Ближе к столу.
Особенно для туристов, продолжал Антонио. Вы знаете, туристычужие люди, посторонние люди
И он выразительно посмотрел на Ивана.
Они приезжают в Италию, гуляют по улицам наших великолепных городов, фотографируют древние руины, посещают музеи и
Антонио замешкался, подбирая слово, но потом махнул рукой.
И потом хотят кушать. Но днём рестораны закрыты. Трудно натйти ресторан, который открылся бы раньше пяти часов вечера. Разве что небольшие закусочные, рассчитанные как раз на таких вот наивных туристов. Туристы идут в эти закусочные, получают там плохо приготовленные бутерброды и едва размороженную пиццу
Антонио брезгливо поморщился.
И они начинают плохо думать об итальянской кухне и итальянском гостеприимстве. Они думают, что великолепная итальянская кухнялишь миф, придуманный поварами европейских и американских пиццерий для привлечения клиентов. Нет, синьор Романов, это не так! Итальянская кухня великолепна! Вы согласны со мной?
И Антонио выразительным жестом показал на обеденный стол.
Согласен, ответил Романов.
Туристы ошибаются, сказал Антонио. Часто они не понимают и не учитывают местные обычаи, традиции. Мы, итальянцы, ценим отдых. Дневной отдых. Жизнь коротка, не надо тратит её лишь на тяжёлый труд, уподоляясь роботу на конвейере.
«А он неплохо заговорил на английском, отметил Романов. Может, какие-то фразы ему заготовил заранее тот самый, единственный на фирме знаток английского языка? А он их просто удачно вставляет в речь?»
Поэтому днём рестораны закрыты, Антонио покрутил сжатыми пальцами, словно запирая невидимый замок. Открываются только вечером. Нужно знать время. И нужно знать место. Не место для туристов, где разогретую в микроволновке лазанью подают с кока-колой
Пьетро хихикнул, зажимая ладонью рот.
А то место, где есть настоящее вино Италии, и настоящая итальянская кухня. Проблема в том, что туристу сложно сразу найти такое место. Ончужой. Понимаете?
Романов кивнул.
Чужой! повторил Антонио и выразительно поднял вверх палец. Он может пойти не туда, и обратиться не к тем людям. Но вам
Он пристально смотрел на Ивана.
Вам, синьор Романов, повезло. Вы пришли к тем людям. Возможно, скоро вы поймёте, что значитиметь друзей в Италии. Это значитизбежать ошибок и сделать правильный выбор. Вы видитедля меня хороший итальянский ресторан открыт в любое время. Даже здесь, в Сан-Марино, где большая часть ресторанов и кафе рассчитаны как раз на туристов. Как видите, мои друзья всегда и в любом месте могут рассчитывать на мою помощь. А вы, я вижу, хорошие люди и вполне можете стать моими друзьями. Вы найдёте время для того, чтобы посетить мой «Город развлечений»?
«Да, лихо, подумал Иван. Неаполитанец сразу взял быка за рога. Фигруально выражаясь, так сказать»
Найду, подумав, ответил Иван.
Когда? наседал Антонио. Я смог бы заехать за вами. За вами и вашей спутницей
И Антонио лукаво вспыхнувшим взглядом снова посмотрел на Ларису.
Послезавтра, немного помешкав, ответил Иван. Завтра у меня
Лариса смотрела на него удивлённо.
«Послезавтра выставка», шепнула она.
Романов отрицательно покачал головой и повторил:
Да, мы вместе смогли бы поехать. Послезавтра.
Хорошо, сказал Антонио.
Он заметил замешательство Ивана, но уточнять и задавать вопросы он не стал.
Я заеду за вами, продолжил Антонио. Послезавтра, в восемь утра. Простите, что так рано, но дорога долгая. Полдня может уйти на одну дорогу. Вы остановились в «Гранде»?
Романов кивнул.
Хорошо! воскликнул Антонио. Чудесный отель! Сам часто останавливаюсь, когда приезжаю в Римини. Но
Пьетро сказал что-то Антонио, но тот отмахнулся.
Нет, Пьетро мы не возьмём, с улыбкой заметил Антонио. Он всё время опаздывает. С ним мы точно не успеем!
И засмеялся. Но тут Пьетро не присоединился к его смеху. До конца обеда он просидел хмурый и изредка косо поглядывал на Антонио.
Когда они простились с неаполитанцам и вышли из ресторана, Пьетро, поглядев вслед удалявшемуся Антонио, шепнул Ивану: «осторожней с ним».
