Цикл рабочих дней всегда был у меня крепко связан с метро. Как вы можете догадаться, собственной машиной я не обладал. Даже ржавой «десяткой» вроде той, что стояла у меня во дворе со спущенными шинами, дожидаясь заветного дня утилизации и зачтения в цену покупки хозяином новенькой «гранты». В экстренном случае и для подработок у меня всегда была возможность договориться о том, чтобы мне оставили ключи от «газели», и этого всегда хватало.
Неделя была избыточно напряженной. Одной из тех, пережив которые, удивляешься, что не загнулся. Вечером пятницы, получив зарплату и с облегчением сдав ключи в гараже, я выдвигаюсь пешком к метро. Путь занимает около получаса, если не торопится. Впрочем, если торопиться, будет примерно также, только больше риска попасть под машину в промзоненапример, на крутой дуге на Книпович. Здесь грязно и пахнет работой в любое время года и любой час дня и ночи. Скажем, в центре такого неттам даже в самый разгар рабочей недели, когда в пробке на Дворцовом пытаешься доехать на внеочередной объект и проклинаешь тот час, когда решил, что круг через КАДэто слишком долго, ощущается веяние очередного близкого выходного, когда обязательства становятся бестелесными призраками прошлого. Возможно, поэтому я и завис именно в этом городе. Я пару раз выезжал в Москву, с командировочными доставками. Так вот, там даже в историческом центре, где должно создаваться ощущение одного сплошного музея и вечного выходного, нет такого ощущения, как в Питере. Здесь ты можешь отдохнуть душой и даже просто нажравшись дома, ощущаешь единение с историей и культурными ценностями.
По дороге я перехватываю в маленьком местном магазинчике бутылку пива, и на голодный желудок несколько глотков, кажется, готовы снести меня с ног. В метро я спускаюсь уже слегка подшафе, но внимание мое обострено до предела. В конце-концов, не каждый день едешь с наличкой, на которую жить еще месяц, в кармане. В вагоне я внимательно осматриваю всех, кроме стариков и беременных, на предмет угрозы, но не нахожу ничего такого и, заметив освободившееся место, втискиваюсь в него между толстой постаревшей хабалкой и воняющим плесенью и нафталином дедом с тростью. На Александра Невского в вагон вплывает толпа народа, и я опускаю, насколько возможно, на лицо капюшон своей тонкой спортивной куртки. Помимо прочего сброда, в вагон заваливается компания из двух молодых девиц и тщедушного парня в очках. Одна из пигалиц носит коротенькие нескладные шорты, и ее ноги украшены мелкими татуировками, которые я пытаюсь разглядеть сразу, как троица оккупирует половину сиденья. И она, и ее подружка с розовыми волосами, стоит их крошечным попкам коснуться сиденья, как по команде достают свои айфоны и начинают что-то там тыкать, не оставляя несколько опечаленному парню ничего, кроме как достать свой аналогичный аппарат и тоже уткнуться в него. Странно, что они их вообще прячут, а не держат приклеенными к голове, думаю я, достаю из внутреннего кармана свой кнопочный «самсунг» с крошечным экраном, проверяю, нет ли новых вызовов, и закидываю обратно.
На Нарвской в вагон заваливается нищий на коляске. Без обеих ног. Жалкое зрелище, но оно не вызывает у меня никаких эмоций. В детстве я, наверное, как и все дети, боялся все этих калек, прокаженных, убогих, а еще цыган, придавая им какое-то мистическое значение. Но с годами на них стало просто наплевать. Когда смотришь вокруг и понимаешь, как чаще всего люди сами просирают свою жизнь, жалость исчезает. Жалко брошенных на улицу хозяевами кошек и собак, жалко замерзающих во внезапно начавшиеся морозы голубей, жалко высиживающих в гнезде яйца под проливным дождем ворон. А людей не жалко.
На весь вагон подаяние выделяют всего двое или трое человек. Напоследок коляска останавливается около высокого массивного негра с толстыми пальцами. Он медленно, основательно подсчитывает мелочь, рассыпанную по массивной потной ладони, выбирает две подходящие монеты, вручает инвалиду и стоит дальше с видом выполнившего святую и сверхважную миссию. Поразительная щедрость. Гениальная полумера. Люди обычно не мнят себя охотниками, покупая курицу целиком в супермаркете, но почему-то считают себя благотворителями на уровне Уоррена Баффета, выдавая две-три монеты подаяния. Усмехаюсь, отпиваю пива, кладу пузырь снова за пазуху и еду дальше.
