Если кого что-то не устраивает, пожалуйста, мы не держим!
Хорошо, говорю я, Вы меня увезёте из лагеря или мне самой? спрашиваю я и представляю как я на велосипеде волоку всю свою ручную поклажу (а это большая сумка, несколько маленьких и штатив для фотоаппарата. Брала для творческих занятий). А ещё Мирошка. На багажник или на раму? Двадцать семь километров по трассе. И ужасаюсь!
Сегодня не увеземзавтра! отвечает директриса.
Я снова говорю «Хорошо», поднимаюсь и выхожу. По дороге вспоминаю, что не сказала присутствующим «Прошу прощения» и досадую на рассеянность. Отправляюсь к себе.
Только бы Мирошка не расстроилась. Как сделать всё быстро? Без истерик, без любопытных глаз, без лишних разговоров? Вхожу в комнату и включаю соображалку. Я ни за что не останусь здесь до утра! Но как смыться сегодня?
Оля! Тётя Оля! Если она не уехала в свою Германиюнаверняка, поможет! И я хватаюсь за телефон. Всего двадцать семь километров! На машине15 минут. Дозваниваюсь! Да, Оля дома, какое облегчение! Сейчас приедет. Согласилась сразу. Только переспросила: «Ты точно решила?» Уж что-что, а решения я принимать умею.
Наспех собираю вещи. Хорошо, что постирушки не успела отнести к дальнему корпусузапихиваю мокрые вещи в дополнительный пакет. Всё-таки, хорошо, что не своим ходом.
Испытываю облегчение. Голова трезвая. Что-то в этом лагерном отдыхе было не так. Как бы я себя не убеждала в обратном. Но уже завтрая понимаюначнутся трудности: прямо сейчас я безработная, доходов и вариантов приработканет. В лагерь я поехала с надеждойпристроить себя и дочь на какое-то время. Чтобыгде жить и что есть. Значит, нужно будет этом думать снова уже завтра. Но!
Свобода для меня превыше всего! Чувствую это. Радуюсь за своё решение. Умиляюсь решительности. Свобода выбора, верность себе и умение отстоять своё мнение. В голову лезут ещё какие-то «лозунги» отгоняю. Давай без пафоса, дорогуша. Без водевиля. Поближе к жизни. Главное, как бы слинять, чтоб дети не видели? Чтоб без проводов и громких слов прощания. Не хочу травмировать детскую психику. И своютоже. А завтра они уже не вспомнят. Короткая у детей память.
Забегаю в домик, где дочкин отряд, спешно собираю её вещи. Мирошка не очень понимает, что происходит, пытается выспросить.
Мам, ты куда? Ты зачем собираешь все вещи?
Молчу как Штирлиц. По местной традиции. Признаюсь только, что скоро приедет тётя Олядевочка рада. Ну и славно. Никак не могу найти дождевик.
Где твоя сиреневая куртка и сапоги, кажется, я уже готова оставить половину вещей здесь, если не найду.
Не знаю, задумывается Мирошка и убегает искать ещё где-нибудь.
Мимо меня туда-сюда ходит женщина «Что за жизнь такая» Мирошкина первая воспитательница. Чувствую, что одна из докладныхеё рук дело. Догадываюсь, что о моём отъезде она тоже знает. Не знаю, как вести себя при ней. Сначала думаю, что скажу, что знаю про докладные, потомпередумываю. Зачем? Женщина сделала, как считает нужным, правильным, не виню её. Ухожу со спокойным сердцем. Нужно собрать мои собственные вещи. Мирошка пока с отрядом.
Снова в своих апартаментах. Вещи собранымои и Апельсинкины. Ничего не хочу оставлять после себя, сбегаю по интеллигентному. Последний штрих. Снимаю постельное белье и направляюсь к «самой старшей начальнице», завхозудругими словами. Вежливо и с улыбкой сдаю грязные тряпочки. Проверяет и пересчитывает. Отличноничего не должна! А дело уже к позднему вечеру. Когда ж доберёмся? Звонит Оляура, уже здесь!
Оля, мы сейчас!!! ору радостно в трубку.
Последний заход в столовуюдочь лопает второй ужин, нужно её забрать. У самой никакого аппетита. Столовая полна народу. Придётся забирать при всех. Стараюсь быть незаметной. Проскальзываю между детьми к столику Апельсинки. Прошу дочь предупредить своих об уходе и устремляюсь к выходу. И тут ко мне наперерез бросаются две воспитательницы. Чую неладное. Теряюсь, куда бы скрыться??
Как и опасалась Начинаются уговоры. Искренние и трогательные. Слушаю. Всё понимаю. Жалею девчонок, что зря тратят энергию.
Ты возьми один день выходной, подумайи возвращайся, говорит одна.
