У м-ме-меня что-то в-в-в ноге, сказала она.
Я взял тонкие плоскогубцы и хорошие кусачки; доктор Мейер ассистировал. Мы уложили ее ничком на огромную кровать, также доставшуюся мне от предыдущего владельца. Мейер завернул халат, обнажив еще один ряд рыболовных крючков. Я поставил большую настольную лампу так, чтобы она освещала наш операционный стол сверху. Для таких ног, как эти, существует слишком много банальных слов. Слоновая кость. Мрамор греческих статуй. Лично я привык к ногам коричневым.
Эти же были смугловато-бледными. Время от времени их сводило судорогой. И когда судорога пробегала по этим элегантным икрам и бедрам, в них бугрились мускулы, длинные и крепкие мускулы танцовщицы.
Нам приходилось оперировать в перерывах между судорогами, хотя они становились все слабеебренди подействовало. Сперва Мейер фиксировал плоскогубцами трезубец вошедшего в кожу крючка, а я аккуратно отсоединял основание с помощью кусачек. Два крючка засели глубоко, по самую зазубрину. Пока Мейер держал трезубец, я откусил свободный крючок.
Сейчас будет больно, милая, сказал Мейер.
Давайте.
Есть только один способ вытащить рыболовный крючок. Приходится протолкнуть его дальше и вытащить острием вперед в другом месте.
Мейер изменил угол и захват плоскогубцев, дождался окончания небольшой судороги, а потом медленно, но твердо довернул руку. Два зазубренных острия изнутри приподняли кожу двумя бугорками и, с трудом пробуравя упругую и плотную, какой бы нежной она ни была на вид, мякоть человеческого тела, одновременно прорвались наружу. Она не издала ни звука, даже не шевельнулась. Я заглянул ей в лицо, проверить, не обморок ли это. Она лежала абсолютно расслабленная, с открытыми глазами.
Я осторожно откусил зазубрины. Темные капельки крови выступили на бледной коже. Я продернул крючки сквозь гладкую поверхность, а Мейер, не меняя захвата плоскогубцев, повернул руку и вытащил кривые кусочки проволоки обратно, через тот же канал, куда они вошли. Затем капнул йодом в каждую из четырех дырочек и еще смазал их вокруг.
Доктор, сказал я, было большой честью ассистировать вам во время операции, носящей ваше имя.
Прикрывая ее ноги халатом, он гортанно произнес:
Можете охставить пхедмет, кодорый ми вынулы, зебе на памать, дьетка.
Паяцы, пробормотала девушка. О, Боже мой!
Мейер быстро вышел и выключил воду в ванной.
Ваша ванна готова, миледи. Через несколько минут я постучу, войду, глядя в сторону, и протяну вам второй бокал в направлении ванны. Вода очень горячая. Заставьте себя влезть в нее. Как вас нам называть?
Она медленно села, поглядела по очереди на каждого из нас. Ее темные с желтизной глаза казались двумя одинаковыми входами в глубокие-глубокие пещеры. В этих пещерах не было ничего живого. Остались лишь горстка костей, каракули на стенах да немного серого пепла на месте костра.
Джейн Доу вполне подойдет, сказала она.
С вами на арене Мейер и Макги, произнес он. Мейер, известный под псевдонимом Мейер. А красавчикэто Макги, известный также как Трэвис, и находимся мы в его маленьком и простеньком плавучем доме, Джейн Доу.
Очень приятно, выговорила она, почти не разжимая губ, потом встала, прошла мимо нас в ванную и прикрыла за собой дверь.
Я пошел в каюту для гостей, где жил Мейер. Там под кроватью был выдвижной ящик. Как-то его в шутку окрестили «большой помойкой», и, к сожалению, я так и не придумал лучшего названия. Там я нашел женскую пижаму, домашнее фланелевое платьице в белую и голубую полоску. Нашел также какие-то черные морские брюки из дакрона двенадцатого размера и мятую белую блузку с длинными рукавами, с кружевной отделкой на воротнике и манжетах, тоже из дакрона. И вытащил небольшой, еще не вскрытый пакетик, из тех, какими обеспечивают гостей женского пола в лучших отелях, если друзья из авиакомпании доставили их багаж совсем не в то место назначения. Основные предметы туалета со стилизованным изображением блондинки или брюнетки на гибком пластике.
