Я залпом выпил полчашки кофе, предупредил ее, чтобы не отвечала на стук, и запер дверь снаружи. Потом спустился на прогулочную палубу. Корабль причаливал правым бортом к большой пристани. Там было около ста человек; в яркой одежде, загорелые, они стояли за доходящим до уровня груди ограждением, ожидая пассажиров и экипаж, прибывающих из последнего в этом сезоне круиза «Моники Д.». Они махали руками. До меня доносились приветственные возгласы. Фары машин освещали площадку для парковки. С корабля бросили стальные тросы, и чьи-то руки на берегу накинули петли на чугунные тумбы. Заревела палубная лебедка и стала распрямляться, медленно уменьшая расстояние до пристани. Смолкло низкое гудение главных двигателей, оставив лишь резкий звук генератора, снабжающего береговые корабельные службы. Были подняты и закреплены два трапа, и когда капитан и два корабельных офицера сошли по сходням в белоснежной форме с дипломатами и маленькими чемоданчиками в руках, по громкоговорителю объявили, что все сходящие на берег пассажиры должны собраться на прогулочной палубе у среднего трапа, готовые покинуть корабль, как только спустят багаж.
Я перешел на корму, откуда был виден пассажирский трап, и заметил Мейера, налегающего животом на перила первым в очереди. Он меня не видел. Выглядел он решительно и непоколебимо. Внизу в грузовом отсеке открыли отверстие для багажа и установили конвейер. Багаж поехал вниз, и рабочие принялись наполнять им первую грузовую тележку. Потом откатили ее под навес и стали наполнять следующую, пока другие работники порта разносили багаж из первой по нужным секциям в соответствии с именем пассажира на ярлыке. Каждое третье багажное место оказывалось, похоже, плетеной корзиной с бутылью. Пассажиры выстроились в очередь, достали таможенные декларации и справки о прививках, стоявшие с краю перегибались через перила, пытаясь разглядеть свой багаж. Береговая радиоустановка начала передавать марши так громко, что звенело в ушах и нельзя было разобрать ни слова. Объявили имена нескольких привилегированных пассажиров и попросили их перейти вперед, к другому трапу. Это были мелкие политические фигуры. Им пришлось пройти по широкому кормовому коридору, между проволочными заграждениями и бортом, мимо других пассажиров, чье нетерпеливое ожидание высадки лишь подстегивалось столь явной демонстрацией привилегий. Одноклассный корабль превратился в последние минуты круиза в двухклассный, и десяток особо привилегированных персон, немного гордясь своей значимостью, болтали между собой с излишним воодушевлением. Они окажутся первыми в очереди на таможенный досмотр.
Внезапно я заметил среди них Мейера. Его имени не называли. Он шел, как царь всех медведей, подняв голову и высматривая меня. Заметил и легко махнул рукой, эдакий принц крови, посылающий флорин бедному крестьянину. И я хорошо представил себе, как он будет держаться, если там, под навесом, проявят излишнее любопытство. С огромной помпой и холодным взглядом профессионала, исключающими всякую возможность предоставить герру доктору профессору Мейеру какое-либо другое обслуживание, кроме привилегированного.
Потом я заметил, как он высматривает кого-то за ограждением. Так же как и я, он искал Мерримей Лейн, нашу лже-Ванжи, стоящую в слишком плотном окружении толпы, и, вытянув ее оттуда, повел за собой. Они шли по разные стороны проволочной ограды, пока она не вышла на открытое место. Он приостановился, сказал ей еще несколько слов и поспешил следом за остальными привилегированными пассажирами, широко маршируя в такт «Звездам и полосам навек».
Мне не удалось высмотреть Терри, и передо мной уже вставали тревожные видения Анса, лежащего в постели в той же позе, в какой я его оставил, с кровяным шариком в мозгу, медленно останавливающим функционирование сердца и легких. Он здорово ударился головой. И даже с полотенцем на руке я мог оставить костяшками четыре приличные вмятины. Ушибы мозга распространяются внутри черепа и мозговой оболочки, иногда вызывая разрывы тканей. Гораздо меньшие повреждения заставляют иногда клиента пролежать в коматозном состоянии семь часов, семь недель, а то и семь лет.
