Ноги будто не её делаютсятяжёлые, непослушные, и слабость накатываетоткуда взялась? А мать всё говорит и говорит, говорит и говорит А после встанет и пойдёт по хозяйству шуровать, и всё у неё спорится, работа от рук отлетает. А Женька весь день как варёная, всё через силу делать приходится, словно не грядки полет, а камни тяжёлые ворочает.
Страшная правда открылась Женьке: её, Женькиной, жизнью платила мать за безбедную, благополучнуюсвою и Галькину с Колькой жизнь. Чтобы обходили их напасти и несчастья, чтобы всё у них было хорошо. У них и былохорошо, а у Женьки не складывалось. А иначе не получалоськто-то же должен платить за безбедную эту жизнь. И родила Антонида Женькуот мимоезжего командированного, о котором забыла давно. И пила из неё силу, и сама той силой полнилась.
От мага Женька услышала, что существуют такие людиэнергетические вампиры, или фаги. Сядет фаг с тобой рядом, разговор заведёт, в глаза тебе глянети ты будто околдованный сделаешься, сидишь как во сне, слушаешь. Фаг с тобой говорит, а сам жизнь из тебя сосёт, по каплям тянет. Фагу хорошо, а ты ходишь весь день разбитый и всё понять не можешь, откуда такая усталость навалилась, уставать вроде бы не с чего.
Это если один раз. А если с фагом часто так сидетьбеда с тобой случится! А со стороны поглядетьдушевный человек, и собеседник приятный, и говорить с ним хочется. Интересно с ним!
Неопровержимые доводы
Обо всём рассказала Женька Ритиной матери, ничего не утаила, вывалила всё.
А я всё думаю, отчего со мной такое Как ни приеду, мать-то посидеть с ней просит. Сядет рядышком и говорит, говорит А потом в огороде работает как заведённая весь день, а я как неживая. Это она у меня силы забирала, жизнь из меня вытягивала, рассказывала Женька двоюродной сестре. А мне ещё Ольку на ноги ставить Меня ей не жалко, так хоть внучку пожалела бы! Последние слова Женька выкрикнула уже плача и уткнулась лбом в сестрино плечо.
Да что ты мелешь, Женька, опомнись! О матери такое разве можно говорить? Ты подумай головой своей бестолковой, не могла она у родной дочери
Могла! Могла! захлебнулась криком Женька. Родная, скажешь тоже Я у неё хуже всех была, даром что младшенькая. Младших-то всегда больше любят, а я как ни стараласьвсегда виноватая. Галька что ни натворит, ей всё прощала, а меня наказывалавсегда, за всё! Хворостины из рук не выпускала, я в голос орала, до хрипа, а отец никогда не заступится, молчитбудто нет его. Да какой он мне отец
А Колькачего только не выделывал! У Никулиных горох подчистую оборвал, поломал весь. У Семёна хромого ночью яблони обтряслиКолькина работа. Всего и не упомнишь А дрался как! А ты спроси, мать хоть раз его тронула? Всё он у неё дитёнок да пострелёнок, в любимчиках ходил.
Он вонпьёт, не просыхает, а я водку вожу ему и денег не беру, лишь бы к матери лишний раз приехал. И опять я у неё плохая. Зачем, грит, ты её таскаешь, водку эту треклятую? А без водки Колька и не вспомнит, что огород копать надо, картоху сажать надо!
Напрасно Вера Сергеевна убеждала сестру, что она всё придумала и наговаривает на мать, а Галя с Николаем в деревне работают не меньше Женьки. Та стояла на своём. По женькиному выходило, что матери помогает только она, работает с утра до вечера, а Галька приезжает с подружками погулять да позубоскалить. А Колькавыпить дармового Женькиного спирта, да с собой увезти.
Вот ты говоришь, на диване с Тоней сидите битый час. А кто ж тогда работает? Галя с Колей и работают! Говоришь, Коля к вечеру как свинья напивается. А кто ему спирт неразведённый возит, в бутылках запечатанных? Сама же и везёшь! Сарай, говоришь, у матери новый? А строил кто? Коля строил. А ты с матерью на диване сидишь, языком мелешь, балаболка, увещевала Женьку сестра. Но Женька мало её слушала, говорила о своём.
Гальку-то она на диван с собой не садит, а я как ни приеду«посиди со мной, поговори, давно с тобой не видались». И садится рядышком, силу мою пьёт! На моей крови, на несчастьях моих благоденствуети она, и вся её семейка. Галька с Колькой дружатся, а меня как зачумлённую чураются. С детства они так со мной, будто я не родная им. Чужая. Мать-то, небось, рассказала, что отцы у нас разные, вот и не любят меня. И Олька моя от меня отпихивается! Выросла, я ей теперь не нужна, квартира моя нужна и деньги мои, кровью заработанные. А мать мешает только, распаляла себя Женька.
