Вань, сыграй ещё! Ну давай! вопила пьяная девка, повиснув на гитаристе.
Да не хочет человек, устал. Чего ты к нему пристала? сказал кто-то из «барменов».
Не хочет?! орала та. Или хочет?! А чего он хочет? Может, меня хочешь, а? А ну, говори честно! Ты хочешь меня, Вань? она снова повисла на гитаристе.
Вот ты даёшь, Юлька, ответил он с ухмылкой. Сегодня тебя все хотят. А вон Борька больше всех. Да, Борь?
Один из барменов что-то смущённо промычал себе под нос, отчего все заржали, включая и Юльку. Кто-то что-то ещё говорил, но за смехом ничего было не расслышать.
Как-то сразу стемнело, и соседняя лавочка безнадёжно утонула во тьме.
Закурив сигарету, он встал и пошёл в ближайшие заросли по «малой нужде». Но, войдя в них, застыл в нерешительности. В зарослях, тут же, прямо на входе, сидели на корточках, невозмутимо журча, две девушки из той компании. Равнодушно подняв на него глаза, они продолжали о чём-то трепаться. Их чуть более стыдливые бойфренды примостились к деревьям чуть поодаль.
Ой, извините, буркнул он, пряча лицо и уходя в сторону.
Вскоре те четверо удовлетворённо выбрались из зарослей. Он же перехотел. Бросил окурок, раздражённо поспешил назад, к недопитому пиву.
Гитарист опять принялся за бренчание. Пьяная девка сосалась с одним из «барменов». Не с тем, который Борька. Второй «бармен», который как раз Борька, вынужден был управляться с «поляной», что называется, «за себя и того парня».
Эй! вдруг вскрикнула одна из тех девушек, что журчали в зарослях, указав на соседнюю лавочку. Это вон то чмо подглядывало за нами.
Компания неодобрительно загудела, гитара звонко заткнулась чьим-то громогласным «кто, бля?».
«Пора валить отсюда», вяло подумал он, но продолжал сидеть и пить пиво.
Дальше всё произошло быстро. Обиженные бойфренды «журчавших» девушек подскочили к нему и, не слушая объяснений и извинений, несколько раз больно ударили по голове, по затылку, норовя попасть в лицо. Но он закрылся руками. Остыв, бойфренды всё ж таки вняли его доводам, переведя агрессию на своих подруг.
Э, слышь, иди сюда! властно крикнул ему гитарист, и его крепкая фигура стала источать ещё большее превосходство.
Пришлось повиноваться. «Бармен» молча протянул стакан с ядовитого цвета жидкостью из двухлитровой баклажки.
Не ссы. Въе** пивка, сказал гитарист. Ты, я вижу, нормальный пацан.
Пришлось въе**ть. Гитарист начал с превосходством что-то говорить, задавать вопросы. Пришлось слушать и отвечать ему. В голове же, наедине с самим собой, терзала одна мысль: «Почему?». Ведь каким странным образом его всё-таки заметили. Непонятно, что из чего вытекает, и иногда обычный поход «по малой нужде» в кусты таит большие неприятности. Но теперь уже ничего не изменишь, и он снова смирился.
Можно гитару? спросил тихо, немного испугавшись собственного голоса.
Играешь? хмыкнул гитарист.
Немного.
Ну на.
Он взял гитару, провёл по струнам. Попытался настроить. Было трудно, так как, во-первых, волнение, во-вторых, давление, в-третьих, инструмент сам неохотно поддавался, а, в-четвёртых, вокруг стоял ужасный галдёж.
Нечего ссать, где не надо! ругал один из бойфрендов свою подругу.
А где надо? с гонором отвечала та.
Там, где люди не ходят.
Они везде ходят! И потомчто естественно, то не безобразно!
Тогда в следующий раз прямо здесь поссы!
Она замолчала. Послышалось характерное журчание. Все обернулись. Это был один из «барменов». Тот, который Борька. Кажется, он не сделал и двух шагов от лавочки. На некоторое время настала удивлённая тишина, а потом вновь разразился общий хохот. Но ненадолго.
Гитара вдруг издала звуки как небо от земли отличавшиеся от прежней какофонии. Чудоона, будто благодарная новым пальцам, податливо зазвучала всё лучше и лучше.
Из неё лилась красивая, но совсем не современная мелодия, грустная: старый романс с пронизывающим изнутри необъяснимым светом, похожим на робкую улыбку. Она была превосходна.
Компания притихла, но вскоре опять загалдела, выдавливая мелодию прочь от этой «поляны», сначала просто не принимая, а потом и отвергая её, потому что та была без слов, потому что та не была песней. Хотя, если по существу, песней она была, но не сегодня.
