Красную как кровь, только что пришедшую в этот мир, возвестил Уолтер, обреченную на ароматическую боль. Вы это хотели сказать?
Квин, внезапно охваченный ощущением того, что он понапрасну тратит время, оплаченное человеком, на свадьбе которого ему предстояло выполнять обязанности шафера, и бессмысленно растрачивает свою собственную энергию, болтая с кем-то, кто напоминает игрушечного резинового Сталина, бесцеремонно и крайне неучтиво развернулся и, даже не попрощавшись, ушел, оставив Уолтера наслаждаться в одиночестве созерцанием величественной архитектуры, выставив на солнышко, так сказать, для просушки свой чуб. Какой-то прохожий шутник бросил монетку в цилиндр, который Уолтер, устремив взгляд вдаль, все еще держал в руке, но монетка упала на дно цилиндра, снабженного мягкой и толстой подкладкой, без малейшего звука, так что шутка оказалась незамеченной.
На улице Парламентской Квину повстречалась похоронная процессия, но он не снял шляпу. Многие из тех, кто составляли похоронную процессию, заметили эту непочтительность, проявленную Волосатиком, но, негодуя в душе, они, конечно же, не позволили себе в тот момент как-либо высказываться. Некоторое утешение они находили в тех знаках соболезнования и почтения горю, которые молча выказывали остальные прохожие. Пусть это послужит уроком всем тем молодым людям, которые несколько обделены чувством сострадания и скорбипри виде похоронной процессии следует снимать головные уборы не столько из почтения к усопшему, сколько из проявления чувства соболезнования, выражаемого по отношению к живым, но охваченным скорбью утраты родственникам и друзьям покойного. Скоро, ох как скоро, в один прекрасный день Квин, сидя в окружении родных и близких совсем другого покойника, в экипаже, следующим сразу за катафалком, увидит, как у дороги человек, ковырявший землю киркой, откладывает ее в сторону и замирает, а какой-то разнаряженный франт вынимает из карманов руки, и в жестах этихв откладывании кирки и в вынимании рук из кармановбольше почтительности и утешения, чем в тысяче лилий, брошенных безо всякого проявлении чувств на гроб. Возьмите, к примеру, Белакву, который после перехода Люси в мир иной на постоянное место жительства, выходя на улицу, всегда носил шляпу, дабы при встрече с похоронным кортежем было что снять с головы.
Шафер получилсреди прочихзадание забрать на улице Кротовой автомобиль "морган", скоростной, но очень шумный, который был одолжен на самый важный свадебный период одним из друзей ббоггсов. Стоит ли упоминать о том, что какой-то безмозглый дурак поставил эту машину так близко к тому концу улицы, который обычно заставлен всякими шикарными и художественного вида машинами, что незадачливый Квин, добиравшийся туда с западной стороны дальней дорогой, спешивший по тротуарам по теневой южной стороне и полагавший, что время терять уже больше нельзя, бегал от машины к машине, выискивая ту, которая, как ему было сказано, имела одно заднее колесо, расположенное по центру. Когда он уже совсем было отчаялся обнаружить искомое по указанной ему примете, он наконец набрел на нее, испытав при этом невыразимое облегчение, почти в самом конце длинного ряда других автомобилей. Радость обнаружения "моргана" была несколько подпорчена одновременным обнаружением группы мальчишек и праздношатающихся, которые рассматривали "моргана" и обсуждали несколько странный вид этого автомобиля и скрытые в нем скоростные возможности. Квин не потерял, однако, головы и, протиснувшись сквозь кольцо любопытствующих, сам стал тщательно осматривать машинукак ему было строго-настрого предписано сделатьв поисках каких-либо посторонних предметов или знаков, которые могли быть прицеплены где-нибудь на кузове машины с целью обозначениянесомненно с наилучшими намерениямиее свадебного предназначения, а также возможных надписей непотребного содержания или еще чего-нибудь неприличного. Удостоверившись в отсутствии чего бы то ни было такого, Квин погрузил свое громоздкое тело на борт легенькой машины, которая стала раскачиваться, как утлое суденышко на волнах, отчего экспертные оценки любопытствующей толпы сменились насмешливыми замечаниями и даже откровенным смехом, хотя, поспешим добавить, во всеобщем веселье не принимал участия человек, поставленный наблюдать за припаркованными машинамион выглядел очень серьезным и внимательным. Квин, сидя на водительском