Будь выше этого, доведи дело до конца, к тебе дети привыкли, как они без тебя? перебивает с пафосом другая.
Куда в нашем деле без пафоса? Мыпедагогизнаем, чем крыть, и на какую мозоль давить. Но детскую психологию хорошо знаюбыстро привыкли, быстро отвыкнут, поэтому этим аргументом не убеждаюсь. И вместе с тем понимаю, что нет таких аргументов, которые бы меня заставили сейчас остаться. Кажется, я готова была к этому отъезду с первого дня. Интуиция?
Девочки, я всё понимаю, нонет! Как вам объяснить? У меня мозг устроен иначе у меня цели другие мне некомфортно всё это разборки, жалобы, докладные
На секунду я представляю себе, что осталась. Гипотетически. Ещё представляю ежедневные замечания, оговаривания и слежкунет! Я не готова засорять свой астрал эмоциональным мусором. Но как это объяснить? Просто, если есть возможность избежать пребывания в негативея предпочитаю избежать. Понимаете?
Первая воспитательница говорит что-то ещё. Кажется, про то, что все люди разные. Вернее, не кажется, так и говорит. Но я не хочу быть жертвой и не хочу жалости, я улыбаюсь и продолжаю пятиться к дверям. И тогда говорит вторая:
Мне в первый или второй день сказали написать докладную. Я до сих пор себя чувствую неловко.
В моей голове щелкает и я на мгновение удивляюсь. Она тоже написала? Не может быть! И ещё больше убеждаюсь в правильности своего выбора. И вспоминаю Сапкоса из «Сахарного ребёнка».
Кто вожатую слушает, а у кого и своя голова есть , говорил он.
Я прощаю тебя, глажу руку Тане (её зовут Таня). И понимаю, что говорю пафосные вещи.
Мне становится стыдно и не по себе. Что я тут устроила?! Не хватало ещё, чтобы людей мучило чувство вины после меня. Нет, я не останусь. Лучше уеду. Не хочу больше никак разговоров. И признаний. Лучшеневедение.
Ты, как только ушла, Игорь Владимирович первый же сказал: «Это не дело, что педагог уезжает!» продолжает первая (Лена) скороговоркой рассказ про тот самый педсовет.
Да-да, директорша как ушла, мы так до конца всё и обсуждали, что тебе нельзя уезжать, дополняет информацию Таня.
Значит, при директорше не обсуждали, щелкает у меня в голове повторно. Побоялись. Не понимаю этих людей. Читала как-то про иерархию на западе и востоке. На востоке начальству не смеют возражать, а, к примеру, в Америкенаоборот, дистанция между людьми на работе меньше. На равных почти. У нас, конечно, не Америка, но Надо срочно делать ноги! Бог его знает, что ещё ожидать от таких высоких отношений. Но почему-то продолжаю стоять и слушать. Зачем? Тешу самолюбие? Жду, что все одумаются? И скажутэто нелепое недоразумение, мы ничего не писали на тебяМирошка уже несколько раз нетерпеливо дёрнула меня и за руку, и ногу.
Там тётя Оля ждёт, ну пойдем уже!
Спасибо, девочки, всего хорошего, решаюсь, наконец, покончить с этим и устремляюсь я к выходу.
В комнатеопять испытание. Девочка (уборщица домиков) из соседнего номераникогда не заглядывала, а тут
Ой, Вы уезжаете? Что-то случилось? Вы плакали?
Ничего не случилось. Уезжаю. Не плакала, говорю я искренне и правдиво. И хватаюсь за сумки. Нужно всего лишь донести до ворот. Дальшесвобода! Девочка вызывается помочь. Славно!
Топаем по улице. Дети кричат в следони как раз вышли из столовойспрашиваютВы куда? Отвечаю невнятно. Что-то себе под нос. В надежде, что не расслышат. И прибавляю ходу. Спешу изо всех сил. Совсем не хочется показных зрелищ. Фухх, я за калиткой. И тут
Позади кто-то вскрикиваетоборачиваюсьстайка ребят несётся мне вслед с воплями:
Не уезжайте! Пожалуйста! это Таня с Леной постарались. Хотели как лучше, разумеется.
Ну вот, хотела незамеченной Не вышло. Дети, минуя калитку, подлетают большой кучей и облепляют меня со всех сторон. Целый отряд. И просят, просят, просят остаться. Начинаю кукситься от слёз. И не очень понимаю, как остановить это безумие. Единственное, чего хочетсяэто провалиться сквозь землю.
