Джонс пожал плечами.
Жена для тебя важнее. Поэтому и примирение с ней займет больше времени, все естественно. Чем дольше ты знаком с человеком, чем длиннее ваша совместная история, тем больше времени понадобится, чтобы убедить его: ты и впрямь изменился. Помни, сынок: прощениеэто совсем не то же самое, что доверие или уважение. Прощение связано с прошлым. Доверие и уважениес будущим. Прощениеоно в руках других людей и может быть даровано тебе, но уважение и довериев твоих руках, и их надо заслужить. Ты сможешь этого добиться, если докажешь жене, что ты снова стал тем, в кого она когда-то влюбилась.
Тут Джонс внезапно сменил тему.
Скажи-ка, дружок, а как зовут твоего будущего сына?
Генри еще не успел переварить то, что услышал раньше, поэтому затряс головой, словно чтобы прояснить свои мысли. Он улыбнулся и сказал:
Жена хочет назвать его Калебом. Но, возможно, я вернусь домой и буду настаивать на Джонсе.
Старик рассмеялся и воздел руки в воздух:
Ой, нет! Зачем же так поступать с прелестным младенцем! Калеботличное имя. Ты вообще знаешь, кто такой был исторический Калеб?
Нет.
О, он прожил жизнь честно и праведно и стал «победоносным старцем». Почитай о нем как-нибудь на досуге. Думаю, тебе будет интересно. Джонс потрепал Генри по голове, потом улыбнулся, прикрыл глаза и сказал:Генри Уоррен, твой сын Калеб проживет длинную и плодотворную жизнь. Он будет помогать людям жить долго и счастливо. Он будет любить отца и мать, почитать и уважать их. Он будет защищать мать и гордиться отцом. Мать будет лелеять Калеба и внушать ему уверенность в себе и надежды на будущее, и щедро одарит той любовью, какой может одарить только матьи этой любовью он будет дорожить как величайшей драгоценностью на свете. Но именно отец подаст Калебу пример достойной и благородной жизни. Калеб будет наблюдать за отцом, учиться у него, подражать ему. Калеб станет таким же, как отец.
Джонс видел, что по лицу Генри катятся слезы.
Ох, выдохнул тот, с трудом подбирая слова от потрясения, Калеб станет таким, как я?
Да, ответил Джонс. Разве ты не похож на своего отца?
Боюсь, даже больше, чем хотелось бы, признал Генри.
Уверен, отец учил тебя всему, чему мог, и старался как мог, и давал тебе лучшее, что было в его силах, но он также надеялся, что ты обогатишь капитал его мудрости и познаний своей мудростью и познаниямии пониманием. В твоих силах снять с Калеба родовое проклятие, помочь ему преодолеть преграду, и ты можешь сделать это прямо сейчас, в собственной жизни. Ты волен прямо сейчас принять решениесделать свою жизнь такой, какой ты хочешь. У тебя есть для этого силы, есть зоркость. Если ты примешь такое решение, ты сможешь сдвинуть даже горы, вставшие у тебя на пути, и расчистишь дорогу к счастью, а помогут тебе любящие и близкие люди, которые будут уважать тебя за то, каким ты стал.
Однако знай: тебе все еще предстоит разбираться с последствиями некоторых своих поступков. И процесс этот будет непростым. Найдутся те, кто усомнится в чистоте твоих помыслов и честности намерений, кто будет отвращать от тебя других людей, памятуя о твоем небезупречном прошлом. Однако обещаю тебе, сынок: если ты с честью встретишь эти испытания и последствия своих былых неверных решений, если справишься с ними, если искренне покаешься и заслужишь прощение у дорогих и важных тебе людей, то в конечном итоге ты завоюешь сердца даже тех, кто тебя ненавидел.
Даже в разгар битвы всегда помни: тыбудущий идеал Калеба, тыего образец для подражания, его опора, светоч и маяк, его путеводная звезда и твердыня силы. Тытот, кто должен помочь ему прожить сообразно его имени и стать «победоносным старцем».
Генри, чьи брови сосредоточенно сошлись на переносице, смотрел в землю.
Затем он решительно сказал: «Да, я это сделаю, и посмотрел в глаза Джонсу. Мне это по силам».
Джонс ответил ему пронизывающим взглядом, будто испытывая искренность собеседника. Он понял, что Генри не кривит душой. Удовлетворенно кивнув, Джонс поднялся, пожал Генри руку, и на мгновение оба замерли, потом Генри отважился и неловко, но крепко обнял старика.
