Я объяснил, что мы не хотим платить сверхурочные капитану за то, чтобы плыть всю ночь, а потому остановка на ночьэто вполне стандартная рабочая процедура.
Было совсем безветренно и страшно жарко. Я запустил большой добавочный генератор, и мы законопатили все окна и двери, включив кондиционеры на полную мощность. Угасающий день освещал салон оранжево-золотистым светом сквозь правый ряд окон. Я показал ей, как пользоваться музыкальной системой, и, когда ей не удалось выбрать ничего по душе из всех моих пластинок и записей, я включил радио, и она водила настройку туда-сюда, пока наконец не остановилась на какой-то голливудской станции, передающей, согласно терминологии Мейера, псалмы спаривающихся жуков. Она усилила басы и установила громкость на чуть-чуть меньший уровень, чем тот, что используют для пыток. Мой огромный усилитель посылал этот адский шум в укрепленные на стене стереоколонки, выдавая нам все частоты и полутона вплоть до верхнего диапазона, который человеческое ухо уже не в состоянии различить.
Я дал ей покопаться в широком сундуке. Она, конечно, оставила его открытым, разбросав все ненужное на полу вокруг, так же как она забывала пустой бокал в том месте, где допила, снятые вещина ковре, а открытую бутылку бурбонана камбузе, раскидывала туалетные принадлежности, пачкала полотенца губной помадой и оставляла в раковине темные волосы. Абсолютно безразличная к соблюдению чистоты и порядка, она тратила все время, свободное от болтовни, еды и сна, на работу над своей внешностью. Она фантастически долго сидела перед зеркалом и пришла в восторг, обнаружив в большой «помойке» маникюрный наборчик, что дало ей возможность необыкновенно старательно обработать ногти на руках и ногах, аккуратно подпилив обломанные. Если бы каким-нибудь самым невероятным образом ей удалось остаться на борту надолго, мне бы пришлось строго ограничить расход воды для ее душа. Она могла исчерпать возможности даже баков пресной воды на «Дутом флэше», значительно превышавших стандартные размеры.
Покопавшись в «большой помойке», она появилась в обтягивающих коричневых шортах и оранжевой блузке без рукавов, которую не стала застегивать, а просто запахнула перед тем, как заправить в шорты, так что та очень привлекательно облегала бюст. Потом принялась танцевать босиком на ковре салона с недопитым бокалом все того же темного напитка в руках, извиваясь, переходя с места на место, периодически меняя направление. Мы с Мейером опустили доску откидного столика и сели друг против друга сыграть одну из тех партий в шахматы, в которых из-за обоюдной небрежности заставляли центральные клетки сложными комбинациями фигур, с постоянной угрозой шаха, так что каждый ход требовал долгого анализа. Пока он взвешивал варианты, я наблюдал за Ванжи. Она словно и не замечала, что на нее смотрят. Никакого выражения на лице, глаза полуприкрыты. Она двигалась и извивалась в такт музыке, не теряя чувства меры и контроля над собой. Я не мог с точностью определить, поглощена ли она музыкой или собственными мыслями. Почти все люди старше девятнадцати, пытающиеся повторить танцы современной молодежи, выглядят до неприличия вульгарно. И я ожидал, что Еванжелина не окажется исключением.
Но когда она наклоняла голову и черные крылья волос устремлялись вперед, в ритмичных наклонах верхней части тела из стороны в сторону, в мерном покачивании и поворотах бедер чувствовалась странная, почти юношеская невинность, при которой предельно сексуальные телодвижения становятся просто символическим напоминанием о сексе.