Мои соседи по вагону поменялись. Непомерных габаритов и грубых, как мат грузчика, черт лица девица в рваных джинсах, расползающихся на жирных ногах, играет во что-то на бюджетном же планшете вместе с болезненного и бюджетного вида парнем. Со всеми этими людьми что-то не так. Но я им об этом точно не скажу. То ли потому, что мне плевать на них, то ли из-за желания им навредить бездействием. Может, кто-то когда-то подойдет ко мне и объяснит, что не так со мной?
И чтобы приблизить этот момент, я достаю пиво и теперь пью его без опаски. Добро пожаловать в Кировский район.
Мой подъезд оккупировали коллекторы. Уже неделю как. На двери одной из квартир четвертого этажа красуется надпись черным маркером «ЗДЕСЬ ЖИВЕТ ВОР», а ниже висят обрывки наклеенных друг на друга уведомлений о наличии задолженности банку. Каждый этажотдельная цирковая арена со своими номерами. Хожу пешком который день на шестой этаж, потому что новый лифт регулярно заставляют застреватьвидимо, те же недоумки, что бьют в нем стекла и расписывают стены фразами типа «Все пропьем, но панк не опозорим». Это мой дом. И в этой атмосфере бесчинства маркеров и самоуправства коллекторов мне предстоит жить еще не один год, как мне кажется. По крайней мере, если я не найду более достойную работу и не возьму ипотеку, чтобы потом, потеряв возможность выплачивать не меньше тридцати тысяч в месяц, также попасть под удар приставов, коллекторов или еще кого-нибудь из этой свиты капитализма. Интересная перспектива, не так ли? Но если в этой стране ты не родился богатым, то шансы на такое развитие событий у тебя крайне велики.
Во мне еще несколько бутылок крепкого пива, и этого на сегодня достаточно. Выпустив часть выпитого в унитаз и игнорируя душ, я падаю в кровать, отправляясь в глубокий сон этой ночью очередного дня, до боли похожего на все предыдущие. Впереди увлекательные выходные.
В очередную пятницу стоит великолепная погода, и это провоцирует меня на неторопливую прогулку с бутылочкой светлого пива в сторону Александра Невского, где обстановка куда как живописнее, нежели у Пролетарской или на Книпович. Уже подходя к метро и торопясь к урне, чтобы не попасться местным блюстителям порядка за распитием в общественном месте, я обращаю внимание на знакомое лицо и столбенею, осознав, чье оно. Липецк добрался-таки до меня, понимаю я, когда знакомое лицо болтающего по мобильнику около метро парня поворачивается ко мне, и наши с ним взгляды пересекаются. Я спешно выкидываю бутылку и замираю в нерешительности. Бежать навстречу с распростертыми объятьями я не намерен, но и просто убежать в метро не получится.
Костя?! торопливо закончив болтовню по мобильнику, вопит мой старый знакомый.
Кирилл Деминходячее блеклое пятно. С юношескими грешками, но не более того. Мы были знакомы, по большей части, через одну девицу, отец которой тоже работал на ЛТЗ и с которой я вроде как пытался что-то мутить, хотя и безуспешно. Знакомство с Кирилломкак вы понимаете, не из тех, которыми хвалятся в приличной компании. Хотел бы я знать, что он тут вообще делает, с учетом его способностей к выживанию.
В ходе короткой переброски приветствиями, я узнаю, что Кирилл у нас теперьсеминарист Духовной академии при Александро-Невской лавре. Выглядит он, между тем, бодрым и подтянутым, как успешный менеджер по продажам, а не жирным и бородатым, как поп. Что-то здесь нечисто.
Пойдем в барпосидим, поболтаем. Угощаю, панибратски положив мне мягкую, женственную руку на плечо, предлагает представитель духовенства.
А кто я такой, чтобы спорить с церковью?
В пабе мы берем по стакану пива и начинаем непринужденную, как может показаться со стороны, беседу, в ходе которой я стараюсь давать минимум информации о том, как живу я, и узнать побольше о том, чем занимается будущий святой отец Кирилл.
Так и что вы там делаете, в семинарии? уклончиво ответив на целый ряд вопросов, интересуюсь я.
Вот все именно с этого и начинают спрашивать, а не с того, как жизнь, смеется Кирилл. А вообщеучимся, как в обычном институте. Философия, герменевтика, латынь, все такое. Ну, и физкультура, конечно.
Ну, видно, что ты бодрячком, стараясь поддерживать прямо скрученную сколиозом и сиденьем «газели» спину замечаю я. Живешь в общаге?
Конечно. Халява, плиз.