Я сложил все на огромную кровать хозяина яхты, поразмышлял о том, стоит ли менять постель, но вспомнил, что Макги спал на этих простынях всего раз или два, а в ее состоянии люди не особо привередничают. Как раз когда я выходил из каюты, показался Мейер, относивший ей бренди в ванную.
Пойдем поглядим, сказал он. Я двинулся за ним на камбуз. Он налил в тазик пресной воды и положил туда ее одежду, чтобы отполоскать соль. Матушка Мейер.
Чем мы располагаем, доктор Ватсон, сказал он, так это блузкой без рукавов из натурального шелка и шерстяной юбкой с запахом, на обоих предметах метки чего-то, называющегося, Бог в помощь, «Кукольный домик», Бровард-Бич. Еще у нас есть эти голубые трусики и в тон к ним лифчик, размера, эдак, Б-3, на мой взгляд, прекрасного качества и безо всяких меток, видимо, из магазина готового платья. Туфель нет. И, как вы могли заметить, ни часов, ни драгоценностей. Однако уши проколоты, след от кольца на пальце правой руки и, хотя она и не загорела, бледная полоска на левом запястье, как раз там, где носят часы.
Я прошел за ним в салон.
А возраст, мистер Холмс?
Примесь восточной крови усложняет дело. Я бы сказал, этак двадцать шесть, ну, плюс-минус два.
А как насчет длинных ногтей с маникюром, мистер Холмс? Слишком длинные для работы руками, нет? И обломанные ногти до фаланг на среднем и безымянном пальце правой руки, предположительно во время борьбы.
Очень хорошо, доктор Ватсон, хорошо, дружище. Больше ничего, что следовало бы отметить?
Ну, шрам на правой щеке?
Сам по себе ничего не означающий. Ну давайте!
Я сдался. Он сказал:
Я вам немного подскажу, доктор. Представьте себе, как бы повела себя другая женщина в тех же обстоятельствах.
Я подумал о Виджи. Она бы так спокойно не терпела боль при извлечении рыболовного крючка. Она бы билась, и вопила, и несла всякую чушь, и уж точно потребовала бы врача и полицию. Когда я неуверенно промямлил, что реакция Джейн Доу, наверное, не случайна, он смерил меня презрительным взглядом и объяснил, что шикарная фигура и отношение к сложившейся ситуации указывают, видимо, на принадлежность к сфере развлечений. Возможно, это так называемая экзотическая танцовщица, исполнительница танца живота в портовом кабаке, пышечка из секс-клуба, певичка на каком-нибудь второсортном теплоходике. По всем признакам она была на волосок от смерти, но эмоционально приняла это спокойно, словно обладала каким-то сверхъестественным чутьем. Словно знала, что мирэто такое место, где рано или поздно вас сбрасывают с моста.
Мы услышали, как открылась дверь, забулькала вытекающая из ванны вода, потом раздался звук закрывающейся двери. Через несколько минут мы, как комитет из двух членов, постучались к ней в дверь, и она разрешила войти. Она лежала посреди огромной кровати под покрывалом, одетая в полосатую пижаму, голова в тюрбане из коричневого полотенца покоилась на двух подушках. Цвет лица улучшился. Мы остановились в ногах.
Ну, как, намного лучше? спросил Мейер.
У меня голова чуть-чуть кружится от такого количества бренди. И к тому же я, кажется, с утра ничего не ела.
Так мы вам с легкостью что-нибудь приготовим, Джейн Доу, сказал я.
Она нахмурилась:
Не знаю, как насчет обычной пищи. По-моему, я к ней долго не притронусь. Может, немножко теплого молока и парочку таблеток аспирина, мистер Я забыла, как вас зовут.
Трэвис Макги. А волосатыйМейер. А как насчет гоголя-моголя с ванилью и ореховой пастой сверху?
Она задумалась.
Джи, когда я была совсем маленькой иногда Это будет здорово, правда. Она взглянула на стул, где была сложена одежда. А что, на борту есть девушка?
Иногда, когда пытаешься казаться небрежным, это вовсе не удается. Думаешь, что прошло, что вроде бы зажило, и вдруг, когда меньше всего ожидаешь, понимаешь, это никогда не проходило. Когда я произнес:
Девушка, которой это принадлежало, умерла, у меня дрогнул голос.
Обычно на это автоматически отвечают, что, дескать, очень жаль, но она сказала:
Тогда это вполне подойдет. Вот я лежала в этой огромной голубой ванной и думала, может, это я умерла, и когда ты мертв, все, что мерещится, становится более реальным. Видимо, завтра, когда проснусь, буду знать наверняка.
