Долгие годы она ездила летом в этот дом у Морачи. Да и зимой они приезжали в Подгорицу, потому что Тито хоть и любили, старые люди все равно называли город по-старому, и их кто-нибудь отвозил к дому. На горах лежал снег, и Славице даже больше нравилось там зимой. Все было суровее. И даже магистраль над рекой, издали она казалась опасной тропиночкой, как на фотографиях, которые у Славицы были собраны в конверте, фотографии из детства. Но ни одной не было как-нибудь, хоть чем-нибудь связанной с религией. Ведь там же были монастыри кругом, церквухи А у Славы были фото Морачи в тумане или после дождямутной, страшной. Или в каньоне, среди камней и скал она извивалась, бушевала, кипела И мальчишки в ней купались. Жуть, какая холодная она была в верховьях, в горах. А около дома росли яблони, и ужасная бабушка Аны и бабушка Славицы варили варенье из яблок, которые падали в траву, ранние самые. Получалось повидло. И его мазали на блины
Ей казалось, что в Америке слишком много Бога. Нельзя было красиво выйти замуж без Бога. Потому что, если не в храме, то в даун-тауне, в суде, стоишь в очереди с мексиканцами, чтобы тебя зарегистрировали. Нельзя красиво встретить Новый год, потому что все отмечают Рождество и даже выкидывают елки к Новому году. Из-за повсеместного присутствия Бога Америка иногда казалась такой провинциальной, отсталой Хотя католицизм и протестантство были куда более гибкими религиями, чем православие. От православия веяло какой-то дремучестью и забитостью, перед чем надо дрожать в страхе, причитая «Господи прости, Господи прости, прости Господи, споди споди» И если и можно верить только из одного страха, то у Славицы вообще преобладала брезгливость! Ложка эта жуткая из детства! В современной же американской церкви все было доведено до телевизионной истерии и опошлено до бесстыдства пастора, телесвященника, заливающегося слезами и потом орущего на всю страну, раскаиваясь в том, что кого-то выебал!
К приходящим на АА митинги не по собственной воле, а потому что назначила полиция, относились с недоверием. Вот они все стояли в очереди к председателю собраниячтобы тот отметил их присутствие на карточках. У кого зеленые, у кого розовые. Эти люди никогда не задерживались, а поскорее спешили к своим машинам. И сейчас председатель попросил парня перед Славицей помочь убрать стулья, но тот, извиняясь, стесняясь, сказал, что не может, что должен вернуться на работу, приехал, мол, во время ланча. Люди с карточками никогда не знакомились с постоянными участниками АА митингов, никогда не лезли с вопросами. Люди с карточками никогда не приносили тортов на свои именины и никогда не получали значков за 10,15,20 дней трезвости Люди с карточками были как воры! Они не разделяли убеждений Анонимных Алкоголиков. Они приходили сюда, потому что так назначила им полиция. Потому что без карточки с отмеченными посещениями с них не будет снято обвинение! «Полиция совершает предательство по отношению к настоящим членам АА. Славица протянула свою розовую карточку и тоже извинилась за то, что не может остаться. Полиция назначила нам Бога раз в неделю, на 52 недели. О'кей, Бога, как каждый Его понимает. Но принеси доказательство своей веры!» И получалось, что в каком-то смысле это «Бог» расписывался на карточке. АСлавица уже несколько раз подделывала «Божью подпись», потому что надо было показывать карточку и в школе, в SPAN. «Вовсе это не поворот воли и жизни к Богу (3-й шаг). Атем более что для многих всю жизнь Богом был и есть алкоголь!»
Она вернулась домой, где, к великому ее удивлению, Раечки не было. Но с Раечкой все равно нельзя было напиться. А ей уже хотелось, безумно хотелось выпить. Так, чтобы завершить вчерашний вечер. Она как-то конвульсивно допила вино. И так же конвульсивно стала звонить каким-то знакомым, забытым ею людям, выискивая в памяти кого-нибудь не очень раздражающего, с кем можно поддать и напиться. Да, это было целью. А «смиренно просить Бога, чтобы Он убрал бы ее изъян» (7-й шаг) скуластая девушка не хотела.
11
да я себя, может, ненавижу за то, что красивая, а? Что ты вообще понимаешь в моих, моих внутренних да, в моем нутре!
Уже даже очень неплохо понимаю, научился. Ты уже можешь через двадцать минут, а не через два часа кончить!
«Шат ап!» Ты понимаешь в кинокамере! Вот и снимай! Слава подняла воротник плаща Димитрия, надетого для съемки.