Я никогда вас не забуду, сказал он, сдерживая слезы.
Когда Джонс с чемоданчиком в руке зашагал в сторону шоссе, Генри Уоррен склонил голову и впервые со времен своего отрочества вознес молитву. Он просил у Господа сил, мужества, мудрости и понимания. Он обещал, что отныне, с этого самого дня, он всегда будет примерным мужем, а вскореи примерным отцом. Он обещал быть добросовестным начальником и верным, преданным другом.
И еще он возносил небу благодарность за встречу со стариком по имени Джонс.
Глава девятая
Всем привет!
Я переступил порог «Пакуй и посылай», и колокольчик на двери громко звякнул. «Пакуй и посылай»одно из самых интересных заведений в нашем районе Оранж-бич. Кроме собственно почтовой конторы, под этой же крышей продаются книги и сувениры, игрушки, складные картинки и головоломки, а также сладости; кроме того, тут торгуют фирменными сувенирными футболками «Морской пес» (они составляют большую часть моего домашнего гардероба). На футболках изображен бравый далматинец в тельняшке, лихой косынке, на костыле и с повязкой на один глаз.
Но и это еще не все. Здесь у нас своего рода клуб по интересам, тем более, что в соседнем доме помещается кафе «Пончик», а местный почтальон, Марк, постоянно бегает возвращается за новой порцией почты и вновь отправляется ее развозить. Вот и получается, что коллектив «Пакуй и посылай» всегда в курсе малейших местных новостей. Состав коллектива таков: хозяин заведения, Тед, седеющий мужчина в очках, яркая личность; Линн, его правая рука, парень с каштановыми волосами. Оба онилюбимцы всего района. И оба радостно ответили на мое приветствие.
Привет, Энди! хором сказали они.
Чем можем быть полезны? поинтересовался Тед. Или ты зашел полюбопытствовать, что новенького под солнцем?
Второе, усмехнулся я. Просто шел на обед и заглянул поздороваться. Ну, и новости узнать тоже.
В китайский ресторан идешь?
Угу. А вы не прочь перекусить, может, присоединитесь?
И рады бы, и живот подвело, да некогда намне до обеда. Но, кстати, несколько минут назад я видел в окно Джонса. Может, ты его еще нагонишь. Он ведь твой приятель?
Хотелось бы мне так думать, откликнулся я. Я ему очень обязан, практически всей жизнью. А в какую сторону он направлялся?
В сторону Дженни, Тед махнул направо.
Тед подразумевал «Золотой дракон»популярный в наших краях китайский ресторанчик, куда все стекались на обед. Заведовала им молодая азиатка, едва говорившая по-английски. Как правильно писалось ее имя по-китайски, мы все толком не уяснили, но произносила она его очень похоже на «Дженни». А потому все называли ее «Дженни», да и «Золотой дракон» чаще именовали просто «У Дженни».
Дженниженщина очень проворная, она поспевает управляться с десятком дел сразу: принимает и разносит заказы, убирает со стола, накрывает на стол, подливает напитки, бегает к кассе, и все это, прижав к уху радиотелефон и принимая ко всему прочему еще и заказы на вынос. Насколько нам известно, готовит тоже Дженни, потому что никому ни разу не удавалось увидеть, кого же она отчитывает на кухне! Единственный ее помощникэто кроткий мексиканец Абрахам. Его все обожают, поэтому он часто подсаживается к посетителям и развлекает их разговорами за трапезой. Имя Абрахама нас тоже повергает в удивление, все-таки живем мы в южном штате, и позволяет почувствовать себя либеральнее, чем мы есть на самом деле. У нас бытует шутка: где еще настоящий южанин может полакомиться китайской стряпней, болтая при этом с мексиканцем, который носит еврейское имя?
В ресторане по обеденному времени меня встретила обычная картина: тут был настоящий Ноев ковчег, потому что к Дженни ходили обедать самые разные люди, и строители, и «белые воротнички»-клерки, и пляжники-серфингисты, и пенсионеры. Яблоку негде было упасть. И, разумеется, Дженни сновала в битком набитом зале, привычно прижимая телефон к уху. Она приветливо помахала мне и указала на ближайший столик по правую руку, сразу за дверью. Как и все столики, он был отгорожен стенкой. Вообще-то он находился у меня прямо перед глазами, но я вошел с ярко освещенной улицы и глаза мои не сразу привыкли к сумраку, а потому я не сразу разглядел старика, который сидел за столикомтак близко, что мог бы ущипнуть меня за руку. Что он и сделал.
Я подскочил от неожиданности, а он расхохотался.
