Ви, выйдя из клиники, по неясной причине бросила масштабные постановки и сконцентрировалась на вновь вошедшем в моду направлении танца воге. Она ставила какие-то связки, зачинала какие-то перфомансы, учила кого-то, записывала ролики, но ничего, что могло бы переплюнуть «Кафе «Мадлен», так и не создала.
Позавчера талантливая и амбициозная Виолетта и вовсе мирно уснула навсегда в своей теплой ванне, распоров себе вены на руках. Сегодня ее похоронят. И ее, и ее талант, и ее амбиции
Демид дошел до отеля быстрым шагом и нашел Сашу, слоняющуюся из комнаты в комнату: из гостиной в кухню и обратно.
Демид вздохнул. Сейчас придется объяснять, по какому поводу прошлой ночью «огненная мегера» пришла под их окна.
Еды совсем никакой нет? то ли удивленно, то ли обреченно спросила Саша. В одной руке у нее была луковица, в другой яйцо и маленькое краснобокое яблоко.
Демид отрицательно помотал головой, и тогда Саша тяжело вздохнула и скрылась в кухне. Он подумал, не убежать ли трусливо в свою комнату, но тут с улицы послышался рев мотоцикла. Демид подскочил от неожиданности и повернулся к окну.
Это кто? спросил он громко.
Офелия Лихт, сказала Саша, появляясь за его спиной, вог-королева, мать дома Вираго, моя наставница, спаситель, друг и советчик. Она с утра тут «верхом» рассекает, вечеринку для Ви организует.
Демид, который знал все про всех в этом городе, пропустил тот момент, когда в жизни Саши и Виолетты появилась эта девица. Он с любопытством уставился в окно.
Когда Офелия сняла шлем, оказалось, что она коротко стриженная брюнетка с раскосыми глазами. Стройная и подтянутая, с большой грудью под кожаной мотоциклетной курткой, Офелия, оставив свой мотоцикл на подъездной дорожке, упругим шагом направилась к выскочившей на крыльцо Саше, манерно виляя крепким задом.
Демид во все глаза смотрел на мать Вираго.
Вог оседлал вторую или третью волну своей популярности и зацепил даже тех людей, которые никогда в жизни не танцевали. Недавно Демид, явно помутившись рассудком, взял у одной местной девчонки несколько уроков «хэндс перфоманса», танца руками. Самое страшное ему понравилось. Если честно, ему иногда хотелось точно так же зазывно поводить бедром, как эта Офелия. И все эти вычурные позировки, эффектные падения, стервозные настроения завораживали его.
Но начинать танцевать в двадцать шесть лет было поздновато, поэтому Демид сосредоточился на теории целом пласте культуры, что служил основой этому танцу. Вог-танцоры объединялись в дома, брали смешные клички вместо имен и название дома вместо фамилий. Часто члены дома даже жили вместе, постепенно превращаясь в настоящую семью.
Немногочисленная молодежь, оставшаяся в Мегерах в основном шестнадцатилетки, которые не могли самостоятельно удрать на Материк сходили по вогу с ума. Они мечтали принадлежать местному дому «Вираго», который основала эта Офелия Лихт. Девицы и парни наскребали монетки, организовывали свои неуклюжие вечеринки и маленькие балы, на которых вогировали три калеки словом, делали все, чтобы их заметили хотя бы Вираго. Но Демид подозревал, что танцоры местного дома только для мегерских безусловные звезды, а за пределами полуострова, скорее всего, выглядят довольно бледно.
Сейчас дела дома были настолько плохи, что в нем остались только два человека сама Офелия и Саша Гингер.
Впрочем, Саша и Офелия, которые теперь что-то обсуждали с серьезными лицами на крыльце, сами по себе были хороши до безобразия, и даже просто стоя рядом, будто намеренно играли на контрасте своих фактур. Саша тонкая, гибкая, с огненными волосами, но прозрачная, акварельная и в то же время ломанная и резкая. Офелия гладкая, фигуристая, крепкая, очень яркая и ухоженная, телесная и отчаянно манерная, как подиумные модели 90-х годов прошлого века.
Демид знал все про одну и ничегошеньки про другую. Лихт явно родом из Мегер, но какой семье принадлежит? Жила она здесь вообще? На всем полуострове осталось всего восемь тысяч жителей все бежали от войны, разрухи и давно неактуальной русской оккупации. Здесь невозможно было затеряться.