Я знал, она понятия не имеет, что время от времени мы за ней наблюдаем, и попытался разобраться, благодаря чему ей удается танцевать именно так. Короткие шорты подчеркивали длину, грациозность и стройность ее ног. Она запахнула блузку так, что та чуть расходилась на груди, подчеркивая контуры. Но главноеэто стройная талия, бока, бедра, ягодицы. Они казались налитыми и округлыми, но это впечатление создавалось лишь тем тонким слоем жира поверх сильных мускулов, что придает женщинам мягкость. Никакого вихляния, никаких седлообразных подушечек жира на бедрах, тугая талия, никаких складок на животе. Только ровный изгиб чуть ниже последних позвонков, ровная поверхность с двумя ямочками на здоровой плоти, а под ними круглые, твердые ягодицы, не плоские и не обвисшие. И потом эта упругость юного тела, придающая танцу какую-то своеобразную печаль, задумчивость, обращенность вовнутрь. Когда тело упруго, танец превращается в странную церемонию. Казалось, она исполняет какой-то ритуал торжественного предчувствия будущего, и было как-то жутко при мысли, что его аккуратно имитирует женщина, давным-давно утратившая всякую надежду на любовь.
Когда подошло время моего хода, я отметил, что Мейер не нарушил, как я ожидал, равновесия сил в центре доски. Он пошел слоном, усилив защиту. Я принялся изучать ситуацию, а он вышел и вернулся с тем, что называет своей маскировкой под туристаогромным черным футляром с фотокамерами и их всевозможными принадлежностями. Поставил его на пол, нагнулся, запустил туда лапу и выбрал никоновскую камеру и средний телевик.
Подставил ладонь, чтобы выбрать ту же освещенность, что на ее лице, установил экспонометр. Потом установил выдержку и диафрагму, опустился на одно колено, наводя на нее объектив снизу. Музыка заглушала щелчки. Он выбрал новый угол зрения, снова и снова ловя ее в объектив, пока она, повернувшись в своем ритуальном танце, не заметила его и, замерев, не сказала:
Ой, ну давай!
Это чисто любительские, объяснил он, стараясь перекричать музыку. Мертвые рыбины, сломанные морские раковины, старые каменные стены и милые мордашки.
Тогда вот что тебе нужно, Мейер, ради Бога, сказала она. Потом откинула волосы, повернулась к нему в профиль, облизала губы, выгнула спину, положила руку на бедро и склонила голову, глаза полуприкрыты, губы разошлись на вдохе, стилизованно завлекающе посмотрела в объектив.
Так она продемонстрировала три позы, а Мейер их старательно отщелкал, хотя я и знал, что такого рода съемки его абсолютно не интересуют. Когда он, поблагодарив ее, убрал фотоаппарат, она подошла к приемнику, убавила звук и сказала:
Я кучу раз позировала как модель. Может, вы меня даже видели в каком-нибудь журнале для девушек. Я только последние два года этим не занималась. У меня такое хорошее тело, мне большие бабки платили, чтобы сфотографировать, но, уж поверьте мне, эта работенка потруднее, чем кажется на первый взгляд. Это было здорово, чтобы деньжат подзаработать, когда нам передавали по секрету, что надо залечь на дно на недельку-другую. Ну и потом, это совсем другое дело, когда вешаешь лапшу на уши, будто ты модель и у тебя есть журналы и всякие там статьи. Они тогда лучше верят.
Мейер вернулся к шахматам. Она не стала увеличивать громкость, оставила как есть, пошла, нашла себе еще выпить и, вернувшись, уставилась на доску, где я как раз пошел на размен фигур, который должен был повлечь за собой большой обмен и освободить центральное поле.
Может, сказала она, вместо этой дурацкой игры вы, ребята, одолжите мне для начала двадцатку и мы на троих в картишки перекинемся? По четверти цента, а?
Может, потом как-нибудь, сказал Мейер.
Черт, я прошу прощения, сказала Ванжи, снова прибавляя громкости, и вернулась к своим танцам, время от времени делая паузу, чтобы пригубить свой бокал.
В ту ночь мне опять приснился тот старый сон. Я спал на желтой кушетке в салоне, отключив кондиционеры, открыв окна и двери на «Флэше», чтобы легкая прохлада ночного бриза проникала в открытые люки до самой кормы.