Утром, сказал Мейер, будете чувствовать себя лучше и сможете рассказать обо всем полиции.
И снова я увидел все ту же абсолютную пустоту в этих темных глазах и еще ледяной черный юмор, тот юмор, с которым произносят что-нибудь эдакое, пока палач затягивает петлю.
А о чем рассказывать? сказала она. Я пыталась покончить с собой, и мне не удалось.
Я добавил:
Взяли под мышку цементный блок и с перил сиганули.
Это было непросто. А вы про гоголь-моголь не забыли?
Мейер, абсолютно небрежно и как бы между прочим, пробормотал что-то, состоящее из одних гласных.
Она сказала:
Нет, я потом остановилась и посмотрела на него, сощурившись и до крови прикусив губу:Фискал чертов.
Мейер радостно улыбнулся.
Джейн Доу с Главной улицы Гонолулу. Прошу прощения. Я только заметил в вашем голосе легкий островной акцент. И эта неповторимая гавайская смесь кровей, милая.
Угу. Я оттуда. Никогда еще не слышал, чтобы женщина говорила о себе с такой горечью.
Мейер обернулся ко мне:
Индонезийская кровь, и добавьте еще гавайской, и французской, и немного японской, перемешайте как следует в течение нескольких поколений в тропическом климатеи результаты опровергнут суждения всех противников смешения рас. Он взглянул на девушку. Я экономист, милочка. И проводил опрос на Островах за несколько лет до получения ими статуса штата.
Вы можете увидеть, как срабатывает волшебство Мейера, но так и не поймете, как это происходит. У него шкура и размеры среднего черного медведя. Он может пройти по набережной, заглянуть в любой бар, подойти к бильярду, покорив людей таким превосходством, какое бывает у голубой саржи над корпией, и новые друзья верят, что знают его целую вечность. Может, это потому, что он действительно слушает и его действительно заботит то, о чем говорят, и он заставляет верить, что этот день пропал бы для него впустую, ну абсолютно бессмысленно, если бы ему не посчастливилось встретить вас. Он задает вопросы, которые вам хотелось бы услышать, так что вы можете излить душу, отвечая на них, снимая внутреннее напряжение и расслабляясь. И это вовсе не искусные проделки. Он мог бы стать величайшим гипнотизером всех времен. Или великим психиатром. Или основать новую религию. Мейеризм.
Однажды, когда Лондервилль был местом сборища школьников, я наткнулся на Мейера, сидящего на пляже. Рядом расположилось по меньшей мере сорок ребят, не сводивших с него восхищенных глаз. Лица их сияли от восторга. Каждые несколько минут раздавался взрыв хохота. И это были крутые ребята. Мейер каким-то чудом стал частью этой группы. Когда я приблизился, сорок пар глаз просто заморозили меня взглядом, а Мейер обернулся и подмигнул; я подошел. Парнишка медленно подбирал аккорды на гитаре. Сидящий в центре Мейер что-то декламировал. Позднее я спросил его, какого черта он там делал. Он сказал, что это были отличные ребята. С потрясающим чувством абсурда. Он сымпровизировал пародию на Гинсберга под названием «Путаница», а еще он выдумал монолог девицы, пытающейся изложить понятие социальной значимости белому рабу, ведущему ее самолет в Ирак, и озаглавил его «Двухдолларовое непонимание». Потом он распределил между ними роли и устроил представление в стиле выступления Ричарда Бертона и Лиз Тейлор в саду Белого дома на приеме в честь деятелей культуры.
А еще однажды я видел, как типичная почтенная матрона, побеседовав три минуты по душам в уголке с Мейером, причем не выпив ни капли, вдруг бросилась ему на широкую грудь, всхлипывая, как обиженный ребенок. Он так и не сказал мне, что это ее вдруг прорвало. Его кодекс чести запрещает такие откровения, и, возможно, в этом-то и состоит один из его секретов.