Впрочем, кем бы она ни была Эти две девицы просто обязаны расшевелить местную тухлую житуху-бытовуху!
Привет, поздоровалась Офелия, заходя внутрь и разглядывая Демида с не меньшим любопытством. Ты Бобр? Можно тебя так называть?
Жизнь слишком коротка и болезненна, чтобы обижаться на прозвища, напыщенно ответил Демид.
Он и правда давно привык, что люди при встрече первым делом смотрят на его зубы. Объятые огнем бобриные чучела и похабные рисунки, то и дело появляющиеся на дверях отеля, его и вовсе не трогали.
Меня можешь звать Фесей. У меня несколько вопросов про твой блог.
С удовольствием отвечу тебе, Феся.
У Офелии оказалась идеальная смуглая кожа: ни прыщика, ни единой морщинки как у дорогой коллекционной куклы. Карие миндалевидные глаза, пушистые ресницы, ухоженные соболиные брови. Она была идеальна.
Демид пожалел впрочем, не впервые что он не девчонка. Будучи мужского пола, соблазнить Офелию не было никакой возможности: она играла за другую команду. И была любовницей Виолетты последние десять лет. Так Демиду шепнула Саша.
Они втроем прошли на кухню, где Саша зачем-то резала лук. Она вернулась к ножу и разделочной доске, обливаясь слезами и шмыгая носом.
Расскажи мне про монетизацию, попросила Офелия, усаживаясь на шаткий деревянный стул подальше от Саши и ее горы лука.
Демид открыл было рот, но Саша перебила его.
Зачем тебе это? Ты в блогеры хочешь податься? прошмыгала она и пояснила для Демида: Мы от безденежья крышей потекли.
Я в блогеры не хочу, талантов не хватает, улыбнулась Офелия, обнажив идеально белые и ровные зубы, а ты что делаешь?
Лук мариную, прорыдала Саша, больше есть нечего. Разве что у тебя завалялась пара монет
Ни копейки, бодро отрапортовала Феся и плюхнулась на стул, последние спустила на вечеринку. Но мы же на похороны идем, там и поедим.
Ты, кстати, стал очень хорошо писать. Если мои комплименты что-то значат, конечно улыбнулась Саша Демиду и сгребла гору лука, нарезанного полукольцами, в большую миску, после чего сунула нож и руки под холодную воду. Пока старый медный кран плевался и пыхтел, Саша зависла над ним, словно раздумывая, не сунуть ли под него голову.
Сань, ты чего? спросила Офелия.
Медитирую, откликнулась она, репетирую скорбное выражение лица. Собираюсь морально.
Он там будет? поинтересовалась Офелия. Саша не ответила, но перевела вопросительный взгляд на Демида. Тот кивнул, любуясь безупречной Офелией.
Странно она себя ведет У нее любимая женщина умерла, а она улыбается да еще так широко! Интересно. Саша, впрочем, тоже не слишком огорчена. Будто ее давняя подруга долго болела и отмучилась, а ее похороны это удобный предлог, чтобы вернуться в Мегеры.
Саша отлипла от мойки и вернулась к своему луку. В миску с обычным белым луком она добавила красного и немного зеленого лука-порея, сверху залив луковую кучу Демидовым дорогущим оливковым маслом. После она кулинарным топориком разрубила пополам найденный в холодильнике плесневелый лимон и выдавила весь его сок в эту же миску, добавила щепотку черного перца и огляделась по сторонам. Не найдя ничего подходящего, Саша принялась открывать шкафчики.
У тебя десяток банок с разной солью и нет обычной колбасы, рассмеялась она.
Соль просто так есть нельзя, обиделся Демид.
Я скоро начну.
Саша выбрала розовую соль и посыпала ею лук.
Сутки в холодильнике, периодически помешивать, сообщила она, добавляя немного мяты, которая самовольно разрослась на кухонном подоконнике, теперь нам нужен только хлеб. Если появятся яйца или, прости господи, мясо, то будем совсем в шоколаде.
И две тонны мятной жвачки, поморщилась Феся.
А мы его на ночь будем есть, бодро отозвалась Саша, или у тебя свидание?
А вдруг?
Демид с удовольствием втянул ноздрями аппетитный аромат. Запах лука с лимоном и мятой напомнил ему бабушкин бутерброд. Бабушка так же резала лук, промасливала и солила его, клала между двумя половинками хлеба в холодильник, тоже на сутки. Лук становился сладким.