Мои опасения нарастали, и я поспешил обратно на лоджию. Двери четырнадцатого номера были распахнуты, две горничные перестилали постели, весело переговариваясь по-итальянски. Это была явно счастливая команда. Последняя партия загорающих развезена по островам, последние чаевые надежно приколоты изнутри к трусикам, и в пятницу они отплывут домой, конец путешествиям, две недели с семьей, пока будут обновлять «Монику Д.» в одном из неаполитанских доков компании, готовя к средиземноморскому круизу с первого июля.
Перед тем как снова спуститься вниз, я подошел к перилам, перегнулся, посмотрел наверх и примерно в шести метрах впереди увидел Анса Терри, прислонившегося к перилам верхней палубы по правому борту.
Там были и другие люди, парочки, расположившиеся вдоль перил на большом расстоянии друг от друга. Это были отдыхающие, не видящие проку в том, чтобы толкаться на нижней палубе. Когда толпа схлынет, они сойдут вниз и спокойно спустятся на пристань. Это те же люди, которые остаются сидеть в самолетах, когда все стадо устремляется в проход в ожидании того момента, когда откроют двери. Когда проход освобождается, они встают, собирают вещи и сплошь и рядом ухитряются получить багаж первыми и сесть в первое такси.
Я прошел наверх. Встал в трех метрах от Терри. Его длинное, желтоватое и морщинистое лицо казалось пустым. Тело было неестественно неподвижно. Я разглядел на лбу ярко-красную шишку величиной с виноградину. Стараясь представить себе, что происходит у него в мозгу, я вдруг живо вспомнил, как совсем ребенком отправился в зоопарк и был зачарован непрерывным и бесцельным хождением белого медведя взад-вперед по клетке. Шесть шагов вдоль каждой стороны, меняя направление всякий раз, дойдя до поворота. Это очень напоминало то, что делал сейчас мозг Анса Терри. Он не мог знать о том, что Ванжи избежала того, чтобы быть похороненной в своей подводной могиле. Только он и Маклин знали, где она утоплена и с каким грузом. Но ведь он сам держал в руках куклу, похожую на Ванжи. Теперь Дел написала прощальную записку, не имеющую особого значения, и бросилась с борта. Кто-то приходил ночью и отобрал деньги. Его мысль блуждала туда-сюда, шесть шагов, по замкнутому кругу, пытаясь обнаружить какую-либо связь между этими событиями.
Вниз он не смотрел. Он вглядывался в даль безо всякой цели. Я посмотрел вниз и заметил Мерримей, стоящую на открытом месте у ограды, держась одной рукой за трубку, идущую вдоль верха заборчика на высоте груди. Закинув голову, она глядела на меня. Слегка отвернувшись от Анса Терри, я трижды махнул заслонявшей глаза правой рукой в его сторону. Она кивнула. На ней были темные очки.
Марш кончился. Сквозь электрические помехи в перерыве между записями она прокричала нам:
Анс! Эй, Анс!
Весь напрягаясь, он посмотрел вниз. Заиграли новый марш. Я видел, как он нашел ее и уставился вниз. Она помахала, сняла очки, стоя подбоченясь, как это делала Ванжи, и глядя прямо на него с ее обычной широкой и издевательской усмешкой.
Он уставился вниз, на нее, наклонившись вперед, схватившись огромными желтоватыми руками за перила и открыв рот. Я взглянул на нее. Она поцеловала ладонь и сдула поцелуй. Он не то задохнулся, не то закашлялся, и, посмотрев на него снова, я заметил на подбородке влажно болтающуюся тонкую и блестящую нить слюны.
Внезапно он взвился и бросился к лестнице. Как раз в это время одна из пар отошла от перил, оба средних лет, довольно шикарно одетые. Терри не менял ни направления, ни дороги. Чуть опустив плечо, он прорвался через менее чем полуметровое пространство между ними. Мужчина метнулся в сторону, врезался в перила и схватился за них, чтобы не упасть. Маленькая женщина отлетела под углом вперед, раскинув руки, чтобы удержать равновесие, и я побежал как можно быстрее, чтобы попытаться ее поймать. Это было как в замедленном кино. Она упала головой вперед на стопку сложенных шезлонгов, рассыпав их вокруг, невольно перевернулась на спину и вяло съехала вниз, из-под многочисленных кружевных оборок потекла кровь. Бросив на нее беглый взгляд, я устремился за Терри, услышав позади крики ее мужа; дрогнувшим от страха, злобы и гнева голосом он вопил:
Помогите! Помогите!
