Когда она садилась, ее рука случайно дернулась, оставив тонкий красный след от вина на скатерти. Мишель спешно подошел к ней, чтобы долить вина в бокал.
За любовь, мадам, сказал он. За ту, что есть, и ту, что была.
Она выпила.
Джоан была одна в комнате, когда Мишель вошел к ней с охапкой дров.
Она молча наблюдала за ним, стоя у окна, скрестив руки, не двигаясь. Он положил дрова у печи и спросил, не глядя на нее:
Это все?
Растопи ее, велела она.
Он повиновался, присев на колени перед печью. Он чиркнул спичкой, и хрустящая кора затрещала, скручиваясь и сворачиваясь, поедаемая огоньками белого пламени. Она подошла к нему и прошептала:
Мишель, пожалуйста, послушай. Я
Как много бревен мне туда положить, мадам? холодно спросил он.
Мишель, что ты пытался сделать? Ты хотел сорвать мой план?
Твоя верность недорого стоит, не так ли?
Моя верность? А что насчет его? Я видела, что ты сотворил с ней.
Разве мне не этим следовало заниматься?
Да, но я вижу, как ты смотришь на него. Я вижу, как ты разговариваешь с ним. Кто я такая, чтобы верить?
Любовь моя.
Я верю в это. Да. Твоя любовь. Но для кого это?
Разве ты не знаешь?
Он тоже тебе доверяет. Кого из нас, как думаешь, ты обманываешь?
Она посмотрела на него, ее глаза сузились в безразличном, слегка загадочном взгляде. Она медленно сказала с невинным безупречным спокойствием:
Возможно, обоих.
Он подошел к ней. его голос был напряжен, а глаза умоляли:
Фрэнсис, я доверяю тебе. Я бы не протянул здесь и дня, если бы не доверял тебе. Но я не просто не могу этого вынести. Мы пытались. Ничего нельзя поделать. Ты должна это понять прямо сейчас. Это безнадежно. Корабль отходит завтра на рассвете. Он будет последним, и после этого море замерзнет. Ты отправишься назад. Сядешь завтра на этот корабль.
Она заговорила медленно, не меняя тембра, лениво и безразлично:
Я не сяду на этот корабль, Мишель. На него сядет кое-кто другой.
И кто же это будет?
Ты.
Он уставился на нее, потеряв дар речи.
Продолжай растапливать печь, велела она.
Он повиновался. Она склонилась к нему и быстро, страстно прошептала:
Послушай меня внимательно. Ты сядешь на корабль. Ты спрячешься в хранилище. Комендант не станет делать обход этой ночью, я прослежу за этим.
Но
Вот ключи к входной двери и к воротам. На стене лишь один часовой, который наблюдает за дорогой к причалу. Не отрывай от него глаз. В полночь его устранят.
Как?
Предоставь это мне. Как только увидишь, что его больше нет, бегом беги к кораблю.
А ты?
Я остаюсь здесь.
Он уставился на нее. Она прибавила:
Остаюсь совсем ненадолго. Чтобы он не смог обнаружить, что ты сбежал. Не волнуйся. В этом нет никакой опасности. Он никогда не узнает, кто помог тебе.
Он взял ее за руку.
Фрэнсис
Дорогой мой, ни слова. Прошу тебя! Я три долгих месяца ждала этой самой ночи. Мы не можем позволить себе никакой слабости. Мы не можем отступить. Это наша решающая битва. Понимаешь?
Он медленно кивнул. Она прошептала:
Я присоединюсь к тебе в свободной стране, где мы вычеркнем эти два года из нашей жизни, запечатаем их и никогда вновь не откроем.
Но я хотел бы снова прочесть о том, что ты для меня сделала.
Есть лишь одно то. что я хочу, чтобы ты прочел и накрепко запомнил. Одна вещь, которую я напишу поверх всего того, что с нами приключилось за эти годы, я люблю тебя.
Они услышали звук шагов Кареева снаружи. К тому моменту, как он собрался войти, Мишель уже был у порога. Джоан присела у дверцы печки, в чьем нутре задорно пылало яркое пламя. Она громко сказала Мишелю:
Спасибо тебе, в этой комнате тепло. Сегодня ночью я буду себя чувствовать гораздо лучше.