«Все равно у тебя камера валяется, киношник Меня хоть сними!»заявила она ему, своему «старому» любовнику, приехав вдруг, не видя его месяцев восемь уже. Не найдя никого подходящего для пьянства, обзвонив всех и не найдя его телефона, явившись без звонка. «Ты должен ценить! Я к тебе, как в Белграде к друзьям приходят. Без предупреждения и с бутылью!» Бутыль была уже выпита. Уже втораякрепче, вискина четверть была пуста.
Димитрий жил в половине дома и сзади него был малюсенький дворик. Там они и стоялиДимитрий с камерой на крыльце, яркая лампа направлена на Славу, она у куста с красными ягодами.
Ягодки-ягодки, передразнил он, а сама их пообрывала! Варвар Читай уже Э, не пей, ничего не понять, что ты читаешь!.. Чего ты так быстро стала пьянеть, а? Помню, ты была посильнее. Возраст годы, года-года!
Я тебе сейчас как дам! Сам хуй старый Ты даже полысел за время нашей дружбы. Кошмар! Я знала человека, полысевшего на моих глазах! И что тебе не понять? Ты должен наизусть мои стихи помнить, нахал!.. Ой, я пойду пописать
Она пихнула его, качнувшись, проходя мимо, и он успел сунуть свое лицо между ее щекой и плечом, поцеловать не успел. Она захохотала: «Нежности какие! Надо же!»и пошла в туалет.
Димитрий решил, что «снимать хватит», и, выключив лампу, тоже вошел в дом. «Чего тебе надо, неугомонная баба? Живи со мной!»сказал он ей лет пять назад. Она тогда прибежала тоже вот так, без предупреждения. Они пили, музыку слушали, он ее фотографировал. Какие классные фото получились! Но этой «неугомонной», ей, конечно, все не нравилось. Это не так, то не сяк, тут тень, здесь складка!.. «Тьфу! Перфекционистка хуева!»ругался он потом. А в тот раз они несколько суток из койки не вылезали. Пили много, но как-то весело было. Сейчастяжело. Мрачно сейчас они пили. А потом эта сумасшедшая вышла замуж! «Чего же ты за меня замуж не вышла? Я же тебе жить уже вместе предлагал!»таращил Димитрий на нее свои черно-карие глаза. И эта баба, она сказала какую-то несусветицу: «Поэтому и не вышла. Ты же мне уже предлагал чего же замуж выходить?.. А он еще нет, вроде» Онэто последний муж ее, почти приятель, ну, знакомый Димитрия. Даже в этом безумном городе, на этих безумных расстояниях они находили друг друга, братья славяне! «Ты чтоохотник? Охотишься на мужиков? Одного подстрелишь-выебешь, к другому, к третьему, а, Славка?»он как-то полушуткой это сказал, а она: «О! Это хорошая идея для стиха! Я напишу стих такой. Япантера, охочусь на моего охотника! И загрызаю его много крови Митя, не беспокойся, я все равно буду к тебе приходить. Мы будем усовершенствоваться в наших отношениях». И она приходила, и они усовершенствовались. Он, так уж точно. Действительно, научился удовлетворять ее даже пьяную. Она пьянаяразговорчиваявсегда настаивала, что не может кончить. «Ну я не могу как же мне хочется кончить ну почему я не могу боже мой!»
Чего же ты смотал аппаратуру?! Негодяй! Идем в спальню. Ты меня на кровати снимешь Я что-нибудь прочту. О, подожди, я выпью. Да, давай выпьем
Славка села в кресло. Огромное, она любила в нем сидеть и пиздеть, учить разуму, нотации читать! Озвереть можно было от нее. Димитрий выспался с какой-то ее знакомойСлавка-то уже замужем была! а она приехала, вся красная от злости, трезвая, уселась в это кресло и стала ему читать мораль. Димитрий пилего тогда с работы уволили, сократили! какая была чудная работа, в фотолаборатории, не кино, но все-таки «ты, моралистка хуева! Ты что мне говоришь? Я сам могу твоему мужу не мало чего рассказать! Я свободный мужчина! Ты-то ведь замужем! Это ты блядь!» Они ругались, ругались, потом она стала тоже пить, и они жестоко ебались до полночи. И полупьяная, она его все спрашивала: «Ну, с кем лучше, а? Со мной или с ней?.. Еби-еби меня своим прекрасным хуем» Как будто от того, что она знала о том, что он выспался с ее приятельницей, ей было лучше! Ебаться с ним было лучше ей!
чего ты так много пьешь? Смотри, уже, вон, вторую бутылку кончаем, а еще даже десяти нет У тебя все сосуды полопались на скулах. Прекрасные славянские скулы Варвар!
