первой части "Непринужденной симфонии". Говорите, что хотите, а воспоминаний об усопших под спудом не удержать.
Кстати о кошкахна протяжении всей церемонии Тельма имела какой-то непроницаемый, загадочный вид, какой бывает у кошек, и ее, по всей видимости, никак не задел знаменитый виноградарский отрывок, который до такой степени смутил, а точнее, рассердил Белакву, что его тарелкообразная физиономия сменила свой обычный грязновато-белый цвет на пунцовый, а затем вернулась в свое исходное цветовое состояние, пройдя при этом лиловато-пепельную стадию. Может быть, ему воспользоваться первой же представившейся возможностью и... окурить невесту серой? Так, чтоб уж наверняка? Нет, это было бы низко и подло по отношению к человеческому простодушию и невинности... А собственно, наверняка что?.. Нелепость происходящего, музыка и слова как muscae volitantes вызвали его на обильные насмешки и глумление, которые окончательно бы разрушили святость таинства венчания, если бы священник не проявил должное хладнокровие и не предпринял действия, сгладившие Белаквову грубость и несдержанность...
Кстати о рукахТельмова правая рука, порхавшая с превеликой легкостью, руководила литургическим пением, предписанным для брачной церемонии, с такой легкостью, что совершенно заворожила хор. Младший священник клялся потом, что ему доводилось видеть такое изящество рук лишь в Музее Скульптуры Родена и больше нигде, а клирику-служке ее руки напомнили знаменитый рисунок рук Дюрера; священник почему-то вспомнил о своем собственном бенефиции, а Белаква, постанывающий от того, что приходилось крутить глазами в разные стороны и производить разные жесты, да еще в течение такого длительного времени, оказался пристыженным Мопассановой уничижительной фразой: он страдал филлоксерой духа.
И вот наконец жених и невеста дали свое согласие, безо всяких оговорок, пребывать веки вечные в люби и согласии, и выкрикнули последнее "да", а исполнение Отто Олафом эпиталамы
Возрадуйся, внушающий трепет Отец, Замуж выдающий дочь свою, красную девицу!
столь тронуло Сиднеевское сердце Скырма, что он переместилсяк обоюдной радости или огорчению сказать труднона ту скамью, на которой, словно на бревне, сидела Гермиона, и под предлогом заявленной "сродственности душ", с такой быстротой, свиноподобной жадностью и похрюкиванием добился ее расположения, что это вызвало бы отвращение и неприязнь у любого приличного человека, не знакомого с явлением кристаллизации. Церемония венчания подошла к концу, все, что положено, было выполнено, подписи, где положено, поставлены, лобызания завершены, и казалось, органист едва успел привести свой инструмент в рабочее состояние и сыграть лишь первые аккорды, как все уже стали расходиться. Госпожа ббоггс вернулась домой и принялась снимать кисею со всяких Delikatessen, Альба отправилась с Уолтером на такси, Отто Олаф и Моргютт поехали на трамвае, две гротескных личности как-то добрались, но как именно, они не могли бы сказать, а подружки невесты, все, за исключением Уны, которая благоразумно завернулась в плащ и выклянчила у кого-то, чтобы ее подвезли, так вот, все они, похожие на девочек-скаутов или на молоденьких добродушных ведьм, стайкой пропорхали по шумным улицам, завешенным аляповато яркоцветной рекламой.
В жизни так часто случается, что на первый взгляд нечто совсем незначительное оказывается весьма важным.
Сказать, что гостиная была переполнена народомэто не сказать ничего. Плотность наполнения помещения гостями была столь высока, что любое движение представлялось затрудненным. Отто Олаф оказался в особо ужасном положении, наихудшем из возможных, причинявшем ему тяжелые мукион с трудом мог различить среди тел свою любимую мебель, он чувствовал, как он страдает, и, что особенно ужасно, понимал, что не может прийти к ней на помощь.
В собравшихся, стоящих неправильными спиралями и ожидавших первой возможности двинуться, было нечто столь яркоцветное и сочное, нечто такое закрученное, что у Вальтера волей-неволей и мало-помалу в мозгу стало всплывать некое сравнение с фреской Беноццо, и он об этой возникшей ассоциации не замедлил сообщить Альбе отвратительно высоким голосом.