Рита слушала, сидя в своей комнате на кровати и обхватив ладонями горящие щёки. То, о чём говорила Женька, было похоже на сумасшествие. Женька вылила на мать ушат грязи и уехала, а Рита с мамой долго не могли прийти в себя.
Деревенская колдунья
Добрая, улыбчивая Женькина мать, тётка Антонида, приветливая к родне, хлебосольная и радушная, в деревне и впрямь слыла колдуньей. Чурались её деревенские, и она их сторонилась. В разговоры ни с кем не вступала, только если надобно что. Подруг у Антониды не было. А зачем они нужны? Тайны сердечные рассказывать, чтобы завтра о них вся деревня знала?
Боялась Антонида, что деревенские расскажут Женьке о Тимофее, что не отец он ейотчим. Женька тогда совсем от рук отобьётся, ей только волю дай. А так хоть отца слушается, рассказывала Антонида, и Рита с мамой ей верили. Как такому не поверить?
Ба, ты не плачь, мы же знаем, что ты хорошая, и никогда тебя не бросим, заберём к себе в Москву и будешь с нами жить, говорила Рита, обнимая и целуя двоюродную бабушку.
Глупая ты Куда ж я уеду, у меня скотина, куры, как оставишь? Пропадут без меня, никто их не накормит, не напоит, соломки свежей не постелет, улыбалась Тоня, а из глаз текли слезинки
Рита звонко целовала бабушку и просила: «Ну, тогда хоть зимой, на каникулы приезжай» уже зная, что бабушка Тоня к ним не приедет, она не хочет, у неё свои внуки, а Рита не родная внучка, двоюродная. Как жаль! Рита всхлипывает, Антонида обнимает её тёплыми руками, целует в мокрую щеку:
Ну что ты, Ритуля, совсем с ума сошла, что ты плачешь? Баба Тоня с тобой, и всегда с тобой будет. Ты приезжай почаще, навещай, мы с твоей бабушкой сёстры родные, и ты мне родная, глупая ты моя
Тоня гладила Риту по спине, это было приятно. Рита приваливалась к ней боком и закрывала глаза «Бабушка Тоня, ты моя самая любимая, мне бабушка про тебя рассказывала, как вы с ней маленькими были Я тебя никогда не брошу!»
Рита верила, что бабушка Тоня сама не хочет ни с кем дружить и жалела её: без друзей нельзя, одной плохо На самом деле деревенские не общались с Антонидойбоялись дружбу водить с колдуньей. Нашепчет чего, подведёт под беду. Уж больно гладко у неё складывалось, беда стороной её дом обходила.
У деревенских-то у всехнапасть за напастью, то сено подмокнет, гниёт в стогах, до весны не достоит. То картошку проволочник сожрёт подчистую. То сад от морозов вымерзнет. А у Антониды столько лет всё растёт-цветёти яблони, и детки. Знать, отводит от себя несчастья, другим посылает, шептались деревенские.
Бед мне господь щедро отмерил, нахлебалась вдосталь. Я их все перетерпела, никому не отдала. Теперь ваш черёд, ваша очередь подошла, смеялась Антонида.
Шутила вроде, а глаза у неё злые, недобрые. Не любила Антонида сельчан. Ишь, завидуют, что всё у неё хорошо. Хотят, чтобы было плохо. А когда бедовала с детьми одна, без мужа, когда так приходилось тяжко, хоть в петлю лезь! никто не пришел, не пожалел.
Тебето смерть, а всем-то смехвспомнилось Антониде, как мать её говаривала. Она тогда глупая была, не понималао чём это. Зато теперь знает. И пусть её нелюдимой да недоброй зовут, сами больно добрые! Так и жила с обидой на всех. Горе её такой сделало, жизнь такая Не дай бог кому!
Негаданнонежданно
Так и жила Антонида от всех на отшибе. Тимофейтот не замечал ничего, к нему-то она всегда ласковой да приветливой была. Любила его крепко. Тимофею нравилось, что жена всегда домато на огороде возится, то со скотиной управляется, то с ребятами чем-ничем займётся. По чужим-то дворам хвостом не метёт, себя держит строгорадовался Тимофей.
