«Расскажи всем про него».
Динамики под потолком запели что-то томное, и, как назло, в дверях появился тот, о ком стремились побольше узнать скорбящие женщины. Колдун, не подоспевший вовремя врач, завидный холостяк, известный на все Мегеры, наводящий морок на слабых духом девиц.
Брокк был чужим человеком среди всех этих бывших одноклассников, сокурсников, коллег и родственников. Мегеры были крохотным городком, где каждого жителя отделяло от самого дальнего соседа лишь одно рукопожатие, а Брокки были пришлыми, чужими, далекими, не из этого мира, к тому же каким-то чудом сохранившими материальное благополучие в это непростое время. Они явились на полуостров несколько лет назад, отстроили огромный медицинский центр, разработали какие-то безумные социальные программы, по которым латалось и подшивалось все население Верхних и Нижних Мегер. Их новенькие «скорые» рассекали по городу и подбирали упавших и ни с кого не брали ни копейки. Пошел слух, что они разбирают младенцев на органы, а бессемейных старушек на анатомические препараты, но ни один из них не подтвердился. Они были богаты, они были влиятельны, они были безупречны. В Мегерах их было трое: бессовестно молодо выглядящая мать, взрослый сын и дочь-школьница.
Саша почувствовала его шестым позвонком. Вместе с осенним воздухом ворвался тонкий запах его одеколона и пара восторженных шепотков его обычный ореол.
Явился, проскрипела сестра.
Саша решительно обернулась. Но вместо молодого светловолосого мужчины, приближавшегося к ним решительным шагом, она увидела Демона, со зверским видом крадущегося по каминной полке.
Примите мои соболезнования, Брокк не стал расшаркиваться, а напротив, по-свойски обнял скорбящую мать и сестру, которая совершенно неприлично зарделась и хихикнула.
Женщины принялись наперебой причитать и громко жаловаться Брокку на свое несчастье, словно не костерили его только что на разные лады. Он слушал их с сочувствующим видом, а руку матери и вовсе держал своими большими и теплыми ладонями.
Саша стояла к ним боком, лихорадочно соображая, как изолировать своего дурацкого кота. Она отыскала глазами Офелию. Та со скепсисом, но внимательно осматривала Брокка с головы до пят и поперек. Саша пыталась привлечь ее внимание, корча страшные рожи, но вместо этого привлекла внимание матери Виолетты.
Сашенька, с тобой все в порядке? участливо поинтересовалась она.
Да, конечно, не беспокойтесь, выдавив светскую улыбку, уверила ее Саша. Она старалась не смотреть на Брокка.
Привет, сказал он ей.
Это было первое слово, сказанное им вслух за целый год. До этого были только текстовые сообщения.
«Привет. Ты как?».
«Саша, с тобой все в порядке?».
«Ты жива?».
«Напиши, что все хорошо».
«Саша».
«Саша».
«Сашенька».
«Шурик».
«Санчес, я совершил ошибку».
«Хватит бегать от меня, давай поговорим».
«Ты жива?».
Саша не смотрела на него, даже отступила на шаг. По ее спине побежали мурашки от его мягкого баритона. Сашины тело и разум вступили в конфликт: плоть любила и хотела, ум боялся и ненавидел.
Она снова обернулась к Офелии, сделала страшные глаза и кивнула на Демона. Феся, которая теперь оценивала Сашину реакцию на появление ее призрака, наконец поняла, что от нее чего-то хотят. Она обернулась, увидела Демона и зачем-то торопливо накинула на него черный палантин, который держала в руках.
Саша размашисто хлопнула себя ладонью по лбу.
Демон, испугавшись столь неожиданно свалившейся на него темноты, рванул с полки и прыгнул на стоящего рядом человека. Им оказался толстый одышливый дядечка с благообразной седой бородой. Когда длиннющие демонские когти вонзились ему в плечо, он по-бабьи заверещал, подался назад и запутался в шторе, которая деликатной драпировкой прикрывала вход, отделяя толпу скорбящих от коридора.
Чтоб тебя птицы заклевали, скотина, сдавленно сказала Саша, укрыв лицо в ладонях.
Меня? удивился Брокк.
И тебя тоже, мрачно ответила Саша и двинулась выручать дьявольское отродье, которое с мощным «мяу» оборвало карниз и шлепнулось вниз, прямо на стол с закусками и пуншем.
