Здесь написано: «Адзума». Чудная фамилия. Поглядев на воротный столб, на котором висел фонарь, Хирамэ вздохнул, и на его землистом лице появилась улыбка, будто он сделал важное открытие. Значит, ее зовут Как-то Там Адзума!
Мальчишки прислушались. Но из дома не доносилось ни звука. Так тихо бывает только в пустом доме.
Хирамэ погладил кирпичную ограду, как что-то дорогое его сердцу.
Ты что делаешь?
Эта ограда моргая, пробормотал про себя Хирамэ. Может, на нее опиралась моя девочка.
Идиот! Одзу по-настоящему разозлился, хотя сам не знал почему. По всей вероятности, его вывели из себя эти наглые слова«Моя девочка!», Она еще ничья!
Не говори «моя девочка»!
Почему нельзя?
Потому что это грубо, неприлично.
Как тогда ее называть? Моя детка? Так еще хуже.
Хирамэ поглаживал ограду двумя пальцами, пока не остановился перед вделанным в задние ворота ящиком, куда хозяевам доставляли молоко. Открыл его и вытащил полную бутылку.
Ты что делаешь? Увидят же!
Бутылочка! с чувством прошептал Хирамэ. Может, она прикладывала ее к губам, пила из нее.
Дурак! Ты уверен, что она из нее пила? Может, ее папаша?
А вдруг все-таки она
В этот миг из дома послышался собачий лай. Визгливый, похожий на щенячий.
Тоби! Тоби! позвала собаку девочка.
Одзу и Хирамэ переместились ближе к тому месту, откуда доносился голос. Это был ее голос.
Как же завидно!
Что?
Жить в таком доме, иметь собаку. А наша семья бедная. Какая уж тут собака! Мне даже свою мышь прятать приходится.
Да Для двух неопрятных, неряшливых мальчишек этот дом действительно выглядел воплощением недостижимого счастья. Они еще ничего не знали о том, что такое счастье, о жизни вообще.
Сын
Деловая поездка длилась всего два дня. Вернувшись в Токио, Одзу заглянул в контору и поехал домой. У него почему-то было ощущение, что он отсутствовал очень долго.
Где Эйити? спросил он Нобуко, разуваясь в прихожей.
Сегодня же пятница, отвечала жена, принимая его ботинки и улыбаясь мужниной забывчивости. У него ночное дежурство в больнице.
А-а! Одзу кивнул. В самом деле.
Он хотел спросить еще кое о чем, но промолчал. Он помнил, что накануне отъезда в командировку из-за какой-то мелочи у него вышел спор с сыном, зашедшим после долгого перерыва к ним поужинать.
Прежде Одзу считал, что Эйити любит и уважает его, но пришло времятот как раз готовился поступать на медицинский, когда отца начало все больше возмущать отношение его отпрыска к жизни. Одзу казалось, что карьерный успех превратился для сына в главную цель жизни, хотя в медицинском мире вряд ли все согласились бы с таким подходом.
В отличие от младшей сестры Юми, Эйити, перейдя в старшую школу, взялся за учебу со всей серьезностью. За счет своей усидчивости он смог поступить в медицинский университет К., но растерял всех друзей. Его приятели, часто заглядывавшие к ним в дом, постепенно отдалялись все дальше.
Это потому, что они не такие, как я, повторял Эйити. Они следуют по жизни со всеми удобствами благодаря своим старикам и их связям. А мне отец ничем помочь не может. Друзья друзьями, но в конечном счете надо о себе думать в первую очередь.
Если так думатьжить будет уныло и одиноко, бормотал Одзу в ответ на слова сына.
Тот холодно улыбнулся:
Хочешь сказать, что таким добрякам, как ты, жить не одиноко? Да мне тошно смотреть на то, как ты живешь
Одзу надолго запомнил это ответ.
Последняя перепалка между ними была в том же роде. За ужином разговор зашел о больнице. Эйити с насмешкой сказал что-то о престарелом пациенте, которого долго лечили, хотя шансов на выздоровление не было, Одзу начал укорять сына. Сейчас он снова вспомнил об их споре.
Одзу переоделся. Жена налила ему в гостиной чаю. Просматривая накопившуюся за два дня его отсутствия почту, Одзу поинтересовался:
Ну как дела? Какие новости?
