Больше лает, чем кусает - Сэмюэль Беккет 17 стр.

Рога пришлись Отто Олафу как раз впору. Он знал о Уолтере Драффине все, что считал нужным знать, и относился к нему с должной предупредительностью. Любой человек, который избавлял Отто Олафа от каких либо забота Уолтер исправно это делал, в определенном смысле, в течение многих лет, удостаивался уважения и высокой оценки Олафа. Именно поэтому пройдоха-чиновник и совратитель имел свободный доступ в квартиру на улице Большая Георгиевская, где, как в свое время он незаконным образом воспользовался мужниной привилегией проникать на супружеское ложе, так теперь он имел доступ к напиткам. И порой он позволял себе принять столько, что забирался на столь головокружительную высоту по лестнице Св. Августина, что не только бесстыдные постельные подвиги с госпожой ббоггс исчезали из его памяти в пропасти забвения, но и начисто лишался он способности вспомнить, где он, что он и когда он.

Брайди ббоггс не представляла собой ничего интересного ни как женав чем самым доскональным образом удостоверился Отто Олаф еще до того, как сделал ее своей супругой, ни как любовница, что вполне устраивало Уолтера, который предпочитал умеренность во всем. Ничего интересного, если, конечно, не брать во внимание то восхищение, которое она, казалось, вызывала у домашних слуг, чье обычное упрямство на службе у хозяйки, ничем не примечательной и в этой своей заурядности доходящей чуть ли не до полного идиотизма, подвигало их, обладавших большими достоинствами, которые, однако, служили им хуже, чем полное их отсутствие, на выражение восхищения, не свободное тем не менее от злопыхательства.

Старшая дочь ббоггсов была глупа, уныла, скучна и вяла. Чтобы представить ее себе более зримо, возьмите образ блаженной Юлианы Норвичской, добавьте к этому образу немного кисля-тинки и эдак пудов пять дополнительного весу, сосредоточенного в основном в адипозе (то бишь в жировой ткани), отнимите милосердие, отзывчивость, сострадание, снисходительность и молитвы, обрызгайтехотя заведомо это не даст какого-либо существенного результатаопопанаксом и асафетидой и в итоге получите сияющую глупой улыбкой Уну, которая словно бы только что вышла из хамама и насладилась массажем лица. Тем не менее она, в некоторой степени по праву, гордилась одним своим достижением, для выражения восхищения которого у Белаквы не находилось нужных слов, а именно: она могла сыграть по памяти любую сонату Моцарта, причем приглашать ее к исполнению того или иного опуса можно было, сыграв лишь первые такты, которые она тут же безошибочно распознавала; играла она с механической, ксилофонной точностью, mezzo forte, без какого бы то ни было чувства, не соблюдая каких-либо различий между особо важными и менее важными нотами. Белаква, которому страстно хотелось расположить к себе Уну, питавшую к нему и ко всему, что было с ним связано, величайшее отвращение, иногда брался следить по нотам в издании Аугенера за ее исполнением той или иной Моцартовой сонаты, однако по прошествии совсем небольшого времени, не находя никаких несоответствий, он решал, что впору отказаться от этого бесполезного и трудоемкого занятия.

Однажды, разбирая почту, Уолтер Драффин обнаружил в ней приглашение, отпечатанное серебряными буквами по лазурному полю. Поднеся карточку почти к самому носу и словно бы слыша какое-то неясное щебетанье, он прочитал:

"Как это похоже на эпитафию, подумал Уолтер, с тяжким надрывом в конце каждой строчки! А ведь можно было бы, продолжал размышлять Уолтер, подавляя в себе желание подвергнуть нещадному осмеянию то, как было составлено приглашение, хотя бы по такому случаю выразиться в... стихахах. Сти-Ха-хах! Ха!" Уолтер отодвинул от себя карточку на расстояние вытянутой руки, чтобы рассмотреть ее целиком. Типичное посланьице Брайди ббоггс! А что же все-таки оно ему напоминает своим способом изъясняться? Словеса бумаги Воскресной Ирландской Школы, удостоверяющей примерное поведение и исправное посещение уроков?