И, галантно поцеловав на прощание Ларисе руку, быстро ушёл.
Странный он, отметил Иван.
Да что странного, типичный пылкий южанин! ответила Лариса. Глаз с меня не сводил. Я даже пожалела, что платье с таким вырезом одела
И она выразительно провела ладонью по груди.
Пьетро странный, пояснил Романов. Сначала сам знакомит с этим неаполитанцем, а потом советует быть осторожней. Похоже, он уже жалеет, что познакомил нас с Антонио. Неаполитанецмужик хваткий, и он, похоже, ототрёт Пьетро в сторону. Постарается нас на себя замкнуть. А Пьетро этого боится
Понятно, протянула Лариса.
Она смотрела в сторону. Минуту они молчали, и молчание стало неловким. Они словно испугались того, что остались один на один. Друг с другом.
Хотя едва ли это было для них неожиданным.
«Ты этого хотела?»спросила себя Лариса.
Она отводила глаза. Будто Иван мог что-то прочитать в её взгляде.
«Не в отель, нет, подумал Иван. Нет, не так не сейчас!»
А может
Иван откашлялся и продолжил:
Может, погуляем по улочкам? Монте Титано, красивое место
«Что, Ваня, у тебя с голосом? ехидно спросил проснувшийся чертёнок. От винца местного связки сели или минералки холодненькой попил?»
«Заткнись! ответил ему Иван. Просто погуляем. Немного. Потом вернёмся»
«Да, да, конечно, согласился чертёнок. Чудесное место, согласен! Но номер в отеле тоже неплох»
«Замолчи!»
Хорошо, ответила Лариса. Погуляем
И почувствовала, что кровь приливает к её щекам.
Туман плыл на башнями Сан-Марино. Солнечный день так быстро сменился сумрачным вечером, что они не успели увидеть и почувствовать короткий этот переход.
Они стояли на скальной площадке у стен старинного замка. Облака ленивой рекой обтекали тёмно-серые стены. Накрапывал дождь.
Они стояли у края площадки и смотрели вниз. Там, внизу, под бело-серым потоком облаков, под красноватыми, с трудом пробивающимися сквозь малые оконца в дождевых тучах, лучами закатного солнцалежали разбросанные по земле зелёные, коричневые и тёмно-жёлтые лоскуты полей, виноградников и лесов.
А вдали виднелись вечерние огни Римини и Каттолики.
Холодно становится, сказал Иван. Мы уже три часа здесь гуляем. Может, вернёмся
Вернёмся, согласилась Лариса. В отель
Он обнял её за плечи. О почувствовал, что кожа её подрагивает от вечернего холода.
Он набросил ей на плечи пиджак.
Так теплее
Он и сам удивился тому, как возбудила его эта податливость Ларисы. Она не пыталась освободиться от его объятий.
Нет, наоборотона прижималась к нему.
Он поправил отброшенный ветром рукав пиджака. И рука его невольно скользнула вниз. К её талии.
Ладонь легла на изгиб. Горячий изгиб. Он провёл рукой ниже. Задыхаясь от волнения, он погладил её по бедру.
«Господи, что творю Что делаю!»
Она стояла неподвижно, немного прикрыв глаза.
Он положил ладонь на край платья. Слегка приподнял его, обнажая её ноги. Выше колен, выше.
Кончиками пальцев он провёл между её ног, ощущая страстный жар тела.
Но едва только ладони его приблизились к манящим венериным губам, скрываемым лишь тонкой, ажурной тканью трусиков, Лариса отстранила его руки.
Нет, не
Она не договорила.
«Дурак!»
Иван не мог успокоить дыхание.
«Что ты задумал?»
Он не мог понять. Какое-то странное раздвоение. Мысли, осторожные мыслибыли сами по себе. А тело, будто сорвавшаяся с привязи собака, не подчинялось мыслям, не подчинялось вообще ничему, кроме охватившей его страсти.
Вернёмся, тихо сказала Лариса.
Иногда ему казалось, что это сон.
И, может быть даже, не его сон.
Он не осознавал до конца, что происходит. С ним и Ларисой
Возможно, и Лариса происходящее казалось сном. Потому она была так раскованна. Потому ей было так легко.
Иван был уверен, что она поднимется в свой номер. Как заворожённый, смотрел он на светло-серый свой пиджак, наброшенный ей на плечи.
Она не снимала его. Не снимала, когда шла по лестнице отеля.
