Нужно обновляться, очищаться. Обнуляться, как говорит молодежь. Сбрасывать время от времени скопившийся груз.
* * *
Но вечно лежать не будешь. Нужно устраиваться. Снова обрастать необходимым барахлом. В чем-то готовить пищу, чем-то вытирать свое тело после душа. Что-то есть и пить, в конце концов.
Вода кончилась, а набирать из-под крана Сергеев опасался. И голод ближе к вечеру стал донимать всерьез. Стемнеет, и куда он Рядом, успел заметить вчера, магазин.
Заставил себя надеть джинсы вместо треников, обуть туфли. Глянул наличкутри купюры по пять тысяч, двухсотка, две сотни
Девушка снова стояла на террасе, смотрела на море. Ну, по крайней мере в ту сторону. Потом повернула лицо к нему. Первый раз за день. Сергеев кивнул и улыбнулся:
Здравствуйте. Я ваш сосед теперь. Олег.
И она улыбнулась. Неожиданно открыто, светло. Ведь только что была грустной. И сказала:
А яАлина.
Очень приятно. Сергеев положил ключ в карман. Давно здесь?
Почти два месяца.
М-м По ее интонации он не понял, давно это для нее или нет. И как?
Так.
Она снова погрустнела, поскучнелана лицо будто тень упалаи отвернулась. Разговор, типа, окончен. Сергеев пошел в магазин.
Во дворе вдоль стены первого этажа были пластиковые столы, стулья, два мангала, сушилки для белья. Детские игрушки. Заметно, что люди тут обитают не первую неделю.
Сергеев провел взглядом линию от окон через двор. Глаза уперлись в бетонную серость забора. Невеселый вид Забор понизу был в солнышках, волнах, лодках, цифрах и буквах. Наверняка дети рисовали мелками. Но одна надпись, выше, сделана явно взрослой рукой«Дом радости».
Сергеев иронично и сочувствующе покривил губы. В этих словах слышалась отчаянная попытка убедить себя, что им радостно Может, радость и была, но летом, в сезон. Впрочем, и летом из окон или из кресла во дворе глаза видели этот забор. Такой же серый и крепкий забор, что и сейчас. И Сергеев порадовался, что квартира ему досталась на втором этаже. Хоть простор какой-никакой. Да нормальныйс морем.
Возле ворот стояла черная «ауди» с сине-желтым флажком соседней страны на номере Хм, не боятся с таким номером здесь раскатывать Хотянакануне ее не было, значит, приехали по темноте, загнали во двор Ладно, не его дело.
Открыл калитку, вышел на улицу. Закрыл. И когда замок щелкнул, понял, что код-то не знает. Или не запомнил. И снова пожалел, что так отнесся к инструкциям хозяина.
Да, вот она, вот онаотвычка общения с обычными людьми. В гостиницах общаться практически не надо, на работе почти всё решается в письменном виде, в семье
Из семьи Сергеев ушел этой весной, но казалось, многие годы назад Они с женой в последнее время почти не разговаривали, с сыномтоже. Сын лет с восьми перестал задавать ему вопросы, спрашивать совета, просить почитать на ночь книжку или что-нибудь рассказатьзажил как-то отдельно. В плане, хм, так называемого внутреннего мира. И Сергеев в этот внутренний мир не совался.
Лишь перед самым уходом, видимо, что-то почувствовавхотя бурных сцен они с женой при сыне не допускали, стал липнуть к нему, снова, как в детстве, сыпал вопросами, словно пытаясь набраться опыта, узнать об отце больше, запомнить его. По крайней мере, Сергееву хотелось в это верить
Почти напротив калитки, по ту сторону улицы, у забора сидел черный, маленький, но очень толстый мопс. Сидел не на земле, а на подушечке. И громко, захлебываясь и хрипя, дышал. Страдальчески смотрел на Сергеева.
Привет, сказал Сергеев, и это слово показалось ему неуместным, глупым, лживым каким-то; отвел глаза.
* * *
Магазин был крошечный, типично дачный. Ассортимент составляла еда, лишь вдоль ближней к двери стены на полочках за стеклом находились средства первой бытовой необходимости: туалетная бумага, салфетки, зубная паста, презервативы, рулончики пакетов для мусора, игральные карты.
А посуды нет? спросил Сергеев.