Нет, не то. Такая бумага у него тоже имелась, в его старом доме, заложена в семейной Библии, в том месте, где закапчивалась Книга Плача Иеремии и начиналась Книга Пророка Иезекиля... Тогда, может быть, по стилю приглашение это напоминает меню Ужина, Поданного на Встрече Старых Одноклассников, с приложением эмблемы и цветов школы? Нет, тоже не то. Уолтер тяжело вздохнул. Он точно знал, что полученное послание напоминает ему что-то, но что именно, стоящее над и за пределами Брайди и ее понимания стиля, оставалось неуловимым. Можно не сомневаться, что рано или поздно вспомнится, причем как раз тогда, когда меньше всего этого ожидаешь. Но дурацкая словесно-звуковая шуточка ему пришлась по вкусу, и он повторил ее еще раз: сти-Ха-х! Ха! Единственное, что немного огорчает, так это то, что оценили бы ее очень немногие. Вряд ли, скажем, дворник скорчился бы от припадка смеха. Ну что ж, а в записную книжку занести все-таки стоит.

В той же почте в отдельном конверте Уолтер обнаружил записку от Брайди ббоггс: "Дорогой Уолтер! И мне, и Отто очень бы хотелось, чтобы ты в качестве старого друга нашей семьи предложил бы первым тост за здоровье счастливых новобрачных. Мы очень надеемся, более того, я уверена, что ты не откажешь нам в этой просьбе". И Уолтер тут же написал ответ: "Дорогая Брайди! Конечно же, я с величайшим удовольствием исполню вашу просьбу. Это для меня большая честь".

Душка Отто Олаф! Заставленный от мира своими раритетными столами и стульями, он позволял Уолтеруи Белакве тожеодурачивать себя, зная о том, что его одурачивают, точнее, лишь смутно догадываясь, что его одурачивают. Пускай, пускай этот Драффин, который оказывал кое-какие услуги, пьет его виски и пускай эта Тельма, этот побочный продукт любовной схватки, отдаст себя в дар, кому ей заблагорассудится. Пускай эта свадьба будет церковным представлением, пускай, пускай его дом подвергнется вторжению, пускай его мебели будег нанесен непоправимый ущерб! Зато какими спокойными покажутся дни, которые последуют за всей этой сумятицей! Ах, душка Отто Олаф!

Белаква приготовил себя к тому, чтобы путем переговоров получить денежный заем, достаточный для выполнения всех обязательств, выпадающих на долю жениха, и весьма разорительных, надо заметить, для такого человека, как он, располагающего лишь скромными средствами. А ведь сколько всего требовалось: обручальное кольцо (здесь, правда, очень пригодилось кольцо Люси, которое было выкуплено у ростовщика); какие-то бесконечные расходы, связанные с брачной церемонией; подношения, полагающиеся викарию, жезлоносцу, церковным служителям, звонарям; большой букет цветов для невесты и букетики поменьше для подружек невесты; новое постельное белье и масса других вещей, необходимых в семейном быту, не говоря уже об издержках, связанных с проведениемпусть и укороченногомедового месяца, фиаско которого он не имел ни малейшего намерения допустить и который предполагалось провестицелую неделю, ну максимум, десять дней, катаясь по Коннемаре во взятой напрокат машине.

Шафер Белаквы помогал ему все это продумать, распивая с ним бутылку.

Не думаю, что я могу себе позволить... пробормотал Белаква, когда сумма издержек, которую они прикидывали каждый по отдельности, независимо от другого, возросла на десять фунтов после того, как к ней добавились накладные расходы.

Накладные расходы!гоготнул шафер. Отлично! А то мы чуть о них не забыли!

Белаква весь сжался, да так, что на него было страшно смотреть.

Послушай, или я чего-то недопонимаю, простонал Белаква, или ты просто забываешься!

Извини, извини, слегка пьяным голосом воскликнул шафер, извини, ради Бога, я хотел как лучше.

Белаква решил переиначить сказанное в более благоприятную для него сторону.

Я хотел сказать, что не могу себе позволить раздавать всем подарки и боюсь оскорбить тебя неудачным презентом, сделанным по поводу такого особого случая...

Шафер напустил на себя смущенный вид, словно бы самая мысль о подарке вводила его в смущение.