Тарталетки, бутерброды, бокалы и стеклянный половник оказались на полу, причем последний в виде мелких осколков.
Что там происходит? заинтересовались Виолеттины родственники.
Офелия оказалась быстрее и проворнее, чем плененный черной тряпкой Демон. Она поддела кота носком туфли, пинком вытолкнула его в коридор и, схватив Сашин полупустой рюкзак, выскочила за ним.
Вместо спасительной улицы котяра кинулся в комнату с гробом. Феся крепко схватила его за шкирку и принялась заталкивать в рюкзак, уворачиваясь от длинных крепких смертоносных когтей. Офелия вспотела как дровосек, ее кокетливая шляпка сползла на ухо, а могучий арестант все еще сопротивлялся. Подоспевшая Саша схватила Демона за задние лапы и хвост, который, словно небольшая дубинка, раздавал им раздраженные тумаки, и утрамбовала в рюкзак. Офелия затянула тесемки и выдохнула. Демон истошно завыл.
Тише, зашипела Саша, вставая с колен и закидывая рюкзак за спину, замолчи!
Помочь?
За их спинами появился Брокк. На его лице было написано искреннее участие. Он положил ладонь Саше на плечо.
Не трогай меня, вдруг взвизгнула она, отпрыгнув в сторону.
Ударившись о входную дверь, она выбежала на улицу. Офелия в растерянности вышла за ней. Брокк обогнал ее и настиг Сашу как плохом кино: в два прыжка, драматичным жестом ухватив за локоть и развернув к себе.
Однако в кино героиня падает в объятия героя, и все заканчивается страстными поцелуями, но наяву Брокк едва успел остановить Сашу, как та завизжала так, будто ей угрожали ножом. Их ссора привлекла внимание стайки скорбящих, куривших у крыльца.
Не трогай меня! снова заорала Саша и дернула свою конечность так, что чуть не вырвала ее из сустава.
Подожди, прошипел Брокк, отпуская руку и пытаясь ухватить ее за талию.
Со стороны казалось, что Саша борется за свою жизнь, но она всего лишь пыталась прикрыть уши руками Брокк ей что-то быстро и настойчиво говорил.
Курящие у крыльца смотрели на них во все глаза. К выходу стали подтягиваться любопытные, привлеченные криками.
Брокк оторвал ее ладони от ушей, но Саша сделала неожиданное: крутанула из-за спины рюкзак, одним ловким движением ослабила кожаные тесемки и выдавила не на шутку взбесившегося кота прямо Брокку на грудь. Демон выпрыгнул как черт из табакерки с утробным воем и вцепился в рубашку Брокка своими когтями. Тот вскрикнул от неожиданности и попытался оторвать от себя животное. Но Демон и сам не был настроен драться. Почуяв свободу, он оттолкнулся от своей жертвы и прыснул прочь в ближайшие кусты.
Саша воспользовалась паузой, подбежала к Офелии, схватила ту за руку, и обе бросились вниз по улице, прочь от поминального дома.
Офелия на бегу оглянулась и окинула Брокка любопытным взглядом. Он застыл в оцепенении, глядя им вслед под смешки родственников и друзей Виолетты, высыпавших на крыльцо. Высокий, стройный, длинноволосый, светлый и сероглазый, меланхоличный принц из старого фентези-романа, только вместо арфы и меча дорогое пальто и ключи от машины.
На его груди, где-то рядом с сердцем, на тонкой ткани рубашки проступали маленькие пятнышки крови.
4. Тигровая лилия
Анника Брокк заканчивала красить левый глаз, сидя перед маленьким аккуратным полированным трюмо.
Если ты еще раз уйдешь в школу не в форме, то больше не увидишь ни вечеринок, ни поездок, ни этих удобных карандашей для глаз, которые не надо точить.
Азия Брокк, ее мать, ловко вынула карандаш из ее рук и потеснила дочь перед зеркалом. Дочь была светловолосой и сероглазой, точь-в-точь как ее брат, и то и дело растягивала рот в зубастой улыбке. Мать темно-рыжая, брови вразлет над зелеными глазами. В отражении в зеркале в сумерках она казались диснеевскими персонажами: Рапунцелью и ведьмой, заточившей ее в башню. Анника иногда себя так и чувствовала, будто все Мегеры тесная и темная башня, а там снаружи мир, зеленая трава, ручейки, птички и хочется петь.
Это все, что тебя волнует? решила обидеться Анника. Мой внешний вид? А на мои чувства тебе наплевать?