Слышь, ты лучше давай спой чё-нить! скомандовал гитарист, слегка встревоженный неподдельным превосходством мелодии.
Петь не хотелось. Просто играть было интереснее. Да он и не знал, чего бы им спеть. И всё же спел. Сначала песню о том, почему на земле так много зла и так мало добра. Не останавливаясь, он спел ещё и про то, что хорошо бы стать птицей, умеющей летать, отрываться от земли и взмывать в небо. А потом про само небо. А потом о жизни и о смерти.
Вот теперь они слушали. Разговаривали тише, чем наливали пиво.
Давай ещё, от души!.. ввернул кто-то из них и подал ему стакан.
Он сморщился, выпил, опять сморщился и спел про любовь. Но не про ту, что облизывает сладенько в поп-хитах, и не про ту, что нежно манит пальчиком в кино, и не про ту, что замасливает глаза в дешёвых романах, и не про ту, что жжёт в дешёвых смс-ках дорогих телефонов.
Он спел им песню про любовь, любящую просто и искренне, любовь необлизывающую, незаманивающую, незамасливающую, нежгущую; отделяющую свет от тьмы, выделяющую не телесную жидкость, а невидимый тёплый газ души, дающий чистоту нераздельной полноценной жизни. Короче, он спел им о любви, а не о том, что тоже называется любовью.
Он умолк и взглянул на своих слушателей. В густом покрывале ночи гитарист размывался хоть и крепким, но аморфно-серым пятном. А лицо его, напротив, несколько разгладилось и посветлело. Первый «бармен», который Борька, сидел на корточках в обнимку с баклажкой пива и задумчиво глядел на звёздное небо. Второй, словно пританцовывая, прохаживался взад-вперед с сигаретой в зубах. Пьяная девка отчего-то тихо всхлипывала. Парочки, обнявшись и примирившись, молчали.
У тебя хорошо получается, с уважением качнул головой гитарист. Давай ещё что-нибудь.
Ладно. Только позже, ответил он, поёжившись. Сейчас, я быстро. От расслабления его снова потянуло «по-маленькому».
Отложив гитару, побежал в те же заросли. Наконец-то облегчившись, торопливо направился обратно. Ему теперь и самому не терпелось поиграть для той компаниии как можно дольше.
Но тут он столкнулся с одной из девушек, что была здесь в первый раз. Подумав, что и сейчас её привела сюда та же причина, он решил выйти из зарослей другой стороной. Но девушка остановила его:
Подожди. Извини за ту историю.
Да ничего. Просто я не думал, что девчонки тоже сюда ходят. Так что это ты меня извини.
Она кокетливо улыбнулась. Однако его как-то даже передёрнуло от её улыбки, потому что в ней было как раз вот то облизывающее, заманивающее, замасливающее и жгущее.
Ты классно поёшь
Спасибо.
Правда, мне очень понравилось. А ещё больше ты понравился.
Она бросилась к нему неожиданно, одним резким движением. Он не был готов к такому повороту событий. Прежде чем мозг успел это как-то понять, осознать, она поцеловала его в губы. Только тогда он нашёл в себе силы отстранить её.
Эй-эй, эй Подожди А как же твой парень?
Да перестань. О ком ты говоришь? она игриво опустилась вниз, ловко расстегнула у него на брюках ширинку и сунула внутрь руку.
У тебя же есть парень, повторил он. Тот, который ждёт тебя возле лавочки. С которым ты обнималась
Она не ответила. Её рот уже был занят другим. И там, внизу, ощутилась вся мощь облизывающего, заманивающего, замасливающего и жгущего.
А как же тоотделяющее свет от тьмы, выделяющее не телесную жидкость, а невидимый тёплый газ души, дающий чистоту нераздельной полноценной жизни? Нет, он не мог предать это так неожиданно нелепо, глупо и оторвался, вылез, словно бы у неё во рту он находился всем естеством, а не только одной небольшой, пусть и исключительной частью.
Да опомнись ты! Что ты делаешь? У тебя же парень есть!
Она вскочила, злобно взглянув на него, и кинулась к своей компании, а он, растеряно застегнув молнию на брюках, закурил. Решил отдышаться. Некоторые вещи у него просто не могли уложиться в голове. «Господи! Господи! вздыхал он. Да что это со всеми нами?».
С каждым вздохом «небольшая, но исключительная часть» разгоралась, крепла, обиженно и твёрдо требовала немедленной реализации своего желания, и только боль этих вздохов сумела утихомирить её, заставив прийти в обычное состояние.
Понуро глядя под ноги, он побрёл к выходу и вдруг получил пару тяжёлых ударов по лицу. Потом ещё ногой в животчто свалило его с ног. Над ним склонился гитарист. Взор его был серьёзным и злым.