месте, охваченный паникой, лихорадочно размышлял, что же ему делать дальше, и обильно краснея, в полной растерянности взирал на руль, рычаги и педали. Он в общих чертах был знаком с основными принципами включения двигателя и вождения машины, и теперь, комбинируя эти принципы в своем воображении в разных наборах, он безуспешно пытался отыскать ту комбинацию необходимых действий, которая, как можно было надеяться, могла бы привести к желаемому результату. Мальчишки проявили страшное желание подсобить и подтолкнуть машину сзади; праздношатающиеся предложили привязать к машине трос и таким образом отбуксировать ее в нужное место, а парковочный надзиратель давал советы и предупреждал об опасности нанесения ущерба "кальбуратору" и излишнего "форсирования двыгателя", который, в какой-то момент подло, без предупреждения, завелся. Сзади что-то стрельнуло, машина резко дернулась, сломав при этом услужливому служащему руку. Квин, решив, что у него времени в обрез, ожесточил свое сердце, доведя его до безжалостной непоколебимости Uebermensch'a, нажал еще какие-то педали, мотор взревел, и после пароксизма прыжков и рывков Квин, к своему большому удивлению, обнаружил, что он срезает угол улицы Килдар, проносится прямо перед носом автобуса, который успел, к счастью, лишь содрать номерной знак с хвостовой части "моргана", чем явил не только чистый случай поэтического возмездия и утверждения справедливости, но и обеспечил пострадавшего служащего вещественным доказательством и возможностью найти обидчика и вытребовать компенсацию за нанесение телесного повреждения.
Напомним, что все эти небольшие происшествия и неприятности происходят в Дублине, залитом ярким солнечным светом.
Белаква провел прекрасную ночь, как это случалось с ним всегда, когда он снисходил до того, чтобы приписать ясно обозначенную ценность содержанию своих мыслейне важно, были они радостные или печальные, и не проснулся даже тогда, когда Квин с грохотом остановил машину под Белаквовым окном ровно в полдень. Жестокие часы уже отбивали полуденный час, а Белаква по-прежнему пребывал в оцепенении. Можно было бы предположить, что в эту спячку его ввергло большое количество алкоголя, выпитого предыдущим вечером в тайне ото всех, однако такое предположение имело бы под собой мало оснований, ибо не счесть, сколько раз бывало так, что он уже и на ногах держаться не мог, а сон все не шел, а часто и в трезвом виде Белаква никак не мог настроиться на сон, и ворочался, и крутился в постели, и какую бы позу он ни принимал, все никак не мог улечься так, чтоб где-нибудь в теле что-нибудь да не ныло.
Но вот наконец Белаква разодрал веки, глянул красными глазами на Волосатика, воздвигся, принял ванну, побрился, приоделся, и все это в полном молчании и без какой либо помощи со стороны. А вот упакованную сумку Белаква и Квин укладывали в "морган" вдвоем, словно опускали ведро в колодец. Вернувшись к себе в комнату, Белаква разместился перед трюмо и стал разглядывать свое отражение в зеркале.
А знаешь ли, Кэппер, задумчиво произнес Белаква, и голос его после столь продолжительного молчания резанул слух, возлюбленных разделяет совсем малое...
Да уж, не горная цепь, согласился Квин.
Да, и не городские стены, продолжил Белаква.
Квин, которому почудилось сожаление, прозвучавшее в голосе Белаквы, сделал неуклюжую попытку его утешитьон просто не мог этого не сделать, но попытка была отвергнута.
Ты мне лучше скажи, как там у меня сзади, все нормально?спросил Белаква, все еще смотрясь в зеркало.
Ну, ты же сам прекрасно знаешь, что и как там у тебя сзади, сказал Квин, проявляя, и притом с необычной для него ясностью, независимость своих мнений, равно как и неприятие каких бы то ни было задних видов, ты гибнешь от того, что тебя слишком много.
Белаква указательным пальцем раздвинул губы и пробормотал:
Ах, если бы то, что я люблю, встречалось лишь в Австралии...
Квин, обычно готовый поддержать беседу, на сей раз стушевался и этот поворот в беседе никак не продолжил.
А я вот неустанно ищу, продолжил Белаква излагать то, что могло почти показаться его ходом мысли, то, чего никак не нахожу, нигде этого не вижу, где бы не смотрел.
Vobiscum, прошептал Квин. Я угадал?
На солнце набежала туча, в комнате потемнело, свет схлынул с зеркала, и Белаква, чьи глаза увлажнились, отвернулся от своего отражения, потерявшего отчетливые очертания.