Но ты вот гуляешь «по-гражданке», смотрю, без рясы и всего такого.
Ну, само собой. Вообще, униформу носят только на занятиях, и то не на всех.
А комендантский час?
А я свалил с ужина. Потом у нас идет свободное времятут вообще никаких вопросов. Ну, а на вечернюю молитву я договорился с преподом.
Типа заболел?
Ну, да. На пятнадцать минут можно и заболеть, довольно улыбается во все зубы, вкупе с усами а-ля «подросток-дурачок» это создает видимость прогрессирующего дебилизма.
А дальше куда?
Ну, у меня через час встреча с людьми. Погуляем, выпьем. А утром уже буду в семинарии.
С перегаром? звонко щелкаю ногтем по тонкому стелу стакана.
Кирилл улыбается снова, отпивает пива и высокопарно вскидывает руку.
На все воля божья.
Закончив первый полулитровый стакан, я замечаю, что Кирилл тоже на подходе, хотя пьет он, как я догадываюсь, поменьше моего. На втором стакане мы уже обсуждаем жизнь в большом городе и события, происходящие у знакомых, и здесь снова восемьдесят процентов информации исходит от Кирилла. Его болтовню подчас трудно остановить, но это позволяет мне узнать, что наша общая знакомая уже залетела и планирует выйти замуж, и я ощущаю прилив какого-то особого злорадства, словно я нахожусь в лучшем положении, чем и она, и ее жених, и Кирилл, вместе взятые. По настойчивой просьбе Кирилла я рассказываю о своей работе и своих достижениях, немного приукрашивая и используя общие формулировки.
У меня двоюродный брат здесь живет. Уже давно. Вот присел недавно на три года, расстроено замечает Кирилл.
И за что же?
Его машину пытались эвакуировать. Довольно дорогую, по нынешним меркам. Ну, он и полез в нее, пока тащили на эвакуатор.
Сейчас так модно, пожимаю плечами. Это русская ментальностьнасрать себе в карман, а потом удивлятьсячто это у меня тут такое теплое и вонючее?
Есть такое. Эвакуаторщик спросил егомол, уехать, что ли, собрался, стал объяснять, что назад дороги нет.
Развод, машу рукой, но Кирилл меня игнорирует.
А этот придурок открыл дверь, достал из машины биту и размозжил голову ни в чем не повинному эвакуаторщику.
Не повинному? А знаешь, сколько горя они людям приносят этим своим заработком? возмущаюсь я. За сраные полторы тысячи или сколько там им платят за эвакуацию, целые дни людям из жизни вычеркиавют.
Но он просто исполнитель, качает головой Кирилл. В общем, мент, который должен был фотографировать и составлять протокол, подошел как раз к этой сцене. И все. Суд, срок.
И что нужно было сделать мужику? Его выбесили, спровоцировали.
Договориться. Попросить штраф и остановить эвакуацию. Всего-то. Но он решил, что сэкономит, убив эвакуаторщика, и уедет. Тупая жадность, до безумия.
Мы все тут до него доведены, отвлекаюсь взглядом на симпатичную девочку в коротком красном платье, выясняющую что-то с высоким жлобом у входа в паб.
Вот потому я и пошел в сторону чистой духовности, я буквально слышу, как тычет в меня пальцем Кирилл, призывая обернуться к нему. «Одного он не будет любить, а другого будет; одному будет предан, а другим будет пренебрегать. Вы не можете служить и Богу, и деньгам»
Ты сам-то веришь в эти сказки? усмехаюсь.
Безусловно, несколько смущенно вытирает пену с левого уса Кирилл.
Ну, хорошо, деловито покашливаю и отставляю в сторону стакан. А почему твой бог раздает-то всем так несправедливо? Вотдепутатам, патриарху твоему, мажорамвсе блага жизни, они уже не знают, куда девать. И что они, при этом, все делают? Ни хера. Просто присосались к нефтяным доходам и подачкам текущих оттуда же бюджетов с разных сторон. Но вот я за себя не говорюя-то раздолбай еще тотпрости господи, со святым отцом ругаюсь, отпиваю немного пива, чтоб смочить пересохшее горло. Но вот есть у меня знакомыйпашет семь дней в неделю, дома бывает, в основном, по ночам. Жену и дочь почти не видит. Ну, и че? Не может даже сраный холодильник взамен советского купить. В «ВИСе» своем, чтобы тот не развалился, и на нем можно было подрабатывать, свободными часами дыры латает. Отпуска уже лет десять не видел. Вот трудолюбияхоть отбавляй, но как-то не идет. А почему?