Продавщица, немолодая, с каштановыми волосами и в очках в толстой, наверное, мужской оправе, посмотрела на него удивленно. И даже не сразу нашлась с ответом:
Тут у нас Посуда, все хозтовары в Михайловке. Или в городе. У насне бывает.
А до Михайловки сколько?
Что?
Михайловка далеко?
Да километра три. Автобус ездит каждые полчаса. Продавщица отвечала, но взгляд стал подозрительным, тревожным. Ине выдержала: А вы приехали откуда?
Приехал Вчера.
Ясненько. Жить или так?
Пожить пока что.
Беженец?
Нет Из России.
Продавщица поджала губы:
Как-то не вовремя пожить решили.
Почему?
Такая переброска фразами стала Сергееву интересна. Да и полезнаон давно заметил, что люди, живущие в разных районах страны, общаются несколько иначе. Это зависит не от диалекта, не от тональности произнесения звуковдело, кажется, в способе мыслить. В Москве и Сергеев, и продавщицы, и водила из «Яндекс. Такси» мыслят, в общем-то, одинаково, и им не надо задавать друг другу массу лишних вопросов, переспрашивать, уточнять, а вот коллега Сергеева откуда-нибудь из Екатеринбурга или Красноярска, это уже совсем другоечеловек почти с другой планеты.
Ну как, почему, отозвалась продавщица с удивлением, но теперь напоминающим удивление взрослого, которому надо объяснить ребенку очевидное. Холод же, зима почти.
Это и хорошо.
Не поняла.
Есть возможность подумать. На жаре-то не очень думается.
Как знаете Брать что будете?
Расплачиваясь, Сергеев протянул ей пятитысячную бумажку. Продавщица аж попятилась:
А помельче-то нету?
Есть Но их не хватит.
А карта? Не будет у меня с этой сдачи.
По карте, я слышал, проценты снимаются, уже вытягивая из бумажника карту Сбербанка, сказал Сергеев.
Это если в банкомате снимать. А оплатабеспроцентная С наличкой вообще беда.
Ясно теперь, почему Рефат не обрадовался его пятитысячнымслишком крупные. Не разменять
Над мопсом стояла высокая стройная женщина в цветастом платье. Вялым, но поставленным голосом уговаривала:
Яша, пойдем домой. Налетят собаки, опять погрызут.
Мопс хрипел, сопел и с усилием подбирал языком стекающие слюни.
Здравствуйте, сказал Сергеев.
Женщина обернулась, кивнула. Черты лица были правильные, красивые даже, а выражение его какое-то сонное, что ли, томное. Но пригляделась, взгляд на секунду-другую ожил, заострился Да, чужих в эту пору здесь наверняка видят редко
Калитку открыл без проблемчетыре кнопки были отполированы до блеска. Не составило труда понять, что это и есть код.
* * *
Выкладывая на стол покупки, радостно ощущая себя студентом или просто молодым парнем, начинающим жизнь с нуля, осознал, что вскипятить воду не в чем. Помнить-то помнил, а осознал только сейчас.
Это как электричество когда отключают: ты знаешь, что его нет, но, входя в ванную, щелкаешь выключателем. Так и сейчас
Приуныл. На ровном, казалось бы, месте, без особых причин, почувствовал резкий и полный упадок сил Эти переходы от бодрости к немощи его очень пугали, тем более что случались всё чаще. Будто внутри происходили битвы молодости со старостью. Молодость или что-то вроде нее, в общем, то, что делает тебя крепким и сильным, неизменно одерживала верх, но старость и немощь не сдавалисьнакатывали и накатывали, давили, пригибали, прибивали
Вот сейчас сидит на стулехорошо, что стул рядом оказалсяи не может даже рукой шевельнуть, ноги превратились в чугунные трубы, и в то же время дрожат былинками Да, пустячная проблема возникла, смешная, чуть ли не анекдотичная, но старость воспользовалась и набросилась. Набросилась с какой-то молодой яростью и вымыла, выжгла скопленные им за этот день благодатного покоя силы.
И может, старость и немощь уже не уйдут. Возьмут и останутся. И он будет так сидеть на этом стуле, как парализованный.
Нет, добредет, доползет до двери, позовет на помощь слабым голосом: «Вызовите скорую». И его увезут в дом инвалидов
Представилось это ярко, четко, точно кино посмотрел. Страшное, жуткое, но снятое отличным режиссером, талантливым оператором. А роль исполнил гениальный актер. И стало легче. И ноги постепенно отпустило, и руки поднялись, и туловище напружинилось.