Ну, ты и гондон! сказал он. Мы к тебе нормально, а ты что, сука, делаешь?
Что я делаю?
Зачем клеил тёлку Макса?
Ничего не было
Не было? и гитарист вновь ударил. Не было? и ещё. Не было? Не было? и ещё, и ещё.
Это вывело из себя, а во гневе кулаки совершенно не казались такими уж страшными.
Да вы вы все здесь перетрахались! Ваши девушкибляди! А я оказался крайним, потому что во второй раз не вовремя сходил поссать! Врёт она, эта ваша девка! Ничего не было, хотя она-то хотела! Она сама клеилась, в штаны ко мне полезла!
Гитарист, тяжело дыша, перестал бить.
Ну и вые**л бы её, спокойно сказал он. Ты чё, а? Дурак, что ли? Откуда ты такой выискался? Баба, значит симпотная, между прочим сама к тебе интерес проявила, к тому же деликатно, заметь, тет-а-тет, а ты, сука, побрезговал. Чё ты хорошенького да правильненького из себя строишь? Да, она блядь! Ну и что с того? Чё, она теперь и не человек для тебя, а? Она и со мной была, и вон с Борькой, теперь с Максом. Это жизнь, братан. Чё, другая понравилась, а? Ну, чё, давай иди, ещё пару песенок спой, другая тебе тоже ширинку расстегнёт. Только ту я тебе не дам, понял? Хорош! Понял? Даже Юльку не дам. Потому что у неё сегодня день рожденья, а ты ей его, сука, испортишь. Чё трудно дать девке «змея» полузгать? Пойми, им пох** кто их того и туда. Они все бляди! И любви нет никакой! Понял? А теперь иди нах** отсюда! Скажи спасибо, что я тебя от Макса отмазал, он бы тебя убил.
Гитарист презрительно сплюнул и удалился к своим.
Он же, пару минут повалявшись, собираясь с силами, встал. Его стошнило. Не то от ядовитого баклажечного пойла, не то от побоев, не то ещё от чего.
Выйдя из зарослей, взглянул в сторону той лавочки.
Там вроде бы тоже все успокоились. «Бармен», теперь уж который Борька, сосался с Юлькой, парочки обнимались, второй «бармен» лихо разливал пиво. Воздух разрезали отчаянные, в голос ревущие звуки гитары. Казалось, она не просто плакала, а рыдала. Она-то уж точно ни в чём не была виновата.
И тогда он пошёл прочь из парка. По дороге купил две бутылки пива. Одну выпил чуть ли не залпом, а другую приберёг до дома. Возле дома сел на скамейку и медленно начал пить. Голова кружилась. Одно ухо горело. Нос забился чем-то. Челюсть ныла. Правое плечо сильно болело. Ссадины на локте пощипывали. Всё тело мучилось, пребывая в беспокойстве и страдании. И только «небольшая, но исключительная часть» чувствовала себя хорошо. Отчего-то всё более и более обретая силу, она хотела, хотела, хотела
Через полчаса, с двумя перекурами, он почти допил своё пиво и уже собирался идти домой, как подошла женщина с ребёнком.
На вид ей было где-то лет сорок. Интеллигентная такая, серьёзная, но взволнованная и порывистая. В строгом дамском костюме, с короткой причёской, такойочень старомодной, из советских времён. Её ребёнок, мальчик дошкольного возраста, с бледным, заплаканным личиком, двумя руками держался за ручки родительской сумки.
Пожалуйста, извините, вежливо обратилась она. Вы не могли бы посмотреть недолго за моим сыном и сумкой?
Я хотел уже уходитьнеуверенно ответил он.
Да я быстро. Пожалуйста! Просто я очень в туалет хочу.
Аего лицо перекосилось от раздражения. Ладно.
Она отдала ребёнку сумку и исчезла среди гаражей.
Как тебя зовут? спросил он мальчика.
Тот молчал и, нахмурившись, отступил на несколько шагов.
Не бойся меня Сколько тебе лет?
Но мальчик снова промолчал. И снова сделал несколько шагов назад.
Женщина действительно вернулась быстро. Попросила сигарету и села рядом. А мальчик так и стоял поодаль с сумкой, хмурый, и его лицо, кажется, сделалось ещё бледнее и плаксивее.
Можно я с вами посижу немного? спросила она.
Можно, после короткой, но тягостной паузы устало произнёс он.
А дальше Дальше были разговорыразговоры ни о чём, разговоры о чём-то, разговоры зачем-то. И вот она рассказала, как ей жутко одиноко живётся на свете, а потом предложила поехать к ней домой, пообщаться, ну и
Эта несчастная женщина прижималась к нему, говорила такие слова, о каких, без всякого сомнения, во время своего первого свидания, лет так двадцать пять назад, не могла и думать, а если и думала, то с величайшим стыдом. Иначе просто не может быть. «Господи! Господи! Что это со всеми нами?».