Да, ослы и все прочее, ответствовала Альба с неописуемой горечью.
Уна топнула ногой подобно тому, как топают вожаки овечьего стада, и подобно ведомым овцам все присутствовавшие повернули к ней головы с несколько испуганными выражениями на лицах... Ей уже к этому времени удалось каким-то незаметным образом придать видимость цельности своей вуальке, но теперь у нее появились уже другие основания для недовольства, а именно: новобрачные, которые должны были прибыть домой первыми с тем, чтобы встречать гостей и прини-
мать поздравления, как оказалось, еще не прибыли! В результате чего все замерло. Собравшиеся в гостиной не могли развернуться и двинуться, как это было предусмотрено поздравительной процессией, так как отсутствовал ведущий, который мог бы их возглавить и направить в нужное русло, а раз так, то зажатые в плотную массу дамы и господа, многие из которых друг друга вообще не знали, не могли привести главную пружину, раскручивающую спираль, в действие и соответственно не могли высвободиться из человеческих тисков. Но пусть же наконец новобрачные, манкирующие своими обязанностями, появятся и займут свое, предназначенное им место, и посмотрите, тут же, словно по мановению волшебной палочки, толчея в гостиной рассосется, люди потекут мимо вступивших в брак, радостно и весело направляясь в столовую. Принимать пищу, правда, им придется стоя. Но прежде чем наша парочка объявится, сколько слюны пропадет понапрасну!
Приподнимите меня, господин Квин!крикнула Уна, в гневе своем начисто позабывшая о всякой осторожности.
Волосатик в смятении глянул на бюст своей напарницы, которая, как и он, должна была выполнять распорядительские функции. Они вдвоем пребывали в самой гуще свадебной толчеи и располагались сразу за госпожой ббоггс и Скырмом, который, в свою очередь, упивался разглядыванием массивных боков Гермионы, столь разительно похожих на огромные свиные копчености; Гермиона провисла и зависла между своими костылями, словно бы ноги ее уходили в зыбучий песок; Отто Олаф дрожал всем телом и каждой конечностьюна все это в смятенном трепете взирал Квин, одновременно выискивая глазами то место на Уне, за которое можно было бы ухватиться и которое должно было отвечать двум требованиям: оно должно было быть достаточно удобным для поднятия Уны вверх и одновременно таким, чтобы Квину не пришлось выйти за рамки приличия. Очевидно, ему следовало осуществить нечто вроде нельсона или балетной поддержки, но, размышляя надо всем этим, он так и не сподобился спросить, зачем, собственно, ей понадобилось быть поднятой.
Но прежде чем он, краснея, потея, сопя, приступил к неловкому исполнению этой просьбы, а исполнив ее, наверняка допустил бы непозволительную оплошность, из прихожей донесся громкий шум, над которым взвивался голос Белаквы, выкрикивающего ругательства. Ага, наконец прибыли новобрачные, но явились они в сопровождении самого настоящего полицейскогопричем наивысшего рангаи пострадавшего служителя автомобильной стоянки, белого как мел и державшего в несломанной руке автомобильный номерной знак, благодаря которому были разысканы Белаква и семейство ббоггсов.
Отто Олаф изловчился и, прицелившись локтем в пространство между поперечинами костыля Нойцше, сумел нанести тычок в телеса Гермионы, чем привлек наконец ее внимание. Добившись своего, он прохрипел разрушенным голосом:
У меня очень слабое правое легкое. Гермиона издала писк притворного ужаса.
Но зато мое левое легкое, бодро выкрикнул Отто, в прекрасном состоянии! Не хуже церковного колокола!
Полагаю, поспешила обратиться к Джеймсу Скырму госпожа ббоггс, которой показалось, что Скырм намеревается храбро вступиться за Гермиону, женщину, в которой он нашел духовное родство (на эту мысль ее навело бурное движение различных выступающих частей его лица), и считаю, и думаю, что я права, что господин ббоггс в своем собственном доме волен делать и говорить все, что ему заблагорассудится.
Джеймс, выслушав госпожу ббоггс и согласившись с ее неопровержимым аргументом, тут же подчинился правилам дома ббоггсов.