Поднялся, пригладил волосы, пошел к соседке.
Алёна, начал извиняющимся тоном.
Алина.
Ой, извините!.. Алина, не могли бы одолжить на пятнадцать минут чайник или кастрюлю? Воды вскипятить. А завтра куплю
Хорошо, очень так запросто, как способны только юные создания, сказала она.
Пошла, чмокая шлепками, в глубь квартиры. И откуда-то оттуда послышалось хрипловатое:
Кто там? А? Женский голос; вроде, не старушечий, но как у лежачих старух.
Всё хорошо, тёть Наташ.
Рефат опять?
Нет, явная нота досады и раздражения. За кастрюлей. Сосед.
А?..
Сергеев с интересом прислушивался.
Сосед попросил кастрюлю.
Пусть только вернет. Скажи ему
Конечно, тёть Наташ!
Чмоки в его сторону. Возвращается. Сергеев заранее изобразил на лице благодарность.
Держите. Необязательно сегодня отдавать. Как купитетогда
Спасибо Спасли.
* * *
Первые дни на новом месте всегда длинные. Многое замечаешь, узнаешь, открываешь. Это, наверное, похоже на детство. А потом поезд жизни разгоняется, и окружающее начинает сливаться в один сероватый фонвскоре мало что можно разобрать, различить.
Да и разбирать-то, на самом деле, не хочется Нет, не то что прям не хочется, а забываешь, что надо разбирать, отмечатьживешь, как говорится, на автопилоте.
Наверное, путешествия придумали не для духовного обогащения, насыщения впечатлениямискорее всего, путешествуют, чтобы приостановить мельтешение однообразных дней дома. Провел две недели, месяц в другой обстановке, и снялся с автопилота Как-то, наверное, так.
Как-то так, как-то так, с усмешкой повторял Сергеев, выкуривая очередную сигарету; от собственных мыслей, по сути, банальных, действительно становилось смешно, и тут же радостно и отрадно, что пусть такие, они появляютсяв последнее время он, как ему казалось, вообще разучился думать.
Погода не огорчалабыло тепло, ясно. Правда, часам к десяти вечера в майке на террасу выходить становилось неприятно, зато небо усыпали звезды, море искрилось, а к тому времени, когда Сергеев просыпался, холод забивался в щели и дыры, на улице хозяйничало почти лето. Почти лето в начале ноября.
Под террасой с рассвета до заката пульсировала жизнь. Иногда разговорами двух женщин-соседок, чащенянченьем детей: «Поиграй, поиграй Туда не ходи Не суй это в рот!.. Писька вазелинная, ты опять описькалась, что ли?!»
Постепенно Сергеев запомнил имена женщин. Одну, молодую, звали Оля, хотя иногда к ней обращались «Оляна», и этот вариант Сергееву нравился на слух; вторую, на вид лет сорока, Дина.
Дина курила и голос имела хрипловатый, с бурлением; казалось, после каждого слова она может закашляться, и действительно периодически заходилась в мокротных приступах, от которых у Сергеева тоже начинало клокотать в горле и хотелось скорее спрятаться.
Но неприятней всего было то, что она перхала, будто огромная облезлая птица в ржавой клетке.
Олянаэто она в то его первое утро уговаривала дочку идти домой и пугала мрякойне курила, и, случалось, они с Диной уныло начинали переругиваться из-за дыма.
Мужей ни той, ни другой Сергеев до сих пор не видел. Понял так: мужья работают где-то далеко и даже не на каждые выходные приезжают домой.
Алина, соседка Сергеева по этажу, большую часть дня проводила на террасе. Не выходила покуритьхотя иногда в ее пальцах торчала тонкая сигаретка, а именно проводила. Стояла, держась за перила и смотрела вдаль или сидела в складном кресле и читала в смартфоне.
Изредка она выводила из квартиры полную рыхлую женщинутёть Наташувсегда в каких-то кофтах, платках. Лицо у женщины было нестарое, а вот глаза В них застыло болезненное изумление. Словно женщина услышала нечто неожиданно-оскорбительное, изумилась, и это изумление ее не отпускает.
Она занимала кресло, превращалась в нем в ком одежды и проводила так, неподвижно, по нескольку часов.
В следующей за тёть-Наташиной и Алининой квартире жили муж и жена с девочкой лет четырех. Девочка не играла с детьми снизу; женщина здоровалась с Сергеевым, а мужчина, тяжелый, как таких называли на родине Сергеевакомлистый, даже не кивал.