Помни, сказал Белаква, ко мне в моем теперешнем состоянии, когда я, бывший, исчез, а новый еще не родился, приложимо сказанное:
Dum vivit aut bibit aut minxit. Возьми себе это на заметку.
Квакерово отродье!
Уже в машине Белакве пришло в голову, что цветочек в петлице совсем не помешает, а его отсутствие наверняка будет воспринято пусть и не как ложка, но уж точно как наперсток дштя в бочке меда. Поэтому Белаква попросил Квина остановиться у цветочного магазина, нырнул туда и вскоре появился уже с фиолетовой кисточкой вероники, воткнутой в петлицу, да не в том лацкане, что нужно. Квин уставился на Белакву в некотором изумлении. И поразило его не нарушение правил этикета, а то, что, как он только сейчас заметил, Белаква собирался венчаться в перелицованном костюме.
Следующей остановкой была гостиница, это средоточие всякой заразы. Квин переоделся и стал еще больше похож на шелудивого царя зверей. Белаква пообедал луковым пирогом, который запивал пивом, что, как посчитали бы многие, вряд ли являлось обедом, подобающим человеку, который собирался жениться да еще во второй раз. Однако...
У церкви Святой Тамары, имевшей почти до неприличия много всяких остроконечностей, на паперти плотной стайкой стояли подружки невесты, облаченные в плотно, как перчатки, прилегающие легкие одежды и щеголявшие ужасной волоокостью. К ним присоединились: госпожа ббоггс, приколовшая кисею и букетик невыразительных цветочков, больше похожих на семена, и Уолтер, выглядевший очень неуверенным в себе и одновременно экзальтированным. Морганта и Моргютта, по поводу которых когда-то крайне ядовито высказалась Уна, не под ручку, а одна за другой вышли вперед. Все, пожалуй, кроме Уолтера, оказались прямо-таки ошеломлены мощным луковым запахом, исходившим от жениха. Брайди ббоггс все старалась спрятать лицо в своих цветочках ("Ах, бедная, бедная Тельма!"словно бы восклицала она), близнецы Клеггс одновременно пунцово покраснели, семейство Пьюрфой дружно отступило в тень, а Уну удержало от высказывания в самых крепких и жестких выражениях, что она по этому поводу думает, лишь крайняя ее неприязнь ко всему тому, что может называться святотатством или богохульством. А вот Альба Пердью нашла этот запах вполне освежающим. Дурно пахнущий невежа и его верный компаньон проследовали вовнутрь церкви, двинулись по направлению к алтарю и заняли, держа шляпы в руках, место, им предписанное, один несколько впереди, а другой несколько позади.
Скамьи с южной стороны были обильно заполнены членами и приверженцами клана ббоггсов, а вот скамьи с северной стороны были пустыми за исключением двух гротескных личностей, сидевших на значительном друг от друга расстоянии: одной из этих личностей был Джимми, по прозвищу Гусак Скырм, пожилой кретин, седина которого выглядела как-то особенно нелепо, при галстуке, в пуловере, то скрежещущий зубами, то жующий невидимые бесконечные спагетти; а второй личностью была Гермиона Нойцше, нимфоманка могучего сложения, тяжело отдувающаяся под весом собственных телес и множества черных и розовато-лиловых одежд, зажатых приставленными с двух сторон костылями, временно оставшимися без работы. Несмотря на то, что она всю жизнь везде и зорко высматривала свою сексуальную половину, она так никого и не отыскала, никто не вошел в сферу ее притяжения, а теперь, когда она достигла таких размеров, что при каждом ее движении все, что было на ней, грозило разъехаться по швам, у нее уже не оставалось надежд осуществить свои, несколько особого свойства притязания. И не подозревала она, какую бурю учинила она в душе Скырма, жующего воздух, бормочущего и сидящего в некотором отдалении позади нее, как раз на нужном расстоянии, чтобы оказаться очарованным.
Ессе, прошипел, как и было договорено, Квин.
