вам где вы сможете всех их обнаружить и чем мы занимались на протяжении двух последних лет».
Я подождал. Она дописала последнюю фразу, повернулась и посмотрела на меня:
Ты, я вижу, чертовски прочную страховку получить захотел.
Ты головой своей подумай, женщина. Это же и для тебя страховка. Она Анса Терри за пять минут расколет, и он подтвердит, что ты за борт выпрыгнула. Фараоны возьмут всех, кто в этом участвовал, и не останется никого, кто бы стал тебя преследовать, даже если нападут на след. Никто тебя искать не будет, с обеих сторонникто.
Мне мне кажется, ты прав. Но я просто ненавижу все записывать. Может, мы это потом сделаем? Можешь мне доверять, милый, я все напишу, как только мы в безопасности окажемся.
Вот когда ты все напишешь и подпишешься и я получу это, и положу в конверт, и адрес напишу, и марку наклею, и отошлю, тогда и поговорим, насколько я могу доверять тебе, Дел.
Бог ты мой, ну и крутой же ты, а?
И свободен как птица, причем собираюсь и впредь таким оставаться. Если тебе это не подходит, можешь попытать счастья с Терри, с Гриффом.
Она быстро развернулась и схватила ручку.
Хорошо, хорошо, будь ты проклят. Что дальше?