Что ты чувствуешь? поинтересовалась Азия.
Что иду на лучшую вечеринку года с мамой. С мамой!
Тебя иначе не пустят, пропела Азия, тебя и со мной-то пускают за двадцать долларов
Саша приехала? Она на похоронах была? Анника оттеснила мать от зеркала и принялась красить губы помадой цвета взбесившейся фуксии.
Помада кошмарная, заметила Азия, возьми светлее.
Мне нравится, отстань! огрызнулась Анника. Саша приехала?
Приехала.
Скандал был? Был?
А как же! Азия наносила на ресницы второй слой туши. Братишка твой в крови домой пришел, не видела?
Ха! засмеялась Анника. Так ему и надо!
Это точно, подтвердила Азия. Что у тебя в школе творится?
Мать все чует. У нее интуиция как у дикого зверя. Соврать сейчас значит нарваться на репрессии потом.
Но Анника решила соврать. Ей не улыбалось весь вечер выяснять, кто виноват в том, что происходит.
Все в порядке, пролепетала она.
Азия усмехнулась.
То есть ты не расскажешь, как плеснула однокласснице лимонный сок в глаза?
Анника скривилась.
Я ж не попала
Аня
Ну что? Она меня шлюхой назвала!
За дело?
Анника промолчала, хотя молчать под пристальным взглядом матери та еще задача.
Ты упрямая как твой брат, скривилась Азия, тоже было дело, на севере. Шастал по эмигрантскому кварталу с румынской шпаной, пил, курил шмаль, густо красил глаза и принимал независимые позы, прямо как ты сейчас. А потом звонок и доставай меня, мамочка, из тюрьмы.
Анника промолчала, и чтобы не комментировать эту потрясающую, сто раз слышанную историю, принялась скручивать тугой пучок на макушке. Ее волосы были слишком длинными и густыми, и пучок никак не хотел становиться ровным и аккуратным.
Оставь так, так забавно, посоветовала мать, ты подумала насчет другой школы?
Подумала, сказала Анника и оценила свою прическу, повертев головой из стороны в сторону.
Анника еще в прошлом сентябре ляпнула, что хочет перевестись в медико-биологический лицей. Она хотела стереть улыбку с лица заносчивого братца, намекнув ему, что молодые дышат в спину и нечего тут!.. Предки, однако, вдохновились идеей медицинского лицея и теперь настойчиво пытались сплавить ее. Мать еще ничего ей было все равно, в танцы она уйдет или в медицину, лишь бы была рядом а отец приседал на уши с завидным упорством. Наверняка хотел уволочь ее на север и там держать взаперти!
Но Аня в прошлом году увлеклась вогом, насмотревшись перфомансов Саши Гингер. Когда они познакомились, та на местных баттлах постоянно спотыкалась о соперниц и неуклюже падала, но всегда вставала с улыбкой. Публика здесь, в Мегерах, ее обожала то ли как бесплатного клоуна, то ли как городскую сумасшедшую. Ей прощались любые глупости, пока те вызывали улыбку. Она набила здесь немало шишек и, уезжая, точнее, сбегая на Материк, уже была в хорошей форме. Теперь она вообще невероятная, прошла кучу мастер-классов у самых именитых танцоров, на пол падает как в кроватку, принадлежит дому, крепко дружит с Офелией Вираго.
Офелия тоже потрясающая, но она чаще всего танцует «софт-н-кант» самое женственное из направлений вога и на слишком «сложных щщах». Такое выражение лица у Анники никак не получалось. Никак не выдавишь из себя секс, ничего о нем не зная.
Сегодня они обе будут вогировать в «Лаборатории». Она должна им показаться! Не зря же она столько напрягалась!
Не хочешь переводиться? мать все говорила про школу.
Не знаю, уклончиво ответила Анника, пока я хочу только танцевать!
Танцуй, согласилась Азия.
А пару пробирок? спросила Анника, ни на что особо не надеясь.
В «Лаборатории» всю выпивку подавали в пробирках и колбах.
Но только пару! снизошла Азия, выразительно посмотрев на дочь. Помни о границах!
Я помню, отмахнулась Анника.
И смотри, что пьешь. Остерегайся самогона семьи Гингер
Самогон Гингер был знаменит. Туда добавлялась айва, спелая, свежая айва, целый килограмм на поллитра. Пойло вкусно пахло, легко пилось и срубило бы с копыт даже чертей из ада. Сашка говорила, что где-то в недрах отеля есть целый стеллаж с доверху наполненными трехлитровыми банками.