Военная музыка смазывала и заглушала его призывы. Добравшись до нижней палубы, я увидел Терри, бегущего по трапу на главную палубу. У него за спиной на палубе сидел толстый тип, орущий от возмущения. И как раз когда я попытался проскочить мимо, он с неожиданным проворством вытянул ногу, чтобы я налетел на нее коленом. Я успел выставить руки вперед, оперся о палубу, перекатился через плечо, вскочил, сделал три шага назад и тяжело сел напротив него. Потом мы одновременно встали, словно зеркальные отражения друг друга.
Прекратите эту чертову беготню! завопил он. Целую пачку сигар рассыпали.
Я пытался удержать его от этой беготни.
С меня и одного из вас хватит, приятель. Слезете каждый в свое время. Всем нужно сойти. И так слишком много беготни.
Услышав нарастающие крики, я бросился к перилам, посмотрел вниз и увидел Анса Терри, спускающегося по грузовому конвейеру и сидящего на нем задом наперед, молотящего кулаком по протянутой с палубы руке, попытавшейся задержать его, ухватив за колено. Такое обращение сбило мужчину с ног, а Терри ухватился за боковые стационарные перила, предохраняющие багаж от падения в воду, перемахнул ногой через конвейер, повис, легко спрыгнул на пристань, развернулся и устремился прямо к тому месту, где стояла за проволокой Мерримей. Мой верный страж твердо прыгнул в руку. Уперев его в левую руку, лежащую на перилах, я взял Терри под прицел. Совершенно не думая об уменьшающейся вероятности такого попадания из короткого дула при увеличении расстояния, помня о том, что он возьмет чуть выше, будучи опущен под углом вниз, и что если я прицелюсь в точку на спине Терри, то область попадания будет намного больше и при удачном выстреле его собьет с ног. Это слепое, яростное, звериное стремление поймать мертвую Ванжи можно было объяснить лишь однимнеобходимостью снова с этим покончить независимо от последствий.
Проворный, жилистый работник порта появился откуда-то сбоку и бросился на Терри сзади, схватив руками за горло. Тот согнулся под дополнительным весом, замедляя ход. Береговой охранник, не давая ему покоя, перехватился и нанес мощный удар по животу резиновой дубинкойприем, моментально понижающий свирепость 99 из 100 мужчин до уровня восточного евнуха. Она глухо стукнулась о тройной слой мускулов, натренированных до твердости дубленой козлиной кожи. Терри схватил дубинку, остановился и, вдавливая каблуки в пристань, замахнулся ею, словно молотком. Кто-то выключил музыку. Я услышал хруст костей, и охранник покатился по бетону. Остановившись, Терри, по-видимому, решил сбросить со спины мешающий ему вес. Он разорвал кольцо рук, сжимавшее его горло, и, наклонившись, с силой дернул охранника за запястья, так что маленький храбрец пролетел вперед, врезался в сетку в пяти метрах от Анса и отскочил от нее рикошетом. К моему глубокому и полному удивлению, Мерримей продолжала по-прежнему стоять, все так же понимающе улыбаясь.
Когда я стал прицеливаться, тот парень, что получил пинок, пытаясь не пустить Терри на конвейер, съехал на нем вниз, подбежал к Ансу, положил руку на мощное плечо, развернул лицом к себе и с огромным энтузиазмом ударил по губам. Люди на борту и на берегу странно притихли. Я слышал, как заплакали дети. Мужчины с различной степенью осторожности и спешки сосредотачивались вокруг места действия. Терри схватил оптимиста поперек живота и запустил туда же, навстречу медленно надвигающейся гибели. Охранник опустил дубинку на светлый парик на макушке. Двое носильщиков одновременно ударили снизу и сверху. Две руки, словно соревнуясь, били его по лицу. А потом подошли и самые осторожные. Кто-то отошел, качаясь, как на резиновых ногах. Один, упав, делал безуспешные попытки встать. Они повалили Терри, но он привстал, и тут же один мужчина закричал и, переваливаясь, побрел в сторону, обхватив живот руками. Еще какое-то мгновение Терри продержался сидя, и кто-то сорвал с него парик. Блеснул голый череп, и я услышал стук опускающейся на него резиновой дубинки. Он скрылся из виду, упав вниз, и суматоха кончилась. Они стали покидать его, расходиться в разные стороны, потирая лицо и осматривая руки, нет ли на них крови. Береговой охранник склонился над Терри, заломил обессиленные руки за спину и защелкнул на них наручники. Сверху на палубе все тот же надтреснутый голос вопил:
Доктора! Скорее! Приведите доктора!