Ну, на бога надейся
Ага-ага. Слышал я это фуфло. А сам, значит, не плошай. Так на хера тогда мне твой бог? В чем смысл, если все равно самому надо разбираться? Да я лучше пивка глотну лишний раз, чем пойду в церковь, раз уж пути его все равно хрен поймешь. Скажия не прав?
Не совсем, вздыхает семинарист, словно объясняя, чем отличается круг от квадрата ребенку-дауну, и, отпив немного своего вишневого пива, продолжает свои нравоучения. Понимаешь, мир меняется, все становится сложнее, и мы вынуждены исповедовать современный подход к вере.
Хм, откидываюсь на спинку барного стула с видом заинтригованного зрителя.
Не все так очевидно, и не все ведет к нашей явной выгоде. Иногда господь посылает нам испытания в несколько этапов, словно намекая на то, что мы сами слишком сильно усложняем простые вещи, будь то благодетель, грех или сомнение. Мы сомневаемся, творить ли благо, если за него не заплатят прямо сейчас, каяться ли за грех, если последствия неявные, разрешать ли сомнения, если жить в смятении проще, чем прийти к истине.
А истина всегда есть?
Разумеется. И я это понял только недавно, Кирилл явно вошел в раж и даже забыл про пивокроме того, что уже влил в себя. Бог и есть истина. Именно он упрощает все и приводит нас к гармонии, к миру в себе. И твой друг, и все, кто терпит нужду и смиренно творит благо для близкихвсе получат свою награду, но в свое время. Мы называем это приметами, законами мира или законами подлости, но все приходит к своему логическому знаменателю. Каждому поступкусвоя награда.
Прикольно.
И даже если ты зол на господа и его немилость, но в душе у тебя, Кирилл делает паузу и выразительно тычет в меня длинным кривым пальцем, добро, и ты не желаешь зла ближним, ты придешь к своей истине. Это и есть современный подход, который дружит церковь с гуманистами. Но для его внедрения нужно еще много работать. В этом и есть моя задача.
Не знаю, как там современно церковь будет дружить с гуманистамисовременно или нет, но знаю, что она довольно современно делает бабки на человеческой тупизне. Так что извини, конечно, осушаю в паузе свой бокал и осторожно ставлю на стол, но на хер мне не нужны ваши учения и объяснения. Я как-нибудь сам.
«А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду»,снова тычет в меня своим уродливым пальцем Кирилл.
Его манера вещать, тренируя на мне навыки чтения проповедей, его усы и его постепенный переход в откровенную агрессию раздражают меня и провоцируют на применение физической силы, а этого мне сейчас совсем не нужно. По крайней мере, здесь и сейчас.
Ладно. Мне пора. Как-нибудь созвонимся, встаю со стула, разминаю шею и ухожу из паба, не обращая внимания на попытки Кирилла что-то мне втолковать напоследок.
Священник из него выйдет еще тот. А вот из меня послушниквряд ли.
После разговора с Кириллом на душе у меня довольно мерзко, и от пива осталось теплое, приторное послевкусие. Довольно странно для пива за чужой счет, кстати. Я еду в метро, накинув на голову капюшон слишком теплой для сезона спортивной куртки и упираясь правой рукой в сиденье. Как ни крути, а я опьянел, пусть и слегка, а тошнотворные бредни Кирилла, превратившие нашу милую беседу в обмен плевками, только усугубили мое промежуточное состояние.
Я долго, вдумчиво смотрю вниз, а потом резко поднимаю головутак, что, кажется, вся кровь оттекает от мозга, и мне в глаза сразу бросается надпись «Места для пасскажиров с детьми и инвалидов». Я медленно читаю ее по слогам и усмехаюсь. Уж на инвалидные места я точно не сяду. Принцип. А есть ли какие-то принципы у этих, с бородами и в платьях? Те, кто могут любые действиясвои и окружающих, трактовать как угодно, как трактуют свои тексты священных писаний, могут обладать хоть какими-то жизненными принципами? Сомневаюсь. Я тоже вряд ли буду образцом морали и нравственности, вот только я обладаю, по крайней мере, одним принципомживи и не мешай жить другим. И я не впихиваю терпимость и всепрощение в голову окружающих, словно старшеклассник свой вонючий член в подружку-девственницу из шестого класса. И самому мне от осознания этого даже становится как-то легче на душе. Вот только еще немного выпить обязательно нужно. Иначе я так и не перейду из одного состояния в другое и буду вечно скитаться по долине смертной тени собственных сомнений и убоюсь зла.