Да никаких. Ставни наверху заедают, хотела вызвать плотника, никто трубку не берет.
У них людей не хватает. Сейчас кругом стройка идет. Какой им интерес со ставнями возиться.
Одзу громко отхлебнул из чашки, и жена вдруг вспомнила:
Было кое-что непонятное. Три странных звонка.
Странных звонка?
Звонил телефон, я снимала трубку и все, обрыв связи.
Наверное, кто-то ошибся.
Но когда я говорила: «Квартира Одзу», на том конце несколько секунд молчали. Будто ждали какого-то сигнала или еще чего-то. Юми из-за этого разнервничалась.
Вечером, когда Юми вернулась домой, вся семья, за исключением сына, сидела за обеденным столом.
Никогда не думал, что даже врачам приходится так долго маяться внизу социальной лестницы. За ужином Одзу был в хорошем настроении, то и дело поднося ко рту чашечку с сакэ. Большинство парней в его возрасте уже прилично зарабатывают, а он все никак не может встать на ноги.
А что он может сделать? встала на защиту брата Юми. Сам выбрал этот путь. Он говорил, что, раз ты не доктор, он не может воспользоваться отцовским влиянием, чтобы устроиться на тепленькое место в какой-нибудь больнице, как это делают другие Поэтому он нацелился на то, чтобы сделать карьеру в университете.
Но в университете тоже пробиться очень тяжело. Лет десять-двадцать пройдет, пока доцентом станешь и допустят читать студентам лекции.
Потому-то он так и бьется.
Это хорошо, что он так много работает, решила вставить свое слово Нобуко. Только я беспокоюсь о его здоровье.
Он всегда говорит, что хочет добиться своего, чего бы это ни стоило. Юми отложила палочки и встала, чтобы поставить на стол новую бутылочку сакэ.
Да он такой, с болью в голосе проворчал Одзу.
Совсем на тебя не похож. Умный мальчик. Жена Одзу явно гордилась сыном. Он так старается учиться.
Некоторые люди во имя карьеры отгораживаются от всего. Какой толк будет, если он прославится в своем университете, но лишится всего тепла, которое есть в жизни?
Времена изменились. Что сейчас остается молодежи? Не будешь отталкивать другихне выживешь. Что может сделать Эйити?
Одзу не стал ничего отвечать жене. Он всегда чувствовал, что в глубине души она недовольна тем, что муж не сумел сделать хорошую карьеру. Недовольство трансформировалось в настойчивое желание защищать сына, как она это делала сейчас.
Если времена сейчас тяжелые, как ты говоришь, значит, в войну, когда мы были молодые, было лучше?
Я не это имела в виду. Просто тогда темп жизни был неспешный.
Так ли неспешно проходили дни в то время? В Японии горели города, множество людей бежало от войны сквозь дым пожарищ, призванных на военную службу новобранцев, вроде Одзу, каждый день избивали старослужащие
Ты все время ссылаешься на войну, папа! Юми поставила на стол бутылочку сакэ. Она всегда занимала сторону матери. Тогда время воспринималось совсем по-другому. Даже сравнивать нельзя.
В памяти Одзу промелькнуло рыбье лицо Хирамэ с блеклыми глазками. «Что бы ты сказал о сегодняшнем дне, если бы был жив?»
После ужина Одзу сидел, рассеянно уставившись в телевизор, когда зазвонил телефон.
Наверное, это опять тот самый телефонный шутник.
Я возьму Одзу пошел в коридор, где стоял телефон, и снял трубку. Алло! Квартира Одзу.
Ответа не последовало. Как и говорила жена, человек на другом конце молчал. Было впечатление, что он в молчании ожидает какой-то реакции. Наконец с глухим стуком трубку положили на место.
По средам профессор Ии совершал обход больных.
В эти дни Эйити и другие молодые сотрудники выстраивались у входа в клиническое отделение и ждали, когда появится профессор. Особенно волновались те, за кем были закреплены пациенты. В последний раз они судорожно прокручивали в голове накопившиеся за неделю данные о состоянии пациентов, об осмотрах и анализах. Старались запомнить и обдумывали, какими словами лучше изложить суть в докладе.