Около меня стоял толстяк. Он смотрел вниз, на вздернутое дуло тридцать восьмого калибра, все еще остававшееся у меня в руках. Я сунул его в кобуру, и пистолет щелкнул, входя в гнездо. Толстяк сказал:
Я ничего ни о чем не знаю, и у меня ужасное зрение.
Он удалился, стараясь уйти попроворнее.
На борту и на берегу вдруг разом зашумели. И конечно, каждый все видел по-своему. Последние из зевак встали, некоторыедержась за друзей. Терри стал кататься из стороны в сторону, и его поставили на ноги, всего в крови от свежих ран на безволосой голове. Он шел послушно, поддерживаемый с двух сторон. Шагов через десять он вдруг запрыгал, задергался, принялся лягаться и страшно затрясся всей спиной, завопил, широко открывая пасть:
Ха-о-о! Ха-а-о! Ха-а-о-о-о!
Его рев перекрывал шум толпы. Он вырвался из рук одного из конвоиров. Другой вцепился ему в руку, и его забросало из стороны в сторону. Подбежал третий, остановил это дикое вращение и снова ударил по черепу. Терри рухнул на колени. Они подняли его и повели прочь к какому-то зданию позади таможенного навеса. Его качало, голова упала на грудь и моталась то влево, то вправо. Вновь усилился шум толпы. Охранник подошел к светлому парику, наклонился и уставился на него с явным любопытством. Потом потянулся было поднять, убрал руку, вытер о бедро. Затем приподнял его дубинкой, неся на вытянутой руке и удерживая на кончике. Это вызвало смех и аплодисменты. Охранник отвесил поклон в сторону корабля, повернулся к ограде и замаршировал туда, в то время как по радио, после временного затишья вследствие инцидента, заиграли «Колониальный марш».
Я взглянул на Мерримей. Она посмотрела на меня, сдвинув на лоб очки, вопросительно развела ладони. Я нарисовал в воздухе кружок и проткнул его пальцем, она кивнула, повернулась и пошла туда, где, как было оговорено, ее встретит Мейер, как только пройдет через таможню. Последний багаж перевезли под навес. У трапа опустили цепочку, и толпа в панамах и с соленым морским загаром ринулась вниз. Я быстро вернулся в каюту 6. Было девять часов утра.
Когда я вошел, она посмотрела вопросительно.
Не волнуйся, сказал я. Он сошел нормально. Никаких комитетов по приему.
Так я и думала. Любимый, а что там за шум был?
Какой-то пьяный сходил. Пьяница, роняющий свертки: поднимает двароняет еще три, настоящая комедия.
Кофе в большом кофейнике почти не остыл. Артуро принес неплохой флакончик бренди, и она уже опустила уровень сантиметра на три. У меня все дрожало внутри при мысли о том, как близко подобрался Терри к Мерримей и она едва не попала ему в лапы, так что я тоже выпил.
Время от времени до нас доносился громкий и радостный итальянский говор проходивших по коридору и палубе. Уборка подходила к концу. Она вытерла с губ всю розовую краску.
Потом повернула к себе мое запястье и посмотрела на часы.
Мне так не хватает моих часиков в виде сердечка. Все время смотрю на пустое запястье. Они прекрасно шли. Я их тогда по сниженным ценам купила. Девяносто долларов. А было сто семьдесят пять. Она погладила меня по руке, глядя широко открытыми зелеными глазами. Джи, ну и повесил же ты на себя дельце, а? Я в этой дурацкой одежде, без гроша в кармане, даже в сумочке ни монетки на счастье. Бедный Макги! А ведь у меня были полные ящики и вешалки самой лучшей одежды и, по крайней мере, сорок пар обувиэто мое любимое занятие обувь покупать, и духов больше, чем в магазине, а я теперь к ним даже близко подойти не могу. Наверно, Анс все продаст. Или попытается нанять девушку моих размеров. Ой, я и забыла. Ты сказал, они, возможно, и его пристукнут, и Франки Лойала. Она закрыла глаза и покачала головой, постучала по виску согнутым пальцем. Я, должно быть, совсем из ума выжила. Когда полицейские получат это письмо, то ни у кого не будет времени уйти. Знаешь, это как-то сверхъестественнодумать о том, что я одна спасусь. Благодаря твоей потрясающей смекалке, Т Т Милый, ты меня простишь? Это обижает, я знаю, но ты вчера назвал мне имя, я помню, оно с «Т» начинается, но никак не могу вспомнить дальше.