V
Остров был окутан голубоватым свечением луны, блестящей на небосводе, словно белоснежный кусок сахара. Темные тени оставляли зияющие черные следы на земле с заостренными краями. Небо, развернувшееся словно черная пропасть над всем этим, мерцало в белой пене стремительно проплывающих по нему созвездий, и пена эта была схожа с той, что оставалась едва видимой на фоне черных скал после очередного беспощадного удара волны о них. На черной пропасти моря белели первые тени проступающего льда.
В монастыре горел свет. Входная дверь была заперта на ночь. Серый флаг боролся с ветром на верхушке башни.
Мишель сидел в темноте на своей раскладушке и наблюдал за внешней стеной. Часовой медленно прохаживался по ней взад-вперед. Лампа в его руках казалась Мишелю злобным красным глазом, поглядывающим на него. Его шарф дрожал на ветру.
Сосед Мишеля по комнате, пожилой профессор, уже лег спать. Но сам он не мог заснуть. Он вздыхал в темноте и мастерил знак в виде креста.
Ты не собираешься спать, Мишель?
Пока нет.
Почему на тебе пальто?
Мне холодно.
Забавно, мне вот здесь душно Спокойной ночи.
Спокойной ночи.
Профессор отвернулся к стене. Затем он вздохнул и снова повернулся к Мишелю.
Ты слышишь море отсюда? Оно вот так билось о скалы уже много столетий. Оно стонало задолго до того, как появились здесь мы. И будет стонать даже после того, как мы исчезнем.
Он сделал знак в форме креста. Мишель следил за лампой часового.
Мы бродим в потемках, продолжал профессор. Человек потерял способность отличать прекрасное. А на нашей земле его еще столько Той красоты, которую человеческая душа может оценить, лишь отринув все прочее. Но сколько людей хоть иногда размышляет над этим?
Из темноты его комнаты окно комнаты коменданта Кареева обретало длинный и тусклый синеватый контур. Лунный свет выстраивался в длинную тонкую дорожку на земле, поделенную на части и направляющуюся в сторону древнего собора. В темноте окна угадывалось очертание головы Джоан, откинувшейся на кресло, ее лицо было бледно-белым, и на ямочках ее щек блуждали синеватые тени, как и под подбородком, на груди; ее губы, темные, мягкие и нежные, блестели при свете луны. Тьма поглотила ее тело, остались видны лишь бледные руки, лежащие на коленях, а в этих руках покоилась голова коменданта Кареева, вставшего перед ней на колени. Он не двигался. Пламя единственной в комнате свечи не доставало до них. Его темные волосы коснулись ее бледных запястий, и он прошептал:
.. и тогда, в один из дней, тебе захочется оставить меня
Она медленно покачала головой:
Тебе здесь будет одиноко зимой. Море замерзает. А ночи длятся без конца.
Такие, как эта?
Он взглянул в окно и рассмеялся.
Прекрасно, не правда ли? Никогда не замечал этого. Как будто как будто эта ночь существует лишь для нас двоих.
Піе-то далеко внизу старые часы медленно пробили полночь. Она медленно и мягко повторила конец его фразы:
Да лишь для нас двоих. Давай выйдем на улицу. Там прекрасно.
Комендант Кареев накинул ей на плечи зимнее пальто. Огромный воротник из пушистой серой лисицы окутал ее голову, поднявшись до кончиков ее светлых кудрей.
Снаружи на карнизе балкона, с тяжелого края сверкающих сосулек, на них лилось мягкое серебристое свечение. Часовой с лампой медленно прошел по стене мимо них. А за стеной возвышалась черная дымовая труба корабля.
Комендант Кареев посмотрел на нее. Он впервые за пять лет выпил вина. Это был первый раз, когда он праздновал что-либо. Он привлек ее ближе к себе. Его рука скользнула под лисичий ворот. Но она дернулась в сторону.
В чем дело? прошептал он.
Не здесь.
Почему?
Она невозмутимо указала на часового, который прохаживался по стене всего в нескольких шагах от них. Комендант Кареев улыбнулся. Он дунул в свой свисток. Часовой круто повернулся, поднял голову и отдал честь.
Перейдите на пост номер четыре немедленно, крикнул сквозь шум волн Кареев. Патрулируйте по заданному маршруту и ждите дальнейших указаний.
Часовой отдал честь, спустился вниз и поспешил прочь через белый двор, снег хрустел у него под ногами.
Губы коменданта Кареева утонули в губах Джоан. Он крепко обнял ее и прижал к себе.
Ты когда-нибудь чувствовала, что знаешь, ради чего жила все это время, моя дорогая дорогая прошептал он. Я счастлив, Джоан.