Может быть, Бог услышал. Женщина, не дождавшись взаимности, с нескрываемым огорчением поднялась, взяла у ребёнка сумку и ушла. Бедный мальчик, сразу преобразившись, бодро последовал за ней.
Он же остался сидеть на лавке возле подъезда. Курил. Смотрел на тёмное небо. Смотрел на свои кроссовки. Снова курил. Допивал пиво. Думал об облизывающем, о заманивающем, о замасливающем и о жгущем. Думал также об отделяющем свет от тьмы, о выделяющем не телесную жидкость, а невидимый тёплый газ души, дающий чистоту нераздельной полноценной жизни. И не хотел жить.
Начинало светать. Зашумели машины. То тут, то там ярким светом вспыхивали окна. Он встал и медленно, словно дряхлый старик, поднялся до своей квартиры. Вошёл и упал на кровать без чувств.
В нём жила только одна мысль: заснуть и не проснуться больше никогда. Сегодня был день его рожденья. Тридцать третий по счёту. Среди этих тридцати трёх случались весёлые, грустные, будничные. Один оказался самым пьяным. Другойсамым буйным. Третийсамым одиноким. А этот был обоссанным. Да, обоссанный день рожденья.
Господи! Господи! Что это со всеми нами?..
Тело
Проснулся от «стояка» когда перевернулся на живот, больно упёрся в матрац. Самозабвенно и исступлённо продолжил боль, прижавшись ещё плотнее. Вернулся на спину, удовлетворённо осязая рукой затвердевший орган. Нехотя отняв руку, долго смотрел в потолок. По потолку бесцельными «восьмёрками» ползала муха. Глаза, следя за её движением, понемногу насыщались реальностью. Итак. Сегодня воскресеньесамый ненавистный выходной, потому что завтра понедельник и надо идти на работу.
Встал. Зевая и почёсывая живот, добрёл до окна. Что там у нас? Там у нас дождь. Противный, мелко моросящий, пакостный дождь. Почти такой же ненавистный, как и само воскресенье.
Посмотрел на небо. Безнадёжное. Всё в мокром и сером. Посмотрел вниз. Лужи, лужи, лужи. Люди под зонтами между луж. Машины в лужах. Всё в мокром и сером.
Нашёл мобильник, пощёлкал кнопками, поднёс к уху.
Алло, Серый! Здорово. Ты как? А?.. губы скривились в брезгливой улыбке. Я? Я нормально. Дрых вчера полдня Моя приезжала вечером А? Да, да, коротко посмеялся. Слушай, а ты когда из сауны уехал? Я чё-то не помню Чё? Да?.. Подожди, а я когда же уехал?.. С кем? На такси? А этот как его?.. Сашенька, бля? Чё? Заблевал там всё? Да? Во дурак, бля!.. натужно заржал. Кто? Не, это не я Не, стой я, е**ть, да, я А чё? Ой, да ладно!.. Чё? напрягся, ржач тут же осёкся. И чё? Да я ему говорю, типа, х**и ты Чё? Да пох**, е**ть!.. Это, Сер, а мы чё, блядей два раза вызывали, что ли? Да? глаза заблестели лукаво и похотливо. А я чё-то вторых не помню. Одна рыжая такая, что ли? Нет? Она сначала, что ли, была с чёрной? А потом тогда кто? А? А, вспомнил, выё**стая такая, да?.. Кто? Я? А Сашенька? снова заржал, маслянисто так, тягуче. А ты?.. Чё, нормально? Да? Бля, а я где был? Бля, во я дурак Слушай, а ты чё, чёрную не стал? Ой, да ладно! Негритоску тоже надо, для разнообразия! А? Да пох**, е**ть!.. Серый, она такая мокренькая, знаешь Чё? Ну ты, конечно, дурак, бля. Не, ну я азиаточку тоже бы, е**ть!.. Не, да, да Чё? Конечно! тягуче-маслянистое закипело и подавилось. Бля, е**ть!.. Слышь, а чё в следующую пятницу делаешь? А Сашенька, не знаешь? Куда? Во дурак, бля. А? Да, давай, Сер, давай. Слышь, ты звони, если чё!.. Чё? Моя-то? Да пох**, е**ть! Давай, да, ага!..
Запустил телефон на кровать. Пошёл в сортир. Помочился. Долго стряхивал капли и смотрел, как они падают в унитаз, в мутно-золотистую жидкость. Слил. Уши, вбирая в себя ровное и напористое движение воды в сливном бачке, понемногу насыщались реальностью. Итак. Что это Серый сказал? Восемь «палок» кинул? Врёт, сука!..