Его маленький, удобный крейсер «Джон Мейнард Кинес» стоит на рейде в трех метрах от «Слип Эф-18». В часы заката Мейер обычно толкает речь перед абсолютно разными людьми, постукивая по доскам кубрика, усаживаясь на перила или сидя на краю пристани и болтая в воде ногами. И вокруг всегда полно юнцов от шестнадцати до двадцати, у которых глаза слезятся от преклонения, счастливых просто от того, что они рядом с ним. Будь он побеспринципнеемог бы нести чушь до бесконечности, на средства обожающих его юнцов. Но вместо этого в среднем раза три в год он возится с одной из представительниц того племени, которое он сам, скорее с теплотой, чем с иронией, окрестил железными девушками. Это суровые, зрелые, агрессивные женщины, которые уже показали миру, на что способны, и, видимо, намереваются и в дальнейшем это доказывать. Сложившиеся актрисы, музыкантши, директора домов моделей и прочих конкурентоспособных фирм, администраторы, издательницы, управляющие. Он обращается с ними ласково, но так, словно они очаровательные юные дурочки, уезжает с очередной железной женщиной на пару недель, и когда он привозит их обратно, то их губы становятся нежными, голоса утрачивают командный тон, а глаза полны такой преданности, которую ни с чем не спутаешь. Когда я как-то проявил излишнее любопытство, он посоветовал мне прочитать, что писал Марк Твен о том, как надо выбирать себе любовницу. Он сказал, что обнаружил еще один фактор, пропущенный Твеном. Сказал, что женщина, добившаяся власти и положения, обычно столь умна, что ловит на лету все, когда ты ей объясняешь. Она знает, как помолодеть, став на некоторое время несчастной и глупой и выключив машину превосходства. Ей хочется почувствовать, что с ней обращаются не просто как с женщиной, но как с маленькой девочкой до того, как она заперла себя в клетку, безжалостно возносящую наверх.
Им хочется, чтобы был бантик в волосах, объяснял он. И чтобы был кто-нибудь, кто совершенно не собирается использовать то, чего они добились. Кто никогда не будет размахивать их скальпом на острие копья после того, как они вернутся на тропу войны. И даже не посмотрит на них снизу вверх на каком-нибудь приеме в посольстве или в служебном кабинете.
На этот раз он протянул руку и потрепал колено Джейн Доу через покрывало и простыню.
Милая, вы теперь должны как следует выспаться. Только постарайтесь пока не заснуть, чтобы успеть отведать знаменитый гоголь-моголь Макги.
Она улыбнулась почти радостно:
Хорошо.
Когда я внес гоголь-моголь, она уже почти уснула, но подняла голову, оперлась на локоть и стала отпивать по нескольку глоточков, пока не допила почти все, сонно посмотрела на меня и сказала:
Я ведь могла сейчас лежать там, внизу, мертвая.
Мы вполне реальны.
Она допила, протянула мне высокий бокал.
Вы реальны. Но насчет Мейеране знаю.
Я выключил свет. Сказал в дверях «спокойной ночи», но она уже спала.
Мейер в светлых пижамных штанах сидел на кровати в каюте для гостей, почесывая свою мохнатую черную шкуру на груди.
Отрубилась? спросил он.
Как в колодец ухнула.
Я думаю, вам следует перебазировать меня, капитан. Я могу поспать в салоне.
И жаловаться потом на это всю оставшуюся жизнь? Нет уж, спасибо.
Именно этого ответа я от тебя и ожидал. Ты только посмотри на время! Десять минут третьего. Я-то уж свой отдых заслужил. Пока ты там девице гоголь-моголь спаивал, я вышел на палубу, быстро разделал наших храбрых рыбин, завернул каждое филе в фольгу и положил на вторую полку в большом холодильнике, за бифштексами.
Спасибо. Я совсем забыл про них.
Я чуть не забыл, Трэвис. Эта девица способна отвлечь от чего угодно. Отвлекаясь от того, что она лакомый кусочек, что ты об этом думаешь?
Я оперся о комод и наклонился поближе:
Скажу, что не нравится мне все это. Знаешь, что говорят, когда охотятся на пантеру? Что никогда не ясно, кто кого выслеживает. Мейер, она себя чертовски хорошо контролирует. И похоже, убивали ее очень профессионально. Не то что муж надоедливую жену сбросил. Значит, у кого-то был очень неслабый повод. И этот повод дала им она. Они ничего не сделали, чтобы облегчить ей дорогу. Нет бы веслом пристукнуть, перед тем как вниз сбросить. Мне кажется, она изрядно потрясена, но ни за что в этом не признается. И уж фараонов не позовет. Она крепкий орешек, Мейер. У меня такое впечатление, что ну, что у нее нервы настоящего игрока. Попробовала и проиграла. И смирилась с проигрышем. Потом вдруг получила неожиданную передышку, на которую и прав-то не имела. Я чувствую, тут деньгами пахнет. И она играет с крутой командой.