И все же, поспешил Белаква подтвердить свое желание проявить благородство и утонченность духа, мне было бы приятно, если бы ты согласился принять оригинал рукописи моей книги "Hypothalamion", откорректированную, с автографом, с датой, с дарственной надписью, переплетенную в кожу, облагороженную временем. Ну, по крайней мере, часть обложки будет в коже. Подойдет такой подарок, а?

Кэппер Квин, ибо именно так мы будем его называть, известный в кругу его почитателей под прозвищем "Волосатик"на самом деле он был почти начисто лишен волосяного покрова, а в женских кругах его называли "Крошкой", хотя размеров он был огромных, был не просто холостяк, что позволяло ему играть роль шафера Белаквы, не нарушая никаких правил этикета, связанных с исполнением шаферских обязанностей, но еще и одним из тех, кого принято называть "начинающими писателями", что объясняет ту живость, с которой он стал выражать согласие принять от Белаквы литературный подарок. Он чуть ли не задыхался от благодарности.

Это... это... я и не представлял... ты так... ну, просто... спотыкаясь на каждом слове и хватая ртом воздух, пытался высказать Кэппер свое восхищение. Надо сказать, что и не будучи взволнованным, Квин испытывал некоторые затруднения в выражении даже простых мыслей, а для того, чтобы выстроить предложение подлиннее, в котором имелись бы такие его составляющие, как подлежащее, сказуемое, дополнение и обстоятельства, ему понадобились бы карандаш и лист бумаги.

Кэппер, прервал Белаква бульканье Квина, можешь ничего больше не говорить. Я и так понял, что мой подарок придется тебе по вкусу. Я закажу переплет, ну, и сделаю все остальное, что обещал.

Несколько отдышавшись от попыток выразить свой восторг, Квин поднял руку в знак того, что он хочет еще что-то сказать.

Да, слушаю?вежливо спросил Белаква.

Коза, облагорозенная временем?Квин шепелявил и испытывал трудности в произношении многих других звуков, Я правильно понял?

Ну, в общем, да, несколько неуверенно подтвердил Белаква.

Серо-селёная?воскликнул Волосатик и стал всхлипывать от восторга. Да?

В мертвой тишине, которая воспоследовала за этим предположением Квина, у него создалось впечатление, что дух его собеседника покинул свою телесную темницу, получив разрешение отсутствовать для присутствия на всех предстоящих мероприятиях, и уже начал разыскивать что-нибудь такое легкое или подходящее, что можно было бы приспособить для прикрытия и скрытия своего отсутствия, но тут Белаква тишину эту нарушил, произнеся голосом, вспухшим волдырями взволнованного чувства:

Ouayseau bleheu, couleurre du temps,

Vole a mouay, promptement.

И неожиданно разразился слезами.

Квин встал из-за стола и, намеренно мягко ступая, направился к двери. "Тактичность, произносил он в уме при каждом шаге, тактичность и такт, такт и тактичность, тактвот что сейчас нужно", думал он.

Внимательно изучи обязанности шафера, всхлипывая, бросил Белаква вслед Квину, и заходи за мной не позже двенадцати.

Семейство ббоггсов тем временем собралось на тайный семейный совет.

Мысли Тельмы, убежав от сложных действий и обязанностей, выпадающих на долю облаченной в белоснежные одеяния невесты, улетели на крыльях, на которых обычно летают мысли, в Галвей, к Вратам Коннота, к грезе, воплощенной в камне, а если быть более конкретным, к церкви Святого Николая, куда Белаква намеревался отправиться после церемонии без задержки, преклонить там колена в молитвеесли, конечно, эта церковь будет открыта, когда они к ней прибудут, и во исполнение давно данного обета взывать к духам Крузо и Колумба, которые когда-то, в далеком прошлом, молились, стоя на коленях, в той церкви; и Тельма будет наконец располагаться для приятного разнообразия по правую руку от Белаквы. А потом они, конечно, отправятся мимо гавани в свою новую комнату в Грейт Сазерн, которую им придется еще обживать, и она будет смотреть, как солнце опускается в море. Разве можно было полноценно участвовать в беседе, которую вели ее родители и сестра, обсуждая какие-то важные вопросы, когда мысли так далеко, когда открываются такие восхитительные перспективы? Блажен ты, и благо тебе!