А как выросли у них с Тимофеем дети да пошли внуки, расцвела Антонида, словно яблоня весной. Помолодела будто. И не было в деревне бабушки ласковей, и не было внуков любимей. Откуда силы брались? И с хозяйством справлялась, и дом в чистоте держала. Скотина, птица, огородвсё на ней. И внучка Олька с малых летна ней.
Женька отвозила дочку в Деулино весной и забирала с первым снегом. Навещала редко, наездами. Девочка росла здоровенькая да румяненькая. А как пришла пора Ольке в школу идтиоглушило Женьку бедой: Олька не могла сидеть с прямой спиной, как требовала учительница. Держать спину было больно, и сорок пять минут, которые длился урок, были для девочки пыткой. Она поминутно ёрзала и вертелась, пытаясь найти удобное положение, чем вызывала гнев учительницы и издевательский смех одноклассников.
Артемьева, что ты всё время вертишься? Я понимаю, тебе не интересно слушать, о чем я рассказываю, ты всё знаешь. Может быть, расскажешь нам? Олька обреченно поднималась из-за парты и молча стояла, понурив голову. Выпрями спину, Артемьева, не стой, как старушка, а то горб вырастет, и будешь ходить с горбом. Садись, Артемьева. И сядь ты наконец спокойно, я устала от твоих выкрутасов, делала ей замечание учительница. Но «сидеть спокойно» Олька не могла: спину терзала жгучая боль. Плакать на уроке было нельзя, ведь тогда её совсем засмеют. И она плакала ночью, прикусив зубами краешек одеяла, чтобы не скулить от постоянной тянущей боли, которая не отпускала даже в постели. Даже во сне.
Для Женьки наступили чёрные днибесконечные походы по врачам, массажистам, мануальным терапевтам Сменялись клиники, врачи, процедуры, а спина продолжала болеть. Отчаявшись, Женька выцарапала в районной поликлинике направление на консультацию в военный госпиталь. Ей выдали «на руки» Олькин рентгеновский снимок и врачебное заключение об остеохондрозе. И они с Олькой поехали на консультацию
Врачебное заключение
Внимательно рассмотрев рентгеновский снимок, военный хирург надолго задумался. Никаких признаков остеохондроза он на снимке не видел. Зато увидел другое
А другие снимки есть? Более ранние?
Нет у нас ничего, растерялась Женька. Как болеть стало, тогда и сделали рентген, а раньше незачем было, недоуменно объяснила Женька.
А раньше спина у неё никогда не болела? расспрашивал хирург. Женька трясла головой в ответ: «Не болела вроде» И чего привязался? Раньше, раньше Раньше она Ольку не видела почти, весной в деревню отвозила, к зиме забиралаи в сад, на пятидневку
А скажите мне вот что Вы не роняли её маленькую? приставал с расспросами врач. Может, случайно, нечаянно
Женька задохнулась от возмущения, и набрав в лёгкие побольше воздуха, приготовилась возражать. Но хирург протянул ей снимок:
Вот, смотрите. Здесь чётко видна трещина в позвонке. И как её ваш хирург не заметил А вот ещё одна.
Как трещина? Откуда? выдохнула Женька.
Это застарелый перелом. Он давно зажил, но кости срослись неправильно, потому ей и больно. И как она умудрялась сорок пять минут за партой высидеть, удивительно! Ей ведь было очень больно
Она не говорила ничего В саду на пятидневке была, там с ними не церемонились, вкусноне вкусно, ешь как все, чтоб тарелка чистая, больноне больно, сиди, как все сидят. За капризы в угол ставили, за драку без прогулки оставляли, а то и без обеда. В саду она как шелковая была, не жаловалась ни на что, а как в школу пошла, началось Учительша на неё жалуется, в дневник замечания пишет, у всех дети как дети, а я на родительских собраниях не знаю, куда глаза девать Сколько я её лупила, никакого толку. Я ж думала, притворяется девка, учиться не хочет, а оно вон как повернулось. Что ж мне делать-то с ней? упавшим голосом закончила Женька.
Делать ничего не надо. Будет в корсете ходить, снимать только на ночь. И запомните, долго на ногах ей стоять нельзя, и сидеть подолгу нежелательно. Освобождение от физкультуры я выпишу.
А лечить как? Чем? робко спросила Женька, уже зная ответ.