И сердечко Белаквы прыгнуло в безуспешной попытке выскочить, ударилось о стенки темницы, в которой оно было заключено. Церковь для Белаквы вдруг сделалась крестообразной клеткой, небесные сторожевые псы ворвались на клирос, процессия на паперти вот-вот должна была загоготать, трансепты сделались каменными мешками. Органист по-воровски прокрался на свое место и привел в движение все те силы, которые в нужное время должны были, как им и положено, произвести веселый музыкальный всплеск. Тельма, выглядевшая замечательно и совершенно не к месту в серо-зеленой, в шашечку, юбке с разрезом и с черно-розовыми вставками пике, широким шагом шла по проходу, опираясь на правую руку Отто Олафа, в голове которого с того самого момента, когда он вышел из дому, вертелась песенка, которая никак не хотела отвязаться:
Пей, но понемногу, мой дорогой,
Разбавляй вино чистой водой,
Не пей вообще, если не тянет,
И сила твоя во век не увянет.
Мудрый старина Отто Олаф! Через некоторое время он умрет от тромба и оставит свое гнездо во владение любовнику жены.
Во главе стайки подружек невесты треугольником любопытной конфигурации стояли Альба, госпожа ббоггс и Уолтер, и их перемещения и скорость движения находились в строгой зависимости от перемещений и скорости движения невесты, а выражение на их лицах приводилось в соответствие с таковым на лице Уны, старшей подружки, и в результате подружки невесты и иже с ними двигались быстро, а вид при этом у них был весьма мрачный. А Уна имела угрюмый вид от того, что она, заметив дигесценцию, крайне не вовремя образовавшуюся на вуальке ее шелковой шляпки, оказалась охвачена опасениями, что это может привести ну просто к катастрофическим последствиям и именно в тот момент, когда в соответствии с установками разворачивающейся церемонии ей, Уне, придется принимать у своей гаденькой сестрички перчатки и букет; это грызущее Уну беспокойство в сочетании с ее обычной мизантропией привело к тому, что она сделалась мрачнее самой черной тучи, а у нее соответственно угрюмое выражение позаимствовала и вся остальная бригада невестиных подружек, которые стали выглядеть крайне обозленными и пасмурными. Правда, за исключением Альбы, которую никак нельзя было бы представить с таким выражением на лице, а она, между прочим, в тот день усилием воли постоянно разгоняла разгулявшуюся боль, выбравшуюся из самой глубины ее внутренностей, где она обычно пряталась; боль эта давно сделалась неотъемлемой частью ее существования, и Альба была настолько поглощена своей борьбой с ней, с этой болью, что будь она самой невестой, а не в общем-то лишней по счету подружкой на свадьбе, то и тогда она вряд ли бы обращала внимание на происходящее вокруг нее. К тому же Уолтер постоянно находился рядом с ней и пытался развлекать ее разговорами.
Мы не посмеем утверждать, что как раз тогда Белаква пришел к ощущению того, что Бог, воплощенный, как казалось ему, в Тельме, является именно таковым, каковым Его представляют Апостольские Писания, нет, мы не пойдем так далеко. Но даже и не делая таких излишне смелых предположений, надо отметить, что Белакве казалось будто надо всей торжественной церемонией витает некое трудно определимое и трудно улавливаемое мистическое сияние, которое, скажем, Джозеф Смит нашел бы весьма трогательным. Передавая кольцо, Белаква оказался охваченным странным ощущением того, что он этим простым жестом словно бы ставил себя в весьма опасное положение, и он не замедлил прочитать в уме молитву, в которой просил, чтобы фаланга пальчика его возлюбленной, на которую надевалось кольцо, поскорее бы раздалась до такой степени, что снять этот символ единения и обета хранить семейные узы сделалось бы невозможным, а это, в свою очередь, избавило бы Тельму от неприятного огорчения, в которое она наверняка была бы ввергнута, если бы ненароком прочитала надпись, выгравированнуюи не уничтоженнуюна внутренней стороне кольца: Mens mea Lucia lucescit luce tua. Описывая душевное состояние Белаквы, пришлось бы сказать, что оно было напряженным и сложным (что само по себе никоим образом не удивительно, особенно если мы вспомним о всех тех напастях, обрушившихся на него в относительно небольшой промежуток времени: тяжелую утрату, вынудившую его в знак скорби и траура носить шляпу и в жару, и в холод; его неожиданно вспыхнувшую сладостно-горькую, несколько болезненную страсть к Тельме ббоггс; длительное пребывание в постели с редкими подъемами, приведшее его в весьма жалкое состояние; крепкое пиво с луком; а теперь еще и прибавившееся ко всему прочему ощущение окольцованности и заклейменности внешним и видимым знаком) и его можно было бы сравнить с тем состоянием, в которое впадала его дражайшая бедненькая Люси, когда слушала музыку, бледная и объятая сладостными предвкушениями повтора музыкальной фразы