Джонс! воскликнул я.
Джонс встал и обнял меня.
Так и думал, что встречу тебя тут, сынок, сказал он.
Я постепенно привыкал к таким фразам, и все-таки при каждой встрече удивлялся им. Ведь, в конце концов, я выехал из дома всего четверть часа назад, не решив, где именно пообедать. Поэтому яуже не в первый разпопытался выяснить, как Джонс проделывает этот фокус. Я должен был узнать правду.
Джонс! взмолился я. Ну откуда вы знали, что встретите меня именно здесь?
Он пожал плечами.
Просто зашел и сел за столик. А через несколько минут появился ты.
Видно, лицо у меня было совсем растерянное, потому что Джонс довольно хмыкнул.
Я заказал рис с жареными овощами и суп с водорослями. Джонс выбрал мясо в маринаде «терияки». Попивая колу, мы беседовали о моей семье и моем недавнем выступлениия читал лекцию перед аудиторией в несколько тысяч слушателей-бизнесменов, и Джонс, похоже, удивился, когда я упомянул, что рассказывал им о нем.
Не ахти какая интересная тема, скривился он.
Ответить я не успел, потому что к нашему столику подошла Дженни и внезапно упала перед Джонсом на колени. В замешательстве и смущении смотрел я, как она схватила его руку в свои, и быстро, приглушенно заговорила с ним на своем родном языке. В шуме и гаме ресторана было ни слова не разобрать. Джонс наклонился к ней, слушал и кивал.
Это есть честь, которую я не забыть никогда, Чань, добавила она на ломаном английском, снова поклонилась и вернулась к работе.
Момент был неловкий и странный. Джонс внимательно посмотрел мне в лицо своими неимоверно ярко-голубыми глазами, но полностью понять его чувства мне не удалось. В его лице читались нежность, любовь, умиротворенный покой, это я различил, но не померещилась ли мне печаль? Я так трепетно относился к старику, что готов был защищать его от любых обид и опасностей.
Все хорошо? спросил я, не зная, что еще сказать.
Да, мягко улыбнулся Джонс, у меня все отлично, просто прекрасно.
И занялся едой. Я поколебался, но все-таки не выдержал.
Вы понимали, что говорит Дженни?
Старик снова посмотрел на меня с тем же странным выражением на лице.
Да, кивнул он.
Она, кажется, назвала вас Чань?
Именно.
Я долго собирался с духом и всматривался в лицо старика, прежде чем решился на следующий вопрос. Но, похоже, вопрос мой не застал его врасплох.
А если бы с вами заговорил Абрахам, он назвал бы вас Гарсией?
Скорее всего, да, спокойно ответил Джонс.
У меня перехватило дыхание. Изборожденное морщинами лицо Джонса, такое знакомое, было непроницаемо, в нем не дрогнул ни один мускул, и все же оно двигалось, менялось, и оставалось неподвижным! Когда-то я уже задавался вопросом о том, какая кровь течет в жилах Джонсаангло-саксонская или африканская? А сейчас лицо его словно мерцало, и было лицом белого и негра, мексиканца и китайца одновременно. Или же, как неоднократно говаривал Джонс, все происходит только у меня в воображении? Но я с беспредельной ясностью ощущал, что лицо его меняется, хотя оно оставалось неподвижным. Когда я думал о нем как о «Гарсии», то со всей очевидностью видел в нем латиноамериканца. Когда же я принимался думать о нем как о «Чане», то передо мной уже сидел пожилой азиат.
Даже сейчас, когда я пишу эти слова, мне трудно подобрать выражения, чтобы передать свои тогдашние чувства. Бесспорно, то был страннейший и совершенно незабываемый миг за всю мою жизнь, и одновременно мне как будто приоткрылась великая истина, я словно прикоснулся к некоему высшему знанию. Но вот Джонс указал мне на тарелку, произнес простые слова: «Доедай», и таинственное мгновение миновало.
Доедай, нам надо кое-где побывать, сказал Джонс.
Есть мне расхотелось, я прожевал еще кусочек-другой и объявил, что вполне сыт. Оплату за обед я оставил на столе и последовал за Джонсом, а тот, со своим неизменным чемоданчиком, уже выходил из ресторана. Он зашагал прямиком к моей машине.
Куда мы едем? торопливо нагоняя его, спросил я.
По Пляжной дороге на запад, ответил Джонс.