«Оставь, оставь себе!»повторял Иван.
Отчего-то он боялся того, что она снимет пиджак и отдаст ему.
И на этомвсё кончится. Кончится сон.
Она уйдёт. Поднимется к себя. Он вернётся в свою комнату. Не сговариваясь, повинуясь лишь доводам холодного, будничного, серого рассудка они постараются забыть, раз и навсегда забыть эти несколько минут, проведённых на скальной площадке в маленькой республике Сан-Марино. Несколько минут вечерапод дождём.
Они забудут.
Она поднималась. Она миновала свой этаж. Выше
В отелетепло и сухо. Они согрелись. Но она не снимала пиджак.
Иван невольно немного обогнал её. Словно боялся, что сейчас она непременно заблудится, потеряет дорогу.
«Идём, шёпотом повторял он. Идём».
Они зашли в номер. Он включил настольную лампу.
Теперьона сбросила пиджак на пол. Подошла к окну. Стояла молча, неподвижноминуты две.
«У меня в баре кажется, вино есть, тосканское», лихорадочно вспоминал Иван.
Впрочем, он и сам не мог понять, почему он вспоминает именно о вине. И потребуется ли им это вино. И что им вообще потребуется. И что будет
Он не выдержал тишины.
Он подошёл к ней и попытался обнять. Она отстранила его руки. Кочиками пальцев провела по его лицу.
У тебя номер большой, тихим, евда слышным голосом сказала она. У меня меньше.
Да
Он сглотнул слюну и повторил:
Да.
И добавил зачем-то:
Люкс. Понимаешь, люксы всё время больше. Это, конечно
«Что я говорю? Зачем? Нужно сказать что-то другое, другое Не нужно бы этого делать, но я не хочу, чтобы она уходила. Не хочу!»
Она прошла мимо негок постели.
Сбросила туфли. Расстегнув на вороте пуговицы, сняла платье.
И Ивану показалось, будто тот вечерний туман спутился вниз со скалы, проник сквозь стены, забрался в комнату. И стал не туманом уже, а пеленоюбелой, слепящей, сладкою.
Он смотрел, как снимает она лифчик и трусики. Он смотрел на её тело, наконец-то открывшееся ему манящее, обнажённое женское тело, на её груди с заострившимися и порозовевшими от страсти сосками, на тонкую, мягкую даже на взгляд кожу живота, и нижена треугольник волос между стройных ног, заветное место, источавшее, казалось, самый сладкий в мире аромат.
Аромат любви и женской плоти.
Он смотрел, как сбрасывает он одеяло на пол. Как ложитсяи смотрит на него.
Он не помнил уже, как разделся догола, открывая её взгляду своё теломускулистое, когда-то хорошо обработанное спортом тело.
Он лёг рядом с ней.
Она погладила его грудь. Живот.
Он чувствовал, как сладкая кровь притекает в низ живота. И туманный морок сменяется огненным возбуждением.
Он лёг на неё. Всем телом прижимаясь к ней. Ощущая мягкость живота и упругую твёрдость грудей.
Он целовал её. Язык его ласкал её рот, он пил её слюну, сок её тела.
И когда часть его тела проникла в её лонокрасные огни поплыли у него перед глазами, густая кровь забилась в висках.
Её ладони легли ему на спину и ноготки её острыми иголочками прошлись по его коже.
Не было уже ничего, кроме страсти. Плавящей тело страсти.
И ему хотелось, чтобы она была бесконечной.
Но кто бы мог выдержать такую бесконечность?
11.
«Невозможно быть всегда внутри этой скорлупы. Она слишком тонкая. Её ничего не стоит разбить»
Ставицкий был один в пустой квартире.
Он вернулся раньше, чем рассчитывал. Всё как-то не клеилось
Всё было не так, как прежде Встречи получились скомканные, пустые и, большей частью, бесполезные. Половину из намеченных в Европе переговоров вообще пришлось отменить.
Разве только с Войков получился какой-то разговор По крайней мере, он согласился с его планом.
Впрочем, был ли у него выбор?
Но и это согласие было каким-то вынужденным, вымученным. Почти чтоневольным.
Казалось, что и Войков, будь у него хоть малейшая возможность, отказал бы Николаю. И предложил ему
Ну, скажем, подумать ещё немного. И не спешить сворачивать бизнес в России.