Наконец дверь в дальнем конце коридора распахнулась, и в сопровождении заведующего отделением Утиды появился профессор Ии. Его массивное тело обтягивал белый халат.
С какого этажа начнем сегодня?
С туберкулезного отделения на втором этаже.
Молодой медик со всех ног бросился вперед и нажал кнопку лифта.
Во время обхода в отделениях клиники царила необычная тишина. Процессия в белых халатах во главе с профессором проследовала по безлюдному коридору, скрипя по полу туфлями.
Замешавшись в свите, Эйити уперся взглядом в широченную спину доктора Ии. От профессорской спины и плеч исходила уверенность человека, являющегося главным авторитетом во втором хирургическом департаменте.
«Когда-нибудь ты тоже станешь таким», внушал себе Эйити. Он представил себя на месте профессора Ии, как он, чуть приподняв правое плечо, шагает впереди белохалатной свиты.
Профессор вступил в реанимационную палату, где лежал пациент после операции. Четыре дня назад ему удалили легкое. Лечащий врач по фамилии Маки торопливо семенил за светилом, держа в руке конверт с рентгеновскими снимками. Остальные члены группы сопровождения, встав позади, внимательно слушали диалог профессора с Маки.
Динамика после операции положительная. Маки вручил профессору подвешенный к койке термометр. Кровотечение удалось купировать. Температура тоже снижается. Давление и нервная система в норме. Думаю, пункцию брать не нужно.
Профессор приложил к груди пациента новенький немецкий стетоскоп и кивнул.
Вы сказали, после операции прошло четыре дня?
Да.
Сделайте завтра еще снимки. Полагаю, при такой температуре изъязвления трахеи опасаться не следует.
Согласен.
Вынув из уха наушник стетоскопа, профессор обратился к пациенту:
Ну, все идет нормально. Через неделю вам станет гораздо лучше. Все в порядке. Можете быть уверены.
Глаза пациента радостно заблестели. Профессор кивнул и вышел из палаты.
Процессия перешла в другое отделение. Здесь шесть коек стояли напротив друг друга. Лежавшие на них больные в стерильных масках как по команде повернули головы к вошедшим. Это была палата инфекционных пациентов, поэтому старшая медсестра распорядилась, чтобы на время профессорского обхода все надевали маски.
У изголовья старика встал лечащий врач Тахара.
Анализы по-прежнему показывают наличие бактерий? поинтересовался профессор Ии.
Совершенно верно. Тест на прошлой неделе показал пять по шкале Гафки. Четыре недели назад было три.
Что ему даете?
Исконтин и бетион. Хотя я считаю, что бетион нужно чем-то заменить.
Лица сотрудников клиники напряглись. Тахара, рядовой врач, предлагает заменить препарат, который прописал пациенту сам профессор. Иными словами, он выступил против распоряжения начальства.
Нет, бетион сейчасэто то, что нужно. В присутствии пациентов профессор Ии не позволял себе повышать голос, как он это делал, распекая персонал в лаборатории или кабинете. Но было видно, как кожа между бровями наливается неприятной краской. Если мы будем все время менять препараты, у пациента станут вырабатываться резистентные бактерии, и у нас не останется методов его лечения.
Профессор специально произнес эти слова громче, чтобы все присутствующие слышали, и направился к следующей койке.
Ко времени, когда обход шести пациентов был завершен, всем членам инспекционной группы уже было ясно: настроение Старика (так обычно в их круге называли профессора) испорчено.
Завотделением Утида бросил на Тахару злой взгляд, говоривший: «Кто тебя за язык дернул лезть со своими замечаниями?!» Сотрудник, раз осмелившийся испортить профессору настроение, не имел больше шансов вернуться под лучи солнца, сколько бы времени ни прошло. Это было известно каждому, но Тахара, намеренно или нет, совершил этот промах.
Процессии, напоминавшей шествие феодальных вассалов за своим сюзереном, потребовалось полтора часа, чтобы обойти четыре отделения и три специальные палаты. Обход закончился уже после полудня.
Тахара! Можно тебя на минутку?
Утида проводил профессора Ии до его кабинета и, вернувшись, окликнул Тахару. Остальные сотрудники тут же встали с мест и отправились на обед.