Всю поездку он проспал. Во всяком случае, я считал, что он спит, старик сидел молча, с закрытыми глазами, а я послушно вел машину куда было указано и не тревожил его вопросами. Ехали мы минут десять, после чего Джонс вдруг, без предупреждения, сказал: «Сверни вот тут».
Я свернул и тотчас понял, что мы очутились там, где когда-то впервые встретилисьу пирса городского парка. Не так давно его закрывали на ремонт, потому что пирс повредило сильным штормом. Парковку всю занесло песком, и здесь не было ни души.
Я остановил машину, Джонс пристально посмотрел на меня, будто пытаясь припомнить нечто важное, но не проронил ни слова. Молча выбрался он из машины и направился к пляжу, точнее, к пирсутуда, где у меня когда-то была выкопана землянка, в которой я ютился со своими скудными пожитками. Я шагал за Джонсом. Правда, он меня с собой не звал, но уж наверно, если бы хотел, чтобы я остался в машине, то так бы и сказал, рассудил я
Джонс ждал меня у пирса. Тут он снова внимательно посмотрел мне в глаза и снова ничего не сказал. И вдруг я услышал то, ради чего мы пришли. Сквозь грохот прибоя и пронзительные крики чаек из-под пирса пробивался надрывный плач. Рыдания доносились из моей норы под пирсом, которая до сих пор иногда является мне в снах. Хотя день был жаркий и влажный, по спине у меня побежали мурашки.
Джонс нырнул под пирс, я покорно забрался вслед за ним и нервно подумал: «Может, я попал в собственное прошлое?» Когда глаза мои привыкли к сумраку, я понял, что ошибался. Самого себя в юности я не увидел. Тем не менее, глазам моим предстало столь же жалостное зрелище.
В песчаной норе, поджав ноги, сидел юноша в потрепанных шортах и футболке. Он закрывал лицо руками и рыдал так, словно у него сердце разрывалось. Этот плач, а точнее, тоскливый вой напомнил мне то отчаяние, которое я испытал в этом же самом месте много лет назад. На мгновение мне едва не стало дурно.
Юноша, похоже, услышал наши шаги, он вскинул голову. Наше появление так его напугало, что, как мне показалось, он готов был обратиться в бегствоа может, броситься на нас. Но Джонс встал между мной и пареньком и протянул тому руку. Юноша нерешительно взял ее.
Поди сюда, сынок, позвал Джонс. Выбирайся на свет.
Я вспомнил: с этими же самыми словами он когда-то, уже почти тридцать лет назад, обратился ко мне. «Выбирайся на свет». Тогда я понял Джонса лишь буквально, и теперь спросил себя: а осознал ли тайный смысл его фразы этот несчастный, заплаканный парень? Понял ли он, что именно сейчас прозвучало в его жизни?
Юноша всхлипнул, откашлялся, утер нос рукой. Обросший, волосы спутанные, но чистые. Ну да, конечно, он тайком ходит мыться в душах при пляжах и отелях, вспомнил я, присматриваясь к незнакомцу. Сколько ему? Лет девятнадцать-двадцать, худой, как щепка, и даже в сумраке видно, что весь загорелый и обветренный.
О чем горюешь? спросил Джонс.
Паренек не ответил, чихнул и резко спросил:
Арестовать меня пришли?
Джонс повернулся ко мне и заметил:
Эта фраза еще поглупее твоей «Грабить меня будете?»
Затем снова обратился к юноше:
А есть за что тебя арестовывать? За ворованный лимонад в ящике со льдомвон он у тебя за спиной? Или за незаконное пользование лунным светом и песком под пирсом?
Парень помотал кудлатой головой.
Тогда ладно Джейсон, многозначительно сказал Джонс. Тебе нечего меня бояться. Я всего лишь старик. Думаешь, ты мог бы меня одолеть? он вытянул руки вперед, принял нечто вроде боксерской стойки и качнулся вперед-назад на полусогнутых ногах.
Парень, сам того не желая, ухмыльнулся в ответ, но усмешка тотчас пропала, и он снова глядел на нас ощеренным волчонком.
Откуда вы знаете, как меня звать? Вы вообще кто? требовательно спросил он.
Меня зовут Джонс. Не «мистер Джонс», а просто Джонс. А этоЭнди. Он кивнул на меня.
Так откуда вы знаете?
Подумаешь, задачка. Старик пожал плечами. Я тут гуляю взад-вперед и давно уже за тобой наблюдаю.
«То же самое он когда-то говорил и мне», отчетливо вспомнил я.
Юноша, продолжал Джонс, если ты достанешь для нас по бутылочке лимонада из своего ледника, мы можем приступить к делу.