Поэтому отель нельзя поджигать, смеялась Саша, там залежи дикого огня
Мать и дочь Брокк оказались в баре, когда вечеринка была в самом разгаре. Анника жадно разглядывала толпу, отыскивая знакомые лица.
За баром был Герман.
Его жена Инна в костюме медсестры разносила напитки.
Офелия Лихт готовилась к своему перфомансу.
У эмси парняги в килте тоже очень знакомое лицо, надо будет потом в «Фейсбуке» посмотреть, кто это.
Саша стояла в углу и играла зажигалкой. Рядом с ней терся Демид.
Социальная жизнь Анники в Мегерах была довольно убога. Единственные, кто хотел с ней общаться друзья брата. Тех тоже было немного: несколько молодых врачей, санитарка из хирургии, Саша и Демид, который так часто бывал у них дома, что и Анника, и Азия перестали относиться к нему как гостю. Он был лучшим другом Брокка, хорошим приятелем Саши и единственной связью между поссорившимися влюбленными. Именно его Брокк попросил поехать на Материк и выяснить, не покончила ли Саша с собой.
Анника очень жалела, что они расстались. Саша учила ее танцевать, красиво себя подавать и изящно и манерно работать руками. Пока брат резал людей, они тайком зависали в его квартире и все время танцевали. Могли начать на кухне, во время приготовления омлета на завтрак, и продолжать до обеда перед зеркалами в маленьком душном домашнем спортзале. Вечером включали верхний свет и танцевали где попало, ловя свое отражение в темных высоких окнах квартиры. Аннике казалось, что это была настоящая дружба
Когда этот дурак выгнал Сашу, Анника была в отчаянии. Она обиделась на брата так сильно, что не разговаривала с ним полгода, не меньше! Немного остыв, она принялась ждать, когда Саша оправится от горького расставания и вернется. И все станет как прежде!
Увидев Сашу, Анника с улыбкой устремилась к ней сквозь толпу, но та, заметив ее издалека, не пошла навстречу. Более того, на секунду Саша вроде бы испугалась! Лишь на секунду, но ужас на ее лице заставил Аннику прекратить движение. В следующий момент Саша спохватилась, приветливо улыбнулась и даже махнула рукой, но Анника уже отвернулась к танцующей толпе.
Комок обиды в горле она проглотила. Мать ведь говорила, что все будет именно так, но она не слушала, отмахивалась И надеялась.
Народ на танцполе собрался в круг, и эмси то и дело пробегал внутри и расталкивал зрителей, давая танцорам больше пространства. Внутрь круга выходили в черном вечеринка ведь была траурной. Желающих было слишком много, и все хотели показаться. Поэтому полторы минуты на каждого и снова в тень.
Публика взорвалась гвалтом и аплодисментами, когда вышла Офелия. Ей рукоплескали всегда. Здесь она и вовсе была королевой. Ее знали все, хоть она никогда не жила на полуострове. У нее были короткие черные волосы, блестки повсюду, яркие ногти и густо накрашенные глаза. Короткий топ с длинными рукавами открывал красивый смуглый живот, штанишки обтягивали зад. Офелия томно изгибалась, подставляя свои бока под софиты и стробоскопы. Тени и вспышки награждали ее фигуру соблазнительными изгибами она знала, как себя подать. Между ней и зрителями была химия, и мать Вираго преобразовывала эту химию, вдохновлялась ею и, выражая ее танцем, возвращала публике назад.
Благодарная публика смеялась, махала руками и щелкала пальцами в знак одобрения.
Еще бы! Здесь так не танцевали! Местные вообще разучивали базовые движения по видяшкам с Ютюба, потому вог здесь был грязный, небрежный, недоученный, боязливый и некрасивый.
Но ведь Аннику учила Саша! Саша, которая теперь сама Вираго! Она хорошо растолковывала движения, а Анника легко училась и хорошо чувствовала музыку. Только Сашина балетная растяжка позволяла ей выкручивать суставы так, как у нормальных людей они выкручиваться не должны, а у Анники руки были самые обычные, но она старательно растягивала их целый год при помощи скакалки, рискуя их выпадением из плечевых суставов. И вот позавчера она наконец смогла провернуть сцепленные в замок руки через голову и сделать вполне сносный «клик».