Просыпаясь, я всегда вспоминаю, что мне это снилось уже много раз, но во сне все переживаешь заново. Я опять был в том полуразвалившемся сарае на склоне холма и, оперев ствол винтовки о деревянную раму, пытался расправиться с галлюцинациями, вызванными горячкой, чтобы окончательно не сойти с ума. Мне казалось, что эти люди приближаются по склону в полосах лунного света, и я палил в них, давая им тем самым возможность обнаружить себя и прикончить, а потом дождаться девушки, ушедшей за лекарствами, и убить ее тоже. Потом что-то коснулось моего плеча, и я понял, что окружен.
Когда сон сменился явью, я с трудом перевернулся со спины на бок, отполз от края кушетки, а рука сама выхватила маленький, безобидный и невесомый пистолет 38-го калибра. Я шумно откатился к стенке, где сгущались тени, быстро и молча протянул руку к выключателю. Я успел заметить тень, метнувшуюся от кушетки. Прищурившись, чтобы внезапно включенный свет не слепил глаза, я бросился ничком и нажал кнопку.
От меня пятилась Ванжи. Она уставилась на меня с открытым ртом, отводя глаза в сторону от неожиданно вспыхнувшей лампы, испуганно поглядывая на смертельное дуло. Я расслабился, перевел дух и временно убрал оружие в ящик стола.
Спасательный бизнес! сказала она со следами гнева в голосе. Спасатель! Боже упаси!
Я зевнул.
Я не собирался пугать тебя. Это ты меня напугала. Тут в округе есть люди, которые меня не слишком ценят.
Ванжи была голой, волосы спутаны со сна. Покачав головой, она снова подошла к кушетке. Соски выделялись большими, темными, почти красными пятнами, отчего сама по себе грудь казалась меньше, чем на самом деле. Ровный, мускулистый изгиб бедра. Глубокий, сильный скат живота, уходящий вниз, в густые волосы между бледными округлостями бедер.
Она села на кушетку и сказала:
Бог ты мой, у меня аж колени трясутся. Только я к тебе прикоснулась, чтобы разбудить, как ты вдруг взлетаешь, как ракета какая-то.
Я наклонился над столом.
Что ты хотела сделать?
С невольным раздражением испуганного человека она ответила:
А что, тебе показалось, я хотела сделать? Может, я сюда прокралась в темноте, чтобы ты меня в шахматы играть поучил, а?
Она вздохнула и легко откинулась назад, расслабилась, поерзав и раздвинув ноги, положила руку под голову локтем вверх. Ее тело представляло собой зрелище весьма специфическое. Оно, казалось, было создано исключительно для земных функций. Так распускаются некоторые большие цветы и кажутся так явно предназначенными для этого процесса, что на них невозможно смотреть с чисто эстетической точки зрения.
Я дотянулся до стула, взял свою рубашку и бросил ей. Она поймала, взглянула на меня и сказала:
Это своего рода послание, да? Потом пожала плечами:Ну, что же, это не совсем то, что называется великолепным началом, дружок. Она натянула рубашку через голову, привстала, чтобы продернуть снизу под собой. Рубашка доходила ей почти до колен. Ванжи провела рукой по волосам и положила ногу на ногу.
Почему я сюда пришла, Макги, так это потому, что стоит мне ночью проснуться, как уже не могу снова заснуть. И что-то меня толкнуло пойти сказать «привет» или «спасибо». Может, просто для того, чтобы потом было легче заснуть. Тебе следовало бы знать, что я не собиралась трепаться об этом направо и налево.
Я сел верхом на стул, скрестив руки на спинке и упираясь в них подбородком.
Я и не думал, что ты собираешься.
Она нахмурилась.