Она запрокинула голову так высоко, что могла видеть отражение звезд, так высоко, что видела перед собой весь двор. Она опрометчиво накренилась назад, безвольно повиснув в его руках. Он с победоносным и довольным видом улыбался.
Почему ты так странно смотришь, Джоан? Почему ты так улыбаешься?
Сегодня я счастлива, прошептала она звездам.
Мишель бесшумно открыл входную дверь. Он осторожно проверил надежность замерзших ступеней и снова проверил пистолет в кармане. Затем он вышел. Ему потребовалось три минуты для того, чтобы снова закрыть дверь, медленно, постепенно, не издавая ни звука. Он запер ее на замок за собой.
Голубоватый снег освещал его фигуру. Но в тени под стенами дома шла тонкая полоса тени. По ней он мог добраться прямиком до ворот причала. Он тихо заскользил по глубокому снегу, прижавшись к стене как можно плотнее. Снега нападало выше его ног, и он чувствовал, как белая пудра засыпается к нему в обувь. Чувствовалось это не так, как ожог, в тех местах, где его старые шерстяные носки были продырявлены. Он двигался медленно, не отрывая взгляда от пустующей стены, по которой еще недавно ходил часовой, словно магнитом притягиваемый туда.
Он остановился напротив ворот, ведущих к причалу. Оттуда виднелась черная труба корабля. На острове не раздавалось никаких звуков, кроме шума морского прибоя. Вдалеке он видел два красных мерцающих огонька чьих-то ламп. Ему было необходимо добраться до ворот по открытой местности, по снегу. Но часовые находились слишком далеко. В здании горел свет.
Он упал на снег и пополз к воротам так быстро, как только мог. Он чувствовал, как снег обжигает его запястья, обнаженную кожу между перчатками и рукавами. Пройдя полпути, он приподнялся и оглянулся на здание. И замер.
Наверху, в коридоре, он увидел фигуры двух людей. Они стояли неподвижно, обняв друг друга. Мужчина стоял спиной ко двору.
Мишель поднялся на ноги. Он стоял на виду у всех, на сверкающем снегу, и смотрел на тех двоих. Одна из перчаток упала с его руки, но он не заметил этого. Он не слышал ни звука падающей перчатки, ни звука собственного дыхания, ни даже звука биения сердца. А затем он помчался по снегу при свете луны обратно к двери в монастырь.
Комендант Кареев развернулся вместе с Джоан, когда дверь в его комнату распахнулась настежь. Джоан пронзительно закричала. Мишель стоял на пороге, и с его одежды падал тающий снег.
Может, вам понадобится это, кинул он ключи в лицо Карееву. Я пытался сбежать. И мне все равно, что вы со мной сделаете. Мне все равно, что вы сделаете с ней.
Мишель! закричала она. Убирайся отсюда! Замолчи!
Она боится, сказал Мишель, что я расскажу вам, что она моя жена!
Но все в порядке, продолжил он, не дождавшись ответа. Можете забирать ее, вместе с моим поощрением и разрешением. Вот только я не думаю, что вам так необходимо это разрешение.
Комендант Кареев посмотрел на Джоан. Она стояла прямо, глядя на него в ответ. Пальто с пушистым лисьим воротником упало к ее ногам.
Комендант Кареев наклонился и подобрал ключи. Затем он трижды дунул в свисток. С его губ упала маленькая капля крови, с того места, куда его ударили ключи.
Товарищ Федоссич и двое часовых прибежали к двери. Товарищ Федоссич торопливо засовывал ночную рубашку в штаны.
Проводите гражданина Волконцева в башню СИЗО, приказал комендант Кареев.
Почему бы вам не бросить меня в яму? спросил Мишель. Так вы скорее избавитесь от меня. А затем без помех сможете наслаждаться моей женой.
Ты сказал, твоей женой, гражданин Волкон-цев? судорожно вздохнул товарищ Федоссич.
Проводите гражданина Волконцева в башню СИЗО, повторил комендант Кареев.
Часовые схватили Мишеля за руки. Он вышел, высоко подняв голову и смеясь. За ними последовал товарищ Федоссич.
Высокое пламя догоревшей свечи шипело и дымило в темноте комнаты. Комендант Кареев взглянул на Джоан. Она стояла, склонив голову и облокотившись о стол, и смотрела себе под ноги, где лежало пальто с лисьим воротником.