И вновь «выручает» начальник смены. Со строгими глазками на лице и руками в карманах он неожиданно вырастает где-то сбоку (надо же, каковснова следит?) и чего-то гневно кричит. Догадываюсьдети вышли за территорию лагеря. Ну, на самом деленет. Это только калитка, отделяющая от хозпостроек. И всё ещё территория лагеря. Но всё равно хорошо, что ругает. Вовремя. Мне на руку.
Вас ругаю, говорю девочке-вожатой, она стоит передо мной.
А, всё равно! дерзко отвечает она.
И я приятно удивляюсь её ко мне расположению. Но крики начальника смены всё же приносят результат. Потому что дети как-то неожиданно и сразу отступают. Послушныеотмечаю про себя. Иерархия. Дети, есть дети. Даже хорошо, что послушные. Но одна девочка словно не слышит и продолжает на мне висеть. Это Лера. Прошла всего неделя, а она так привязалась! Мы много времени провели вместеготовили рубрику на утреннюю линейку. В голове пролетают воспоминания своих влюблённостей в учителей, воспитателей и просто в хороших взрослых. Прижимаю девочку крепче и отпускаю.
До свидания, Лера, говорю и смотрю на Апельсинку.
Она стоит совсем рядом, стоит и умиляется. А обычно ревновала, если кто-нибудь из ребят показывал свою симпатию. Потом, когда дети отходят, с восторгом говорит:
Мама, а тебя все тут любят!
Не знаюрадоваться этому или огорчаться. Пожалуй, всё-таки, радоваться. Мысленно благодарю своего спасителяначальника смены с руками в карманах, восхищаюсь детской наблюдательностью и, что есть силы, шлёпаю к воротам, волоча за собой сумки. Ойй, мне же ещё за велосипедом возвращаться! К этим же постройкам. Очень надеюсь, что дети к тому моменту уже уйдут в корпуса.
Привет, Оль! радуюсь подруге-выручательнице, Германия подождёт? Оля улыбается, она всё видела. Наше прощание. Стайку детей.
Ага, подождёт! Завтра нас на поезд проводите, радуется она своей выгоде.
Грузим вещи. Тётя Оля предлагает пристроить и велосипед. И даже проводит какие-то манипуляции с багажником и убиранием сидений. Но я решила Апельсинку отправить машиной, а сама проветриться на железном коне. Мне нужно подышать головой. И подумать. Но из вежливости я позволяю попробовать пристроить велик в багажник. Но у Оли, увы, не джип.
Осторожно, не поцарапай! беспокоится она за обшивку машины.
Но какое там! Велосипедне резинасложился, растянулся. Как говорят хохлы: «Нэ лiзэ!». Достаю его обратно и возвращаю на землю. Объятия на прощание. А на часах уже десятый.
Так-так, час два это я приедувы уже спать будете? спрашиваю.
Ой, вряд ли, заверяет подруга. Разве они уснут. Это она про мою Апельсинку и своего сына. Они же тоже полгода не виделись.
Тогда ждите! Буду!
Дочь отправляется домой с комфортом и вещами в машине. А я сажусь на своего железного коняи
Свабода! Свааааабоооооодаааааааа! Свааааааааааааааааааааабооооооооооооооооооодааааааааааааааааааааааа! ору на весь лес и кручу педали что есть сил.
Белый туман, мой зефир, молочное облако, ковёр-самолет раскинулся вдоль дороги. Как на заказ. Устроил персональное прощание. На этот раз останавливаюсь, чтобы сфотографировать. Хотя бы на телефон. Стремительно смеркается. От этого немного не по себе. Но собственный поступок предаёт мне столько сил, что я уже ничего и никого не боюсь. Отчётливо понимаю это. И принимаю в себе нечто новое.
По обочине пыжится Иван-чай. Яркий фиолетовыйисключительно хорошо сочетается со свежей зеленью! Хоть и вкус у негофу, тошнотворный. На любителя. Ещё несколько раз останавливаюсь, чтобы сфотографировать окружающие красотыкто знает, когда я в следующий раз выберусь из города. И любуюсь, любуюсь, любуюсь
А через полтора часавсего полтора часая на месте. Дети не спят, меня ещё не ждутя неожиданно рано. Наверное, от эмоций у меня включился дополнительный двигатель, и я преодолела путь в обратную сторону в два раза быстрее.
Ты хорошо подумала? спрашивает подруга снова и заваривает мне кофе.
Это я попросилахочу не спать всю ночь. Выпиваю две чашки. У меня аффект от поступка или я надышалась свежим воздухом?
Здесь, в городе теперь справишься? продолжает подруга.
Улыбаюсь. Я думала об этом всю дорогу. И я поняла себя ещё больше. Я сделала правильный выбор. Теперь я знаю, что такоевзять ответственность за себя и свои поступки. Теперь я знаю, что такое ответственность. И я справлюсь.