Ой, не на хуй! Не твои же скулы! Ты мне так надоел со своими уроками красоты! Не пей, не ешь, беги! Ты бы мог быть каким-нибудь блюстителем в школе для моделей. Но я не модель!
Ну и дура!
Ей в тягость были его наставления о внешности. И она действительно думала, что это глупо, сравнивать ее с моделью. Она была ею в шестнадцать лет! А он до сих пор говорил о ее внешностиах, какая линия очень красивая тень здесь от ресниц, ах, опусти чуть еще глаза, как нереальное что-то Она ругалась, переставала позировать этому «фотографу-неудачнику, киношнику, снявшему один-единственный фильм сто лет назад! таки носился с этим фильмом!..» Он как будто ее, как таковую, не воспринимал. Так ей казалось. Ведь, если все о внешнемо носе, глазах, губах, лодыжках то где же она-то во всем этом? Это ведь все, в конце концов, от папы и мамы! От папы, которого она даже и не знала и не помнила, значит, только от мамы Как она не хотела быть похожей на свою мать! Ужас. Ее ужас охватывал, когда она представляла, что с возрастом у нее будет такое же вытянутоев плач какой-то! лицо, как у матери ее, будто она жалуется все время. Ей по пьянке часто снилось одно и то жекак она сидит со своей матерью, вот, как она сидела в свой последний приезд, два с половиной года назад, только во сне она вдруг стукает, ударяет свою мать, будто чтобы лишить ее лица, чтобы только у нее, у Славицы, такое было и неизвестно от кого, раз у матери лица нет А Димитрий подсчитывал Славкины морщинки! «Мудак! Ты бы лучше подсчитал, сколько стихов я написала за время нашего знакомства и немало тебе, между прочим!»
Ну, пошли, поэт!
Смейся, смейся Мои стихи напечатали в «эЛ. Эй. Викли», между прочим Хорошие стихи она взяла стакан; взглянув, сколько в нем осталось виски, подумала, что быстро выпьет, а они уже будут в постели, потому что она, конечно, хочет с ним в постель, но уже не пойдешь налила еще.
Ну, куда? Куда тебе?..
Молчать! Что хочу, то и делаю!
Димитрий, впрочем, сам уже думал: «Пусть пьет пьяная она более ебальна, что ли. Потому что трезвая она хмурая, серьезная и вообще она трезвая, интересно, с кем-нибудь спит? Ха, вот именно, она спит трезвая!»
Полдома были односпальной квартирой. Старой. Ремонт уже черт знает сколько не делался. Димитрий все думал переехать, найти получше работу и переехать. Все ждал удобного случая Так и ждал его уже лет восемь. У него бывали запои, и тогда он никуда не хотел переезжать, а сидел один и смотрел свой старый фильмрассуждал сам с собой: что бы он сейчас сделал иначе, как бы он сейчас снял Он даже был знаком с Душеном Макавееным!.. Ну и что? Каждый был за себя, сам по себе Сам, сам Ему как-то неуютно от этого было и он с тайной ностальгией вспоминал Белградскую студию, где все были вместе.
Я хоть и не помню твои стихи наизусть, помню общее их настроение и скажу, чего у тебя в стихах нет Бога. Не Христа, а вообще
Славка сидела посреди кровати на коленяхюбка кругом, вокруг и сквозь разрезы она вся была в разрезах, потому что была эпоха, когда надо было показывать много ног и много обтянутого «лайкрой» тела и много жопы, обтянутой каким-то блеском, под кожу, но ни-ни, кожи нельзя, антиэкологично! заменитель; жопа в нем так, пардон, потела эпоха тела, как сказал Карл Лагерфелд! И все казали свои тела! Даже те, у кого их не было. Эти тетки-боровички вылезали из своих машин и шли в супермаркеты с приклеенными между жоп рейтузами или как там они назывались А боровичками они были, потому что кто-то сказал, что «фэтиз бьютифул!» И все носили лифчики напоказ! И все делали начесы!!! Напоминая Димитрию маму, тетю и старшую сестру. Потому что это было из шестидесятых, и Димитрий себя чувствовал маленькимс начесом мама ходила, когда ему было десять лет. Или старымпотому что это было так давно, в Белграде, в Югославии. И всего этого уже не было, была война какая-то нелепая, и Димитрию было сорок лет
сквозь разрезы были видны Славкины ляжки.
Мудак ты! Вообще тебе не понять моего Бога! Она раскачивалась и напевала: «Изгоре ми Югославья душо, срдцы за тебе! О-о-ой, лэ-лэ, лэ! лэ! Срдцы за тебе!»