Под той яблоней, Саша ткнула ножом в окно, валяются вполне съедобные яблоки. Мать, сходи.
Феся легко подскочила со стула, толкнула скрипучую дверь в сад и была такова.
Сгоревшее чучело я убрала, сказала Саша тихо.
Демид похолодел и не нашел что сказать.
Это ведь из-за Виолетты?
Демид кивнул.
Две недели назад, задыхаясь в информационном вакууме, отчаявшись, он написал большой пост, в котором вспоминал «Кафе «Мадлен», будто бы глядя на него сквозь годы. Раздухарившись, он разнес постановку в пух и прах, попутно высмеяв угрюмое выражение лица автора, заметив, что «такое лицо просто так не дается».
Общественность опешила от такой грубости и принялась защищать Ви. Демид не спешил объясняться, наслаждаясь верчением счетчика просмотров. Да и что он мог сказать? Что нужно правдами-неправдами вытягивать себя из финансовой ямы, высасывая скандалы из пальца?
Сначала страсти кипели на городском форуме. Демида завалили электронными письмами с угрозами, инстаграм и вовсе пришлось закрыть. Вскоре оскорбленные стали бродить вокруг отеля, рисуя чушь на стенах и мочась на ручки дверей, закидывая окна грязью, обрывая лапы игрушечным бобрам и бросая их на крыльце. В подарок на Демидов день рождения у входной двери оставили букет из двух гвоздик. Встречая Демида, они наезжали на него, выкручивали руки и обзывались, шныряли по саду, пока в дело не вмешался Брокк. Тогда боброненавистники присмирели, а автор пасквиля раскаялся про себя. В душе он признавал, что перегнул палку, тем более «Кафе «Мадлен» все еще ему нравился.
Но когда два дня назад единственный стоящий хореограф полуострова покончила с собой, «церковь святой Виолетты» зажгла огни. На городском форуме создали тему «Огненная для Талалая», но та продержалась в топе обсуждаемых тем минут пять деяние все же затевалось незаконное. Зато тем же вечером под балкон в первый раз пришел карательный отряд, поразив свою жертву количеством палачей.
Саша села напротив Демида и, задумавшись, принялась клацать своей зажигалкой. Она так ловко проворачивала ее меж пальцев, что он не успевал проследить за ней.
Сегодня они войдут внутрь, сказала Саша, правилами «огненной мегеры» разрешается, изнутри поджигать удобнее. Всю мебель от дверей и окон я отодвинула. Не возражай! Им войти эти баррикады не помешают, а нам выйти во время пожара очень.
Они подожгут? шепотом спросил Демид, холодея еще больше.
Он прожил в Мегерах всю жизнь (за вычетом студенческих лет), но так и не смог привыкнуть к этому довольно бессмысленному огненному обряду.
Да, уверенно ответила Саша, сегодня ночь похорон. Поэтому ты сегодня пойдешь на вечеринку, не возражай. Деньги, документы и все ценное возьми с собой.
Саша быстро оглянулась на окно. Офелия возвращалась из сада, обнимая найденные яблоки как родных.
Не говори с ней о Ви, строго сказала Саша, внимательно посмотрев на Демида, ни о ней, ни о ее смерти, ни о своих текстах, ни о своей «огненной», понял?
Демид взглянул в окно. Феся споткнулась, рассыпала свою добычу и наклонилась, чтобы собрать. Оставшись наедине с яблоками, Офелия нахмурилась, растеряла свою грацию и стала напоминать ворону с подбитым крылом.
Она никогда никому не покажет, что разбита вдребезги!
3. Исчадие ада
Ты не могла бы так не напихивать? зашипела Саша. Как бешеный хомяк, честное слово!
Я жрать хочу, прошамкала Феся, запихивая еще одну тарталетку в рот, а вторую в карман. Дома только лук. К тому же домик наш к ночи в угольки превратится.
Дай мне тоже, решила Саша.
При мысли о том, что ночевать им будет негде, в ней проснулось желание сгрести половину подносов себе в сумку.
Прощание с покойной проходило в соседнем зале, и оттуда слышались сдавленные рыдания. Здесь же царил полумрак и атмосфера витала такая, будто вот-вот внесут кальян и разноцветные коктейли с зонтиками. Фоном играл джаз, видимо, таково было указание Виолетты. То тут, то там раздавались деликатные смешки: люди, которые не виделись почти десять лет, встречались, обнимались, делились новостями. Саша махала рукой знакомым, пока Офелия уплетала за обе щеки закуски, расставленные тут же на подносах.