История седьмая. ВШИВАЯ
(Навеянное детством мамы Мирошки)
Помню, как мы сбегали с мамой из лагеря. Чемодан бросили, ни с кем не попрощались. В середине смены.
Он назывался «Дзержинец» лагерь для детей милиционеров. С хорошим расположениемза городом, в соснах. Но моя мамане милиционер. И папатоже. Даже приблизительно. И не были никогда ими. В этом лагере я очутилась по блату. Семейному. Мамин братбыл как раз милиционер. Заслуженный работник органов. Как говорила мамав погонах и при статусе. Вот он маме и подогнал путёвку. Хотел как лучше. А получилось как у нас с Мирошкой. Примерно.
Помню, когда я узнала, что поеду на смену за город, я начала мечтать. О чём? О волшебстве, конечно! Как ятакая вся распрекраснаяпользуюсь успехом у мальчиков, которые на меня заглядываются, и уважениему девочек, которые со мной советуются. И всё должно было быть именно так.
Наверняка, у мамы тоже были свои приметы. Она нарядила меня в самое лучшее платье. Не знаю, откуда оно у меня и взялось по этому случаюя его никогда раньше не видела. Голубенькое такое, нежное, с цветочным принтомкакие-то бежевые крошечные бутончики по всему подолу, на рукавах-фонариках и даже на поясочке. В общем, я в самом деле была распрекрасная. Вот только платье это я в лагере больше так и не надела. Как сняла по приезду, так и не видела больше. А кто его стирать будет? Маркое такое. На дворе советское настоящеестирку из лагеря увозят в какую-то прачечную, назад всё возвращают в мешках вперемешку, а раздают на вечерних линейках.
Чьи штаны? Трусы? Платье? Не подписано! В сторону! кричит дежурный по тряпочкам. И раздаёт одежду тем, кто узнал свою. А если никто не узналтопиши, пропало.
В общем, про платье я ничего не помню больше. А кроме него у меня ничего распрекрасного в этом «Дзержинце» для детей милиционеров так и не случилось.
Перед самым отъездом мы с мамой, как и все ребята, проходили комиссию. Помню, как мне голову проверяли. На педикулез. Долго так. Роются чего-то у меня там, ищут. Мама насторожилась.
Это мы голову яйцом моем. Укрепляем, говорит, Наверное, плохо смылось.
А я подумалачто ж они, гнид от яичного белка отличить не могут? Вернее, я тогда ничего «такого» не подумала. Подумала много позже, а тогданет. А что о ерунде думать? Я просто не придала значения. А зря.
Так вот. Началось всё с этого дурацкого яичного белка. Уже в лагере, когда мы вышли из автобуса, нас почти сразу стали распределять по отрядам. А зачем распределяли, спрашивается? Всё равно потом всех привели в один общий баракэто такой большой деревянный сарай с перегородкой между мальчиками и девочками. Хотя, наверное, были и другие бараки, с другими отрядами. Я не успела понять. И не успела рассмотреть, всё так стремительно произошло.
И вот начинаем мы жить в этих бараках. Еще дня не живём, а у нас уже проверка по тумбочкам. У меня бабушкины пирожные забрали. Из овсяных хлопьев. Уж как я их любила! Изо всех сил бабулю упрашивала, чтобы мне с собой сделала. Она не хотелазнала же, что я не съем. Не успею. Вот и не успела. А еду в тумбочке никак нельзя в лагере держатьантисанитария! Вот и конфисковали. Это забрали, значит. Просто, я в лагере для детей милиционеров, поэтому и говорю такие слова. Употребляю. Специальные. Профессиональные.
Пирожные конфисковали, конфетытоже, с чем дружить с девочками? С чем знакомиться? А знакомитьсясамое время! Ну, мы и начали. Уж не помню как, но многие подружились. Не со всеми, конечноэто просто невозможно: если встать у крайней кровати и посмотреть в ряду на последнюю, то получается очень много. Я даже не знаю, сколько. Это о том, что отряд был очень большой. А дружбавопрос интимный (это не милицейское слово. Точно не милицейское! Ну, ладно!), дружить можно вдвоём, втроём Как-то так. А не всеми койками.
Вот и появились у меня подружки. Хоть и без конфет. Пришлось постараться. А у меня характер такойя много не говорю, больше слушаю. И присматриваюсь. А если говорю, то наивная до невозможности. Лишнее могу сказать по этой своей наивности. Ну и сказала. Поделилась с подружками «про смешное» что медсестра яичный белок со вшой спутала! Хотела как лучшеповеселить, над медсестрами посмеяться. Веселье вместо сладкого. Вот, глупая! Девочки посмеялись, а я обрадовалась, что нашла единомышленников. А они то, как раз, и не по этому поводу смеялись.