«Я разучился убеждать людей. Я теряю кураж Или как сейчас говорят? Драйв? Это много значит в бизнесе. Очень много. Войков скоро перестанет мне верить Он и сейчас уже не уверен в правильности моих расчётов. Он, как видно, полагает, что я могу держать бизнес под контролем только в спокойных, предсказуемых условиях. И в надвигающейся буре мне штурвал не доверить Я же читаю, читаю это в его глазах! Он так и хочет сказать: «Уйди, уйди в сторону, пока я сам тебя не отодвинул!» Да, хочет сказать. Но пока не решается».
Он вернулся в Москву на два дня раньше намеченного срока.
Прилетел ночным рейсом.
Квартира встретила его темнотой и тёплой, душной непроветренностью комнат.
Непривычным одиночеством.
«Домработница не приходила»
Ставицкий зашёл в прихожую, включил свет, закрыл за собой тяжёлую, металлическую, лакированными дубовыми панелями обшитую дверь.
Щёлкнул замок, и в тишине квартиры звук этот прозвучал отрывисто и громко. Как выстрел.
Ставицкий вздрогнул.
«Да хватит тебе Совсем расклеился. Распустил себя, расслабил нервишкивот они тонкими верёвочками и провисли. Чего дёргаешься, Коля? У тебя бизнес законный, спокойный. Да и не стреляют давно, никого не стреляют. И никогда. Не те времена, не те нравы. Это пускай обыватели думают, что у нассплошной криминал. Ты-то знаешь, Коля, что давно уже не криминал проблема. Сама жизньодна сплошная проблема. Безо всяких выстрелов На рулетке по правилам играют, а у государствасвоя рулетка. Как хочет, так фишки и двигает. И завтра же всё переиграет. И все твои планыв трубу!..»
Ставицкий снял лёгкую дорожную куртку и повесил на приоткрытую дверцу шкафа.
«В трубу!»
Он не любил развешивать одежду в шкафу, не любил вешалки. Носки и брюки разбрасывал где попало, отчего Лариса не раз ругала его, а домработница постоянно требовала прибавки к зарплате за постоянные поиски затерявшихся в недрах квартиры несвежих сорочек.
«Лариса Да, она ещё не вернулась».
Он оставил сумки в коридоре, ногой отпихнул их ближе к стене. Чтобы не мешали ходить.
Принял душ.
Одел халат.
И долго сидел на диване в гостиной, неподвижным взглядом гипнотизирую резного индейского божка с выпученными глазами, что сидел на краю шкафа, поджав под подбородок деревянные свои, красно-чёрные ноги.
На божка взгляд Ставицкого никак не действовал. Божок растянул губы в издевательской ухмылке и показывал Николаю кончик тёмного языка.
И тебе на меня наплевать, прошептал Ставицкий и отвернулся.
«Я теряю власть. Теряю власть над людьми, над бизнесом, над деньгами. Мир меняется. Он больше не подчиняется мне. Даже та часть мира, которая когда-то была у меня под контролем. Я и над собой больше не властен».
Он поднял руку, поднёс её ближе к глазам. И в предрассветном сумраке с тревогой увидел, что кончики пальцев подрагивают.
«Слабость Слабым можно быть на Западе. Это там любят строить приюты для убогих. В России слабостьсмерть. Медленная смерть»
Он подумал, что, быть может, стоит прилечь и поспать немного.
Может, он просто устал.
И пары часов сна будет достаточно для восстановления сил.
И веры в себя.
Но сон не шёл. И Николай чувствовал, что сон едва ли что-то изменит. Немного поможет, но не спасёт.
Проспи он хоть суткилегче не станет.
Ставицкий дождался рассвета. Жалюзи на окнах стали розовыми от рассветных лучей. А потом бледно-жёлтыми от молодого утреннего солнца.
Он сидел на диване в странной, сходной с параличом неподвижности.
Леность мысли, отупение, обречённость охватили его.
Захотелось
«Нет, к чёрту! Только не напиться! Исключено»
Он встряхнул головой. Сама мысль о водке показалась ему отвратительной.
Нет, с ног он ещё не сбит! Не свалился на землю. На лопатки его пока не положили.
Пусть хоть всё тело дрожит, а не только пальцы; пусть судорога его скрутит в узел, пусть сердце болит и полголовы откажет, пусть!..
Но он будет жить. Обязательно будет. И выполнит свой план, и заставит следовать этому плану всех. Всех, кто задействован в его бизнесе.
Он их всех заставит! Он вытащит деньги из этой чёртовой, давящей, душащей его России. И пусть потом она провалится со всей своей непредсказуемостью и непостижимостью.