А выпить нет? оглянулась Феся.
Уймись, снова зашипела Саша.
Она озиралась по сторонам и не без причины. Из-за предполагаемого пожара в «Двух бабуинах» ей пришлось взять Демона с собой. Естественно, сидеть в рюкзаке он не стал не такое это животное, чтоб сидеть в рюкзаке. Он вырвался и отправился шнырять по поминальному дому. К радости Саши, шнырял он пока незаметно, но, зная склонность этой мохнатой скотины к драматичным появлениям, она опасалась, что он вынырнет где-нибудь в гробу, на груди у Виолетты.
Саша уже подходила прощаться. Родственники одели Ви в светлое, воздушное, легкое и заплели ей аккуратные французские косы. Она казалась почти красавицей, хоть и сохранила на лице свое обычное трагическое выражение.
Саша, узнав о смерти подруги, огорчилась, расстроилась и даже всплакнула, но настоящего горя не испытала. После многократных попыток Виолетты убить себя, окружающие смирились, что однажды увидят ее в гробу. И, скорее всего, молодой. Поэтому Ви заранее договорилась с Вираго, что поминальной службой ей будет вог-вечеринка, блестящая и развязная, на которой будет сплошное веселье и никто не будет выворачивать нутро, произнося тосты, и корчить из себя навеки влюбленного в усопшую.
Ты не пойдешь прощаться? спросила Саша.
Нет, прошептала Офелия, ни за что!
Она надела очень вычурное черное платье обтягивающее, с широкой кружевной отделкой и крохотную шляпку с вуалью. Ногти у нее были ярко-красными. Весь этот богемный траур совершенно не сочетался с набитым тарталетками жующим ртом.
Не дергайся, сказала Офелия, просто подойдешь, схватишь его за шкирку и уйдешь.
У него внешность не для похорон. Родственники примут его за дурной знак и швырнут в него поленом. А он и так, бедолага, натерпелся, когда мы уезжали
В зал ввели под локотки мать Виолетты, и расслабленная атмосфера улетучилась. Мать прижимала ко рту платок. Ее вела старшая сестра Виолетты, невнятная тетка неопределенного возраста, опухшая от слез и неумеренных алкогольных возлияний. Мать беспомощно обвела глазами зал, словно искала кого-то. Она увидела нахмурившуюся Сашу и кинулась к ней как к родной, крепко обняв, уткнувшись в Сашино плечо и горько заплакав. Саша обвила женщину руками и принялась гладить ее по спине. Несчастная мать бормотала что-то неразборчивое, перемежая свою речь всхлипами. Сестра стояла рядом и то и дело утирала одинокую красивую слезу, почему-то катившуюся только из левого глаза.
Джаз на фоне притихшей толпы стал казаться раздражающе громким и чертовски неуместным.
Виолочка всем записки оставила, мать оторвалась от Сашиного плеча и утерла нос платком, ты прости, я их все прочитала. Всё пыталась понять
Мать снова заплакала, на этот раз тихо, а сестра подала Саше две замызганные бумажки: одну для Саши, другую для Офелии. Офелия немедленно развернула свою, прочитала, горько усмехнулась и быстро отошла прочь от скорбящих.
Саша взглянула в свою записку.
«Расскажи всем про него».
Про кого это она? требовательно спросила сестра, пристально наблюдавшая за Сашиной реакцией.
Не знаю, Саша не отрывала глаз от записки.
Это про этого врача, да? полуутвердительно сказала сестра.
Я не знаю, Саша начала раздражаться.
Он колдун, это точно, не унималась сестра, он ее приворожил.
Саша медленно выдохнула, стараясь унять раздражение. Родственники Ви никак не хотели принять ни ее гомосексуальной ориентации, ни ее сумасшествия, приписывая все ее срывы влюбленностям в разных мужчин. Впрочем, какая теперь разница?
Он просто не подоспел к ней вовремя, всхлипнула мать, он хороший ведь врач? Он мог бы спасти Виолочку
В любом случае, я ничего о нем не знаю, стараясь выглядеть честной, пролепетала Саша.
Сестра даже не пыталась скрыть разочарования. Она хотела, чтобы Саша излила на нее кувшин недовольства, терпкого и горячего, который обязательно накапливается у каждой женщины, которую хоть раз вероломно бросали. Но Саша молчала и смотрела в записку. Не хватало еще с посторонними свою личную жизнь обсуждать!