Отто Олаф запел песенку, а супруга его просто сидела без движения, и казалось, что в этой большой, невыразительной, стареющей, некрасивой женщине почти уже не осталось жизни. Уна громко стукнула большим карандашом об стол. Когда ей удалось наконец восстановить порядок и привлечь некоторое внимание присутствующих к тому, что они собирались обсуждать, Уна громко объявила, заглядывая в листик бумаги, на котором были записаны вопросы, требующие обсуждения:

У нас пока всего пять подружек невесты: двойняшки Клегге и трое близнецов Пьюрфой.

Это заявление не подверглось оспариванию. Отто Олафу представлялось, что пять невестиных подружеквполне респектабельное число, и надо сказать, что в те времена так и считалось.

Но нам нужно не менее девяти!воскликнула Уна.

И тут по счастливой случайности в голову госпожи ббоггс пришла удачная мысль, которую она тут же и высказала:

Дорогуша, а разве семеро не было бы достаточно?

Уна уже была готова все бросить, встать и покинуть семейный совет.

А я считаю, что этого недостаточно!заявила, едва сдерживаясь, Уна.

Но идея была подана. В ней присутствовала некая окончательность, как в конце футбольного сезона.

Хотя, конечно, ледяно-ироничным тоном добавила Уна, в конце концов, празднуется не моя свадьба.

Этот тон, которым было выражено уточнение, вызвал раздражение Тельмы, и она тут же стала на сторону матери. А обсуждаемую проблему никак нельзя было отнести к числу легкоразрешимых. При этом госпожа ббоггс в целом занимала почти такую же нейтральную позицию, какую в свое время занимал папа Целестин Пятый, а за такую непроясненность ее позиции Брайди ббоггс Дангу бы не понравилась.

Я за то, чтобы их было как можно меньше, сообщила свое мнение Тельма, ну, настолько, насколько позволяют приличия.

Семьэто вполне выдающийся кворум, высказался Отто Олаф, ведь, как известно, цифра семь имеет особое значение и уже хотя бы поэтому предпочтительнее девяти.

Как старшая подружка я протестую!заупрямилась Уна.

И туг снова Брайди ббоггс пришла на выручку. Она никогда еще не была в такой отличной форме.

Итак, вместе с Уной у нас уже есть шестеро. Значит, нужно пригласить всего лишь еще одну!

Как насчет Эны Нэш?предложила Тельма.

Совершенно невозможно!вскричала Уна. От нее всегда очень дурно пахнет.

Ну тогда, эту, как ееМакГиликадди!внес свое предложение Отто Олаф.

Брайди ббоггс выпрямила спину.

А это кто такая?удивилась Уна. Никакой Гиликадди я не знаю. Мама, а ты знаешь, кто такая Гиликадди?

Нет, Брайди ббоггс понятия не имела, кто же такая эта МакГиликадди. И опа вместе с Уной с возмущенным видом стала ожидать от Отто Олафа пояснений.

Ну, это, просто так, промямлил Отто Олаф. Не хотите ее и не надо.

Нет, ты скажи, кто это женщина?стали наседать на Оно и дочь, и жена.

Да я просто так сболтнул, не подумав, отбивался Отто Олаф.

Брайди ббоггс была крайне озадаченакак это можно было просто так "сболтнуть, не подумав" и назвать при этом фамилию какой-то женщины? С психологической точки зрения это было просто невозможно! С трясущимися губами и раздувающимися ноздрями она глядела вытаращенными глазами на мужа, и взгляд ее вопил о психологических невозможностях.

Чтоб вам обеим гореть в геенне огненной!вдруг вскричал, осердившись, Олаф. Да я просто пошутил, назвал какую-то придуманную фамилию, вот и все!

Брайди ббоггс, хотя по-прежнему пребывая в полной растерянности, тем не менее пришла к мгновенному решению принять это объяснение своего мужа. Уна же ничего забавного в странной оговорке не видела. Более того, она подверглась серьезнейшему искушению умыть руки и вообще устраниться от каких бы то ни было дальнейших обсуждений.