Сбитая набекрень кепи служителя, ее зеленый околышек, золотая кокарда на тулье, столкновение белого и черного цветов в его непослушных волосах, торчащих во все стороны из-под кепи, а также размеры его лба произвели на Уолтера такое сильное впечатление, что он тут же закрыл глаза, чтобы .мысленно отправиться в Пизу. У этого ирландца, проникнутого итальянским духом, сила вызывать мысленные образы была поразительно велика, и если его пьеса "Мечтания о Пригожих и Невзрачных Женщинах", которая в течение десяти или даже пятнадцати лет пребывала в состоянии limae labor, когда-нибудь будет поставленачто, по утверждению Уолтера, обязательно, рано или поздно, но обязательно произойдет, нам непременно следует пойти и посмотреть ее.
Белаква крайне злобно поносил того, кто собирался его "увести для выяснения", и того, кто обвинял его в нанесении ему "тяжелого телесного повреждения". Отто Олаф, желавший во что бы то ни стало установить в своем доме мир и порядок, прорвался сквозь толпу на помощь Белакве; за ним удалось пробиться и Кэпперу Квину, который воспользовался возможностью сбежать от Уны, хотя и с трепещущим сердцем, но с чистою душой. Служителя совместными усилиями довольно быстро приперли к стенке и заставили сознаться в том, что он получил свое "телесное повреждение" не в ходе выполнения своих прямых служебных обязанностей и не во время оказания помощи, о которой его просили, а лишь в результате проявления им совершенно излишнего рвения, которое, как можно не сомневаться, проистекало из жадности и желания получить чаевые.
Был проведен сбор денег, и быстро набралась небольшая сумма, которую, как было заявлено, никоим образом не подлежало рассматривать как компенсацию за нанесенный ущерб, но которую из чисто благотворительных побуждений передали пострадавшему как вспомоществование. На этом инцидент был исчерпан.
Я очень сочувствую этому несчастному, заявил Уолтер, У меня прямо сердце кровью обливается.
Ничего страшного не вижу, бросила Альба. Он, что, не застрахован?
И тут ей в голову пришла неожиданная мысль.
Проводите меня домой, сказала она Уолтеру тоном, не терпящим возражений.
Уолтер начал пояснять ей, что его пригласили сюда, на свадьбу, для того, чтобы он произнес за-стольную здравицу в честь молодоженов, но что по завершении этой миссии, он был бы более чем счастлив проводить ееесли, конечно, ее предложение будет оставаться в силедомой; и пойти они могли бы кружным путем, совершая длительную прогулку, а он просто обожает прогулки...
Я никогда не делаю никаких обещаний, отрезала Альба.
Свадебный обед оказался большим разочарованием для всехи выпить было мало, и закуска скудная. В какой-то момент Белаква закрыл глаза, и перед его мысленным взором предстала пивная бочка. Видение было столь реалистичным, что к бочке захотелось прильнуть. Перешли к сладкому, а Тельма вдруг отказалась нарезать большой торт на порции. Странная, однако, девица, эта Тельма. На нее насели Уна и мать, а она обратилась за поддержкой к мужу. Подумать толькоБелаква теперь ее муж! Его совет, как приходится честно признать, данный после того, как он хотя и с большим трудом, но наконец понял, что от него хотят, сводился к тому, что раз уж все так настаивают, то без дальнейших пререканий следует "взять и разрезать эту дурацкую штуку". Войдя во вкус, Белаква стал призывать Тельму продержаться еще немного, "уже недолго осталось", "скоро все закончится". То, что начиналось как поспешный ответ на просьбу дать совет, который, к тому же, не предполагал участливого внимания всех собравшихся, переросло в обыкновенную беседу тет-а-тет, и когда наконец Тельма вознамерилась "взять и разрезать эту дурацкую штуку", то обнаружила, что торт уже расхватали и от него остались лишь исковерканные кусочки. А торт этот, между прочим, был сверху для украшения посыпан апельсиновыми цветками. Подобрав пару цветков, ускользнувших от внимания тортопожирателей, она спрятала их у себя на груди. Она решила, что схоронит их в самом дальнем уголке шкатулки и будет хранить до самого своего последнего вздоха рядом с двумя орхидеями и Белаквовым цветком вероники. Что бы там ни было, а она сбережет эти проявления любовной преданности и страсти! Vogue la galere! Да, безжалостное время превратит эти цветы в пыль, пусть, но и в таком виде они будут принадлежать ей вечно. Весьма и весьма странная девица, эта Тельма.