Комендант Кареев подошел к шкафу, взял новую свечу, зажег ее потушил старую. Он молча стоял и ждал. Она не решалась посмотреть на него, так же как не решалась и заговорить. Он спросил:
И что ты собираешься сказать?
Ничего.
Это правда?
Мое имяФрэнсис Волконцева.
Ты любишь его?
Она медленно взглянула на него, внимательно, из-под полуприкрытых век, не поднимая головы.
Я не говорила этого.
Он ждал. Она молчала.
Это все, что ты можешь рассказать мне? спросил он.
Нет, но это все, что я тебе собираюсь сказать.
Почему?
Я не стану объяснять. Ты мне не поверишь.
Это уже мне решать.
В его голосе звучал приказ, но в глазах стояла мольба.
Она вновь внимательно посмотрела на него из-под полуприкрытых век. Затем подняла голову и взглянула прямо на него. В ее глазах сквозило явное высокомерие, как всегда, когда она была горда, что говорит правду, но еще более горда, что говорила ложь.
В общем, да, я его жена. Да, я прибыла сюда только для того, чтобы спасти своего мужа. Я приехала сюда, ненавидя всех коммунистов. Но осталась потому, что полюбила одного из них.
Он не шелохнулся. Но она заметила, чего для него стоило это усилие оставаться неподвижным, и знала, что может продолжать.
Сперва все это было лишь игрой, как и мое имяДжоан. Но, видите ли, Джоан убила Фрэнсис, и теперь есть только Джоан она живет и любит.
И тем не менее она не забыла о планах Фрэнсис.
Ох, разве ты не понимаешь? Я хотела, чтобы он не мешал нам. Как я могла все время оставаться перед такой угрозой, перед таким напоминанием о прошлом? Я хотела освободить его ради того, чтобы почувствовать, чего добилась сама. Но тебе, конечно, вовсе необязательно верить мне.
Взгляд ее был дерзким, но губы дрожали совсем по-детски наивно, а тело внезапно прижалось к столу, словно в безнадежности, взывая к защите.
Я была молода, когда вышла замуж за Мишеля. Я думала, что люблю его. Но я не выяснила, что такое любовь, пока не стало слишком поздно.
В его руках билась вся сила отчаяния, вся сила веры, которая была благодарна тому, что ее вновь заставили поверить.
Никогда не бывает слишком поздно, прошептал он. Пока ты жива пока ты хочешь жить.
Она смеялась, когда он целовал ее, смеялась счастливо.
Позволь ему сбежать, прошептала она. Ты не можешь оставить его здесь. И не можешь убить его. Он вечно будет стоять преградой на нашем пути.
Не говори о нем, дорогая. Давай просто помолчим, а я буду рядом и обниму тебя вот так.
Отпусти его, и я останусь здесь с тобой навсегда.
Ты не ведаешь, о чем просишь. Если я позволю ему уйти, то начнется расследование. Они узнают твое настоящее имя и арестуют. И нас разлучат. Навечно.
Я не могу остаться здесь, если он тоже будет тут.
До тех пор, пока я здесь комендант, я не могу предать веру своей партии.
В таком случае стоит ли тебе оставаться здесь комендантом?
Он выпустил ее из рук и отступил на шаг назад, взглянув на нее. Он не был возмущен, лишь удивлен.
Ах, разве ты не понимаешь? Ее голос сошел до пламенного, задыхающегося шепота. Я предала все свое прошлое, когда сказала, что люблю тебя. Сделай же это и ты. Давай покончим с годами, что остались позади, одним стремительным удароми начнем новую жизнь с этих могил.
Что ты имеешь в виду, Джоан?
Давай сбежим вместевсе трое. Я знаю, что ты не можешь уехать без разрешения, но мы возьмем аварийный катер. Мы поедем в Нижнє-Колымск. У меня там другторговец из Англии. У него влиятельные связи с КГБих здание прямо напротив его дома на той же улице.
А потом?
Он организует для нас поездку на английском корабле за границу, в далекие-далекие страны. В Америку. И там Мишель отдаст мне мою свободу. Это справедливый обмен. А затем
Джоан, я состоял в партии двадцать два года. В партии, которая боролась за революцию.
Которая боролась за них? За людей, за коллектив? Посмотри на них, на эти миллионы. Они спят, едят, женятся и умирают. Найдется ли среди них хоть один, кто почтит память доблестного воина своей слезой, воина, отдавшего жизнь за исполнение их желаний?