Я вам уже сказал. Носить корсет. В течение дня ложиться отдыхать, желательно через каждые три часа. Спать на спине, на жёстком, никаких перин и пружинных матрацев. На кровать положите деревянные плашки, сверху ватный матрац. Сначала, конечно, помучается, но ничего, привыкнет, и будет спать. Без боли. А лечить, к сожалению, уже никак. Вот если бы сразу
Глава 5. У кошки боли, у собаки боли
Вина
Женька не помнила, как прощалась с хирургом, как совала ему в руки принесённую с собой бутылку дорогого коньяка, а он совал её обратно, в Женькину сумку. Ослепшая, оглушённая горем, она пришла в себя только дома. Олька давно спала, сладко посапывая в темноте их крошечной выгородки, а Женька всё сидела у стола, опустив голову на сложенные руки, и отчаянно пыталась найти выход из случившегося с девочкой несчастья. Но выхода не было. Если даже военный хирург, светило, и тот сказал: «К сожалению, уже никак».
Одного не могла понять Женька: она никогда не роняла ребёнка. Но тогдакто? И как ножом резанулоАнтонида. В первый же выходной она сорвалась в Деулино к матери. Рентгеновский снимок и заключение врача взяла с собой. Припёртая Женькой к стене, мать созналась в содеянном
Олька была совсем маленькая, не ходила. Антонида с утра выставляла коляску с ребёнком во двор, накрывала от мух кисеёй и уходила в огород. Завернутая в пуховый платок и одеяльце из овечьей шерсти, Олька крепко спала на свежем воздухе и обычно не просыпалась.
Тоня прислушаласьсо двора доносился отчаянный плач. Бросив тяпку и на бегу вытирая о фартук испачканные землёй руки, Тоня опрометью кинулась во двор. Маленькая Олька, пытаясь самостоятельно выбраться из коляски, упала в травуи теперь разрывалась от плача.
Чего митингуешь-то? Бабаня твоя пришла, сейчас тебя возьмёт, поцелует-приголубит, сказку расскажетласково ворковала Антонида, гладя девочку по спинке. Олька не умолкала, орала как резаная. Осмотрев и ощупав внучку, Тоня с облегчением выдохнуларуки-ноги целы, глазки моргают, личико чистенькое, нигде ни царапинки, только на спинке ссадина. Слава тебе, Господи, обошлось, удачно упала, а могла бы
Тоня укачивала девочку, ласково её поглаживая и бормоча приговорку: «У кошки боли, у собачки боли, а у Ольки не боли, у Олюшки заживи! У волка боли, у медведя боли, а у внучки заживи, у Олюшки не боли» Антонида успокоенно бормотала и всё гладила, гладила внучку по спинке, а девочка плакала не замолкая.
И Антонида прибегла к последнему средству: вскипятила молоко, бросив туда горсть макового семени. Остудила настой и дала ребёнку. Напившись макового молока, Олька наконец замолчала и уснула. А проснувшись, снова заплакала. Тоня поила её маковым молоком две недели, и девочка всё время спала, просыпаясь только для того, чтобы попить молока. А после уже не плакала, только слабо хныкала: ей было больно лежать, и Тоня подкладывала малышке под спину сложенный вчетверо пуховый платок.
Можить, сучок какой в траве, можить, ветка. Олька, видать, на него спинкой упала, трава-то густая, не видать ничего в траве-то, скороговоркой бормотала мать, отводя глаза. И Женька поняла: мать знала. Видела и молчала.
Но прошлого уже не исправить. Олька ходила в школу в надетом под платье корсете. Женька сама надевала на дочку корсет, не слушая её протестов, затягивала на выдохе шнуровку туго-натуго, находила в себе силы смеяться и шутить: «Ты у меня как барышня из пансиона благородных девиц, они всегда в корсетах ходили. Ничего, что туго, зато фигура красивая будет!» Олька согласно кивала в ответ: затянутая в корсет спина не болела.
Кусочки мозаики
Вспомнив о корсете, Рита ужаснулась: выходило, что Женька права. За материну безбедную жизнь расплачивалась Женька, а потом и Олька. Чужая кровь Кровь за кровь, жизнь за жизнь. Но ведьм и колдунов не существует, это народный фольклор, сказки. Или не сказки?!
Рита припомнилась старая, потемневшая от времени бабушки Тонина иконка, висящая «в красном углу» над столом. Перед иконкой всегда горела лампадкаярким язычком огня. Разве ведьма повесит в своей избе икону, разве станет подливать в лампадку масло, следя за тем, чтобы она не гасла? (Повесит, конечно! И лампадку зажжёт, чтобы соседям глаза отвести, если в дом заглянут). А вот чтобы Антонида молилась или хоть раз перекрестилась на иконутакого Рита не видела. Зачем ей тогда икона? В один из своих приездов в Деулино она спросила об этом Тоню, и та ответила беззаботно: «А пущай висит, как у всех. Она тебе что, не нравится? Али мешает?