Уолтер взобрался на оттоманку в стиле ампир, столь любимую Отто Олафом, вытер подошвы своих ботинок о обюссоновский ковер, укрывавший эту антикварную тахту, цокнул по краю своего бокала, наполненного золотистым шампанским, металлическим веничком для размешивания шипучих напитков в целях удаления из них пузырьков, призывая этим к тишине, и когда она установилась, начал свою речь и вел ее так монотонно, словно щелкала собачка по зубьям храпового механизма (как известно, храповик допускает вращение только в одну сторону, и точно также речь Уолтера текла лишь в одну сторону, не допуская никаких изменений сказанного). А сказал он вот что:
Одна дама, член Нижней Палаты и к тому же, если изъясняться языком закона, феме коверт, то бишь замужняя женщина, поднялась со своего места на ногиа ступни у нее были особо большого размера, ибо по происхождению она была исконная дублинка, а еще Свифт порицал ирландских женщин за то, что те совершенно не обращают внимания на свои нижние конечности, которые, по словам Свифта, вообще ни на что не годятсяих бы впрямь снять да выбросить!так вот, та дама, о которой я начал вести речь, встала и заявиламежду прочим, существует официальная запись ее слов: "Я скорее совершила бы адюльтер, чем позволила бы себе проглотить хоть одну каплю какого бы то ни было опьяняющего напитка". На что один из Лейбористов, взращенный на традициях этих Трудовиков, в прошлом грубый булочник, ответил так: "А что, сударыня, разве все мы не поступили бы точно так же?"
Этот вступительный пассаж оказался столь перенасыщен всякими вставными предложениями, что трудно было ожидать всеобщего восторга и поддержки. А вот Отто Олаф разразился безудержным и даже немножко истерическим смехом, правда, не сразу же, а через несколько минут. Истерическое настроение вызывалось у Отто Олафа созерцанием Уолтера, бесцеремонным образом обращающимся с фантастической обивкой его, Отто Олафа, драгоценной мебели. А что этот Уолтер выделывал с коврами, топая по ним, словно он был каким-то диким животным, посаженным в клетку и мечущимся из угла в угол, или каким-нибудь там политиком, выступающим на предвыборном митинге, все это столь сильно действовало на нервы Олафа, что сердце его быстро наполнялось злобой и безумным гневом.
"Il faul marcher avec son temps", заявил депутат от крайне правых, продолжал свою речь Уолтер, "Cela depend, ответил Бриан на реплику депутата от правых со своей замогильной улыбочкой, dans quoi il marche". Поэтому не терзайте меня, Herrschaften, своими вопросами и запросами, потому что это может окончательно прикончить меня.
Уолтер склонил голову, как пеликан после длительного путешествия, подкрутил кончики ужасающих усов, переступил с ноги на ногу, пошаркал ногами как человек крайне смущенный тем, что его застали за каким-то позорным или постыдным занятием.
Похоже, что он просто не в своем уме, пробормотала дама, возглавлявшая фракцию добропорядочных женщин.
Отто Олаф начал подбираться поближе к стойке с пудингами.
Уна демонстративно уселась на пуф.
Уведомьте меня, когда он снова начнет, сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь.
Взгляд Тельмы шнырял по столу в поисках апельсиновых цветков, Белаква не спускал глаз с Тельмы, а Альба не сводила взора с Белаквы. Джеймс и Гермиона, осмелевшие после выпитого, разглядывали себя в зеркало трюмо времен Регентства (начало XIX века). Госпожа ббоггс маневрировала, перемещаясь так, чтобы занять позицию, удобную для наблюдения сразу и за мужем, и за любовником. В углу стоял возвышавшийся над толпой на целую голову, здоровенный, одетый в цивильное полицейский, обычно приглашаемый на подобные сборища, и читал газетку. В другом углу рядом оказались две общительные личности.