Кто обитал в крайней квартире на первом этаже, Сергеев не знал, но наверняка это им принадлежала «ауди» с номером соседней страны.
* * *
Главное, что пока не давало ему завертеться в центрифуге ежедневностиа завертеться, он знал по опыту, можно и ничего не делаябыло море. Вернее, широкое и глубокое, до горизонта, пространство в трех сотнях метров от дома.
Пространство каждый раз было новымменялось от перекура к перекуру. Не замечать этого Сергеев не могвыходишь и сразу в глаза бросается, что оно теперь другое, и поневоле засматриваешься, забывая даже, зачем вышел
Сергеев не очень разбирался в оттенках цветов, не знал, как их называть. Да в обычной городской жизни такой потребности особо не возникало. Здесь же, при взгляде на море, сами собой начинали биться в голове вопросы: «Лазурь? Бирюза? Капри? Этот циан?»
Случалось, море исчезало. Нет, оно, конечно, было на своем месте, но глаза его не виделитам, впереди, оказывалась пустота.
Именнопустота.
Вот дорога, вот полоска степи, а дальше серовато- белое ничто. Ни воды, ни горизонта, ни облаков Может, это был туман, может, что-то еще; местные наверняка как-нибудь такое состояние называли. У них должны быть специальные слова. Надо узнать
Красиво было, когда здесь, на суше, светило солнце, превращая осеннюю серость и желтизну в золото, небовысокое и голубое, без единого прожилка белёсости, а над морем, но не у берега, а там, далеко, ближе к горизонту, стояли тучи. Не просто тучи, а стена из туч, почти черных, плотных.
Да, и красиво, и страшно. И представлялся шторм, буря, мечущийся средь валов кораблик, людей, которые своими слабыми силами стараются удержать его на плаву, спасти от гибели, довести до золотистой суши. Кораблик обязательно с мачтами, как при Колумбе.
Но парусников Сергеев не замечал, яхт тоже не было, зато почти постоянно наблюдал корабли боевые. Один, два, а то и три стояли неподвижно, словно звенья цепи, прикрывающей берег.
Чуть ли не каждый день над поселком проносились самолеты. Не всегда он успевал их заметитьнеожиданно, из тишины, возникал свистящий вой, и пока Сергеев поднимал голову, начинал искать источник, вой менялся на продирающее уши шипение, секундное, острое, и снова становился воем и исчезал.
Сверхзвуковой, оправдывал свою медлительность Сергеев.
Зато вертолеты давали собой полюбоваться. Полюбоваться и потревожиться Часто они возникали будто из самого морявот горизонт чист, спокоен, море поблескивает, корабль стоит, как островок или, точнее, камень; тихо, если, конечно, собака Умка не полаивает с тоски, соседи вяло не переругиваются, машины не ездят. Да, часто бывает абсолютная, непривычная после Москвы, тишина. И тут, сначала еле уловимоечик, чик, чик, чик. Даже не обращаешь внимания. Кузнечик, сверчок какой-нибудь в сарае за забором. Мягко, нейтрально, безопасно стрекочет. Пускай стрекочет.
Но стрекот становится жестче, вот от него начинает свербеть в мозгу. Откуда он? Что?
Баци над полоской степи, почти перед тобойвозникают два существа. В первый момент кажется, что это действительно нечто живое. Огромные стрекозы, или саранча, или серые шершни. Винты рубят воздух, а короткие крылья по бокамто ли с подвешенными пулеметами, то ли с ракетаминапоминают растопыренные, готовые схватить добычу лапки; турбины по бокам от кабины так похожи на выпученные глаза, острый носодин в один клюв вороны.
И смотришь, зачарованный, оторопевший, как они приближаются. Любуешься и ужасаешься этой мощи созданных человеком стальных полуптиц-полунасекомых. Может, и не стальных, но крепкихне прихлопнуть огромной газетой, их клевок разорвет тебя на клочки, винты превратят в фарш и разбросают на километр.
* * *
Каждый вечер Сергеев обещал себе завтра пойти к морю. Встать с кровати, помахать руками, поприседать, ополоснуться под душем, позавтракатьи пойти.
Вставал, делал подобие зарядки, а дальше как-то размякал. Для душа часто бывало прохладно, есть еще не хотелось. Варил кофе, выходил с кружкой на террасу. Смотрел на море отсюда. Пока, наверное, этого было достаточно