Но это могло показаться неудобным, потому что вообще-то я надеюсь попробовать раскрутить тебя дать мне взаймы. Может, ты не понял, это действительно взаймы, честно. Два куска, а?
Ладно.
Она наградила меня одной из тех гримасок, которую изображала, позируя Мейеру. Голос зазвучал взволнованно:
Тогда у меня есть две причины говорить спасибо, Трэвис.
Того, что ты сказала, уже достаточно, Ванжи.
Она изучала меня.
Слушай. Я знаю, что вокруг полно мужиков, которые просто взвиваются, узнав, что девушка служила приманкой. Но, Трэвис, я и не собиралась вешать тебе лапшу на уши, честное слово. Я действительно хочу это сделать как следует. Может, это будет и не самое великое потрясение, но уж и не из тех, что сразу забываешь, можешь мне поверить.
Ванжи, кончай подначивать меня, ладно? Ты роскошная женщина, и я не больно щепетилен и ценю этот жест, но ты вовсе не состоишь у меня в долгу и
И спасибо, носпасибо, не надо? Ясно. Она зевнула. Никаких обид, Трэв. Мне кажется, все зависит от того, к чему привык. Какой-нибудь дурацкий зануда, просидевший последние двадцать лет безвылазно за своей конторкой, наверно, счел бы, что я предлагаю величайшую вещь со времени сотворения мира, но, боюсь, такой мужик, как ты, да еще с такой яхтой, лишь пополняет свой список, где и когда ему захочется. Она встала, подмигнула мне, взяла со стола сигарету и закурила, помахав спичкой в воздухе, чтобы та погасла. Мы ведь все еще друзья, мистер. Может быть, я даже не знаю еще лучше после этого. Забавно иметь другамужчину. Мужики либо торгуются, либо норовят отхватить побольше. Вы с Мейером забавные, чокнутые выродки. У меня такое чувство, что Ну ладно, забудь.
Какое чувство?
Она подошла поближе и встала прямо передо мной:
Это глупо. Чувство, что вы двое меня любите. Я лежала в этой огромной кровати и думала об этом. Вы знаете обо всем этом дерьме, в которое я вляпалась, а все равно такие милые. Внезапно в ее янтарных глазах показались слезы. Губы задрожали, она отвернулась, отошла подальше и встала ко мне спиной.
Потом хрипло, почти шепотом, произнесла:
Я в такое замешана, что лучше бы вам не сидеть тогда под мостом. И если они меня снова найдут, то, может, это не так уж и плохо. Я вот, когда проснулась, подумала, что нет ничего такого, что заставило бы вас стать другими. От того, что вы знаете, никуда не спрятаться. А с кем-нибудь, типа меня, это еще круче. Перед тем как я сюда прокралась в темноте, я все обдумывала всякие дурацкие идеи, типа заплатить миру за свои дела тем, что пойти работать в лепрозорий, если они еще существуют. Сейчас потрясные лекарства, наверно, уже всех вылечили.
Я подошел, положил руку ей на плечо и развернул к себе. Она не поднимала глаз.
Ванжи, мы тебя любим, даже если ты не моешь посуду. И мы бы постарались тебе помочь, если бы знали хоть немного больше.
На мгновение мне показалось, что она сейчас скажет. Но она вздохнула и отвернулась.
О, черт, Трэвис, это не такое уж предательствоскрывать от вас, какая я дрянь.
Она попыталась приободриться, криво усмехнулась и сказала:
Через год я уже обо всем этом забуду. Я хорошо научилась забывать. Слушай, как ты думаешь, мне стоит заглянуть к Мейеру?
Я думаю, все будет точно так же, как и со мной.
Да и я так думаю. Во всяком случае, кажется, теперь я хотя бы засну.