Эйити сидел в кафетерии, ел в одиночестве рис с карри и ждал, когда появится Тахара. Хотя они учились в медицинском университете на одном курсе, в глубине души Эйити иронически относился к своему однокашнику, считая его посредственностью. Однако сейчас они с Тахарой вместе работали над докладом на тему «Химические методы лечения послеоперационной трахеальной фистулы», которую должны были представить профессору. Поэтому последствия дурацкой ошибки, которую совершил его соавтор, должны были коснуться и Эйити.
Он доел рис, запил его водой из стакана, и в это время у автомата, выдававшего талончики на питание, появилась сутулая фигура Тахары. Эйити помахал ему рукой, и тот, волоча ноги, направился к заставленному грязной посудой столу.
Ты чего, обалдел? со страдальческим видом спросил Эйити, постукивая ногтем по кончику сигареты.
Э-э?
Зачем ты сказал это Старику?
Но все же знают, что эффективность бетиона при лечении туберкулеза близка к нулю бессильно проговорил Тахара, опустив голову. Моим пациентам это лекарство никак не поможет, сколько их ни корми. Вместо него лучше применять этамбутол.
Старик говорит, что этамбутол можно применять только на критической стадии.
Пациент с открытой формой, у него «пятерка» по Гафки, состояние критическое. И ты не хуже меня знаешь, почему Старик настаивает на бетионе. Он же получает деньги на исследования от фармацевтической компании, которая его выпускает.
Эйити молча зажег сигарету. Ему не надо было рассказывать, что целый ряд дополнительных проверок показал, что бетион бесполезен при лечении туберкулеза. Он относится к препаратам класса тибионов, которые больше не используются даже в Германии, где их впервые синтезировали.
Однако персонал клинического отделения продолжал применять бетион, делая вид, что ничего об этом не знает. Потому что все знали, что средства на исследования для отделения выделялись той самой фармкомпанией.
Но Эйити скривился и посмотрел на горящий кончик сигареты. Оба смотрели в окно и молчали.
Послушай, Тахара, пробормотал Эйити, не отводя глаз от сигареты. Не надо себе вредить.
Что ты имеешь в виду?
Я хочу сказать, чтобы ты больше никогда не говорил об этом лекарстве.
Но ведь я врач. Я лечу этого старика. Я за него отвечаю и хочу, чтобы он поправился.
Все понятно. Я очень хорошо понимаю, что ты чувствуешь. Но ведь мы с тобой часть одной организации. Она называется клиника. Ты не сможешь сломать регламент.
Я не собираюсь ломать никакого регламента
Тогда не надо создавать проблемы завотделением. Он имеет на тебя планы. Понимаешь или нет? Эйити сделал паузу. Но если Старик на тебя разозлится, Утида ничего не сможет сделать.
Утида мне то же самое говорил. Тахара засмеялся с легкой грустью, налил себе жидкого чая. «Если будешь так себя вести, ходу тебе не будет», вот что он сказал
Вот видишь. Потому что это отразится на твоем будущем.
Но как же мой пациент? проговорил Тахара и умолк, поднеся к губам чашку с чаем.
Подумай хорошенько. Я больше ничего говорить не буду. Эйити встал и потянулся. Ладно. Я пойду в библиотеку.
Ты умный парень.
Эйити обернулся на вырвавшиеся у Тахары слова:
Что?
Ты все можешь рассудить.
Да?
Ты обязательно сделаешь карьеру в этой клинике.
Ничего не ответив, Эйити вышел из кафетерия. Вдоль длинного коридора у окон собрались одетые в подбитые ватой кимоно пациенты и медсестры. По-видимому, во дворе работники канцелярии изображали игру в волейбол.
«Ты обязательно сделаешь карьеру в этой клинике».
Слова Тахары все еще отчетливо звучали в ушах Эйити. Чего в них было больше: зависти или сарказма? Зависит от того, как к ним относиться.
«Все правильно. Я хочу сделать карьеру, повторял про себя Эйити, представляя лицо Тахары. А что в этом такого?»Перед его глазами снова встал профессор Ии, уверенно шагающий по коридору. Лет через двадцать он, Эйити, будет вот так совершать обходы в сопровождении персонала клиники.
Доктор Одзу из хирургии! Доктор Одзу! зазвучало в динамике. Свяжитесь с оператором. Доктор Одзу из хирургии. Доктор Одзу.