Чего это, патриотка? Что за песня?
Во-во, что за песня передразнила она Димитрия. «Шано Душо»! Не знаешь нашего фольклора. Одно слово стоит изменить и все, уже не узнаешь? Вместо Шано пою Югославия!
Скоро за такие изменения будут сажать А чего, япошки, вон, местныевсе почти побывали в лагерях после Пёрл-Харбора. Так и тебяпатриот несуществующей более Югославии? В темницу!
Никаких разговоров о родине! Баста! Снимай лучше!
А я тебя снимаю Я тебя снимаю, снимаю и сейчас сниму
Димитрий уже был у постели. Славка взглянула в объектив, показала язык и откинулась на спину: «Ну, Митя, давай-давай! Посмотрим, что ты можешь» Она все-таки успела сделать два больших глотка, тут же скопившихся во рту, лезущих наружуона пила чистое виски, но, поборов желание организма, видимо, освободиться от алкоголя, она сглотнула его и уже тянула руки к Димитрию.
ой, у тебя же ну, подожди, сейчас не суетись У него действительно был слишком вялый хуй, но он именно так и хотел: протиснуться в Славку, в ее горячую пизду и из-за ее тепла, внутри нее уже, чтобы хуй стал сильным Она морщилась от этого втискивания, она бы хотела, чтоб он в нее вонзился уже готовым оружием. Да, как оружием наказания! Но она-то ведь горячая, мягкаяхорошая! значит и наказания уже не будет говори же что-нибудь, ну что ты всегда, как немой ааа, что ну, хорошо мне зачем тебе, чтобы я говорил?., ты меня не любишь ой! пряжка, ну! твоя пряжка мне в попу прямо Она стянула его брюки ниже. «Зачем ей, действительно, чтобы я говорил? О любви! Озвереть.хорошая мягкая, теплая ну, ты меня немножечко любишь? да?., да, немножечко множечко люблю твою
Они не слышали, как кто-то вошел, и даже не поняли сразу, что стала слышна музыка. Какие-то барабаны, ритм и резкая гитара, без мелодии и в разных совершенно тональностях. Но оттого, что ритм был постоянный, получалась музыка, какая-то получалась мелодия Свет в комнате потушили.
Кто там? Ой, ну кто это?
Димитрий, вы это я свет потушил
Ой, не уходи, не уходи иди сюда скорее, скорее раздевайся
Она приподняла голову и за плечом Димитрия увидела силуэт его приятеля Джима. Почему-то он был Джим, вместо своего имени, Славка забыла сейчас, во всяком случае, он тоже был югослав, ах, так было нельзя уже сказать А они говорили, все живущие не в Югославии, они так и говорили всегда, и хотели Югославию Хотя, оказалось, что хорваты не очень хотели, а вроде временно хотели, всё выжидали, получалось. И язык их сербско-хорватский, комедия! уже был только сербский и только хорватский. Один и тот же!.. Она не видела его лица, потому что свет был только в коридоре теперь и она тянула руку к силуэтусжимая и разжимая кулак, ладонь, получалось в ритме музыкии Димитрий уже тоже в ритметам-та-та-там! там-та-та-там! там-та-та-там! он уже в ритме ебался подожди же, Славка подожди иди сюда, Джим, раздевайся!., я лучше посмотрю там-та-та-там! там-та-та-там! Пиу! визжала гитара ааа, ну, давай, еби меня, какой у тебя хуй стал не уходи, Джим не уходи там-та-та-там! Пиу!.. аах, бога душу мать!., нууу! зачем зачем же ты, Митяааа! Джим, иди сюда Она тянула руку: к стакану или к Джиму, не понятно; нашла стакан и, приподнявшись, выпила.
Дайте мне сигарету
Димитрий встал, натянул трусы, брюки и пошел за сигаретами. Он остановился рядом с Джимом, сидящим на табуретке у двери, курящим и улыбающимся.
Что ты улыбаешься, «Джим»? Ты слышал, что женщина сказала: ебать! Для тебя слово женщины не закон?.. Дай затяжку
А мне?! Проклятые мужики кошмаааар Ой, пусть опять эти барабаны что это такое, откуда это?..
Да, я был в лофте у Милоша у него там не студия художника, а настоящий сквот, кто угодно живет, и каких-то два типа играли, ну, я и записал. Ерунда, конечно, какофония Но для этого дела вполне подходит У вас очень дружно получалось
Бляяааадь! Ты же выключил свет, а нас камера снимала!