Быстро по-сестрински чмокнув меня в щеку, она удалилась. Я выключил свет и снова устроился на кушетке, переложив оружие под подушку, где оно и лежало раньше. Мне ее ни капельки не хотелось, и я даже знал почему. Белыми нитками шито. На самом деле я все-таки по-своему старомоден, пару раз у меня были нетривиальные отношения с женщинами с достаточным, так сказать, послужным списком, и из-за этого мне бывало не по себе. Слишком трудно придавать большое значение тому, что дама щедро раздавала до встречи с вами. У меня было такое чувство, что существует определенная таинственная квота, причем для каждой женщинысвоя. И отдается она или продается, но стоит превысить какое-то число, стоит паре жадных рук крепко сомкнуться вокруг ее округлых бедер, как все меняется, и ее вкус вместо меда отдает кислятиной, глаза превращаются в стекляшки, сердцев камень, а ротв продуваемую ветром пещеру, откуда с каждым влажным вздохом долетает слабый запах смерти.
Я не мог желать ее ни в коем случае. Но я мог любить ее. И желать ей добра.
Глава 5
На следующий день, начатый ею с прекрасного «доброго утра», Ванжи стала более послушной и неутомимой, и мы отплыли на север.
Когда днем она пришла посидеть со мной наверху у приборов, я спросил, решила ли она, что делать дальше.
Слезть с этой посудины, Трэвис, когда стемнеет. Боже мой, стоит лишь какой-нибудь обезьяне меня встретить и упомянуть не в той компании, что он видел Ванжи, они тут же примутся искать. Не знаю, смогу ли я снова спокойно высидеть. Боюсь, у меня слишком много сил ушло, и если они меня схватят, буду орать как резаная. Самое умное, конечно, это купить на эти две сотни билет на автобус куда-нибудь подальше, опять стать блондинкой и устроиться официанткой или еще кем-нибудь, пока хороший контракт не обломится, чтобы опять сбиться с пути праведного. Это то, что мне следует делать.
Но?..
Есть что-то подозрительное в этом спасательном бизнесе, Трэвис. И насчет тебя, и этой яхты, и этого пистолета вчера ночью. И когда ты меня выловил из океана, то тебе и в голову не пришло позвать фараонов, и рот ты на замке держал. Я не знаю, кто ты на самом деле, знаю только, что не качок дешевый. Может, даже законник. Но ты знаешь, что делаешь, и, похоже, умен, хитер и хладнокровен.
Появился Мейер и сказал:
Частная беседа?
Нет, милый. Присоединяйся. Я тут твоему приятелю собираюсь кое-что предложить. Я за всю свою жизнь и десяти центов не скопила. А за последние два года тридцать две тысячи наличными отложила. Вы это, наверное, назовете грязными деньгами, но пусть только кто-нибудь посмеет сказать, что я каждый цент из них не заработала; это всего лишь небольшая часть из всей прибыли. Я их хорошенько припрятала. И об этом я вам все расскажу. Я работала с парнем, которого зовут Грифф. Он дико крутой, мощный и ловкий. Сейчас он верит, что я отдала концы. Он знал, что я откладываю деньги, но понятия не имел, куда и сколько. Наверняка он будет их искать, возможно, уже перевернул всю квартиру вверх дном, и в вещах поискал, и в мехах, и в драгоценностях, и в цветном телевизоре, и в моем милом автомобильчике, и старается как только может. Я думаю, он там все на кусочки разнес в поисках денег. Но они действительно хорошо припрятаны, и если удача еще не совсем от меня отвернулась, он их пока не нашел. С этими деньгами я действительно смогу сбежать. Но если Грифф денег не нашел, то наверняка следит за квартирой, потому что откуда ему знать, вдруг я кому-нибудь рассказала и этот кто-то придет за ними? Во всяком случае, мне кажется, я смогу найти парня, который мне поможет ровно настолько, чтобы я успела войти и выйти. Это один буфетчик, которому можно доверять. У него для меня всегда анекдотик попохабнее находился. По меньшей мере я смогу подобраться достаточно близко, чтобы выяснить, насколько риск велик.