Так вздыхает Кузьма. А где плащ?
Плащ? А черт его знает. Забыл где-то. Может быть, в буфете На их вонючем вокзале!
Свиделись?
Частично.
Как это?
Я ее видел. Она меня нет. И правильно, что «нет»! Слушай, она ликует! Без меня Она эту свою поганую свободу как хванчкару пьет! Без меня! У нее тут вечный праздник! Без меня! День-ночьдля нее все неважно! Костры горят, музыка играет, нагие девы! Наяды кривоногие И сатир с фонариком
Какой еще сатир, Сеня?
Это уже не имеет значения. Здесь для меня все больше не имеет никакого значения.
Ну и зачем ты гнал меня сюда?
Не знаю. Поехали!
Да будет тебе. Ну давай-ка. Хлебни кофейкуи к ней.
Я не в форме.
Да она тебя во всех формах видела!
Нет!
А по-моему, ты просто струхнул. Боишься услышать от нее «никогда».
Едем!
Куда? Протри зенки: дорога занята.
Туманский оборачивается и видит, что по совершенно безлюдной по рассветному утру площади протекает мимо памятника Ленину здоровенное стадо коров, которых гонит пастух на лошади.
Что это? тупо взирает Сим-Сим.
Коровки.
На бойню?
На луга За молочком, Сеня. Для всего трудового народа. Еще держат В слободках
Семен Семеныч злорадно хохочет:
Вот! Вот ее настоящее место! В навозе! Среди коров! Ипод сенью Ильича!
Туманский дурашливо салютует памятнику по-пионерски. Чичерюкин отворяет заднюю дверцу и отправляет его отсыпаться на сиденье. Хочет сесть за баранку, но оборачивается на невнятный шум скандала. Это распатланная по-утреннему Горохова поодаль сдирает с тумбы листовки с моим фейсом и топчет их, что-то вопя Зиновию, что стоит у своей «тойоты», поеживаясь от утренней свежести. Зиновий нехотя начинает собирать листовки, кое-где белеющие на площади, из тех, что мы разбросали, возвращаясь со станции.
Кузьма, приглядевшись, поднимает из-под колеса листовку, разглаживает ее и озадаченно рассматривает мой портрет.
Самое идиотское в этом приезде Туманского было то, что он впервые всерьез напугал и заставил пошевеливаться Максимыча. То есть Щеколдина-деда. По известной пословице «Пуганая ворона куста боится». Конечно, на ворону Фрол Максимыч похож не был. Он был похож на потертого филина. Возможно, в нем было нечто даже от Змея Горыныча, что начинала различать даже я.
Но из этой дурацкой истории с Туманским для меня проистекли самые крупные неприятности
Для майора Лыкова тоже.
С утра дед со своей клюкой уже в отделении у Сереги, то есть у Сергея Петровича.
Непроспавшийся Лыков дует квас из холодильника. Реанимируется. Максимыч не без интереса разглядывает плакат «Их разыскивает милиция» над майорским столом.
Кваску хошь, Максимыч?
Не хошь, Серега, не хошь.
Напрасно. С хреном я им в жару только и оттягиваюсь. Я в области на инструктаже был. Там один из наших в Штатах побывал по обмену. И ты представляешь, там у них на каждого шерифакондиционер с поддувом
Ты мне кондиционерами мозги не засирай, шериф. Мне достоверно доложеноприезжал этой ночью к своей сучке с Москвы сам Туманский.
Исключено. Мои нигде его не зафиксировали.
Мои зафиксировали. Он в гадюшнике на вокзале гульнул. Что-то не так ему подали, так он как начал орать, что наведет тут порядок. Вел себя так будто уже всему тут хозяин!
Ну да? Значит, проскочило как-то мимо меня.
Что-то слишком много мимо тебя последнее время проскакивает Плохо служишь, шериф. Забыл, кто тебя в школу милиции сопляком проталкивал? Гляди! Мы тебе погоны пришлепали, мы и снимем.
Да будет тебе!
Так вот она с чего у нас тут вдруг с Москвы прорезалась? Ну прямо сирота казанская: тихонькая, смирненькая, всеми обиженная Я-то с самого начала удивился: и чего такой штучке у нас делать? Только вот додумать сразу не мог.
Теперь додумался?
Так это же этот московский мешок со своей немереной деньгой нам ее и подкинул Точно!
У них же горшок вдребезги. В суде вон дело разводное лежит.
Так он жеголовастый, не нам чета. Они все просчитывают. И в развод они с ним играются не всерьез нет А для населения, чтобы на ней печати его бизнеса не было. Чужакам у нас ни хрена не светит! А тут Ах, я вся ваша, своя, тут рожденная. Ах, я вся такая, всеми брошенная, хотя и знаменитая! Наши дуры о ней только и трещат.
Да вы ж сами ее приветили: дом, участок, барахло это
Ну так хотя бы для видимости показать надо былоу нас тоже совесть есть. Ах, я-то, дурень старый. Мне б сразу понять: не она городишко подгрести под себя собираетсяон! корпорация!
Дед Дед По-моему, тебя заносит. На кой хрен мы ихней корпорации нужны? Ну, я понимаю, нефть бы какую нашли. Под ногами. Еще чего ценного А у нас из месторождений два скотомогильника.
Дурак ты, Лыков. У нас главное месторождениенаша глухомань. Думаешь, я напрасно сюда тридцать лет назад забрался? К нам и раньше от больших властей никакого интереса Делай, что хошь Ну а нынчесам понимаешь
Не очень.
Балбес. Сейчас настоящие дела только на дистанции от Москвы и делаются. Посадит он на наши головы свою подручную сучку. Ну и где мы будем?
У тебя же этот пиар! Такого поналепил! Уже не улицысплошное шапито. Не нравится мне он За те деньжищи, которые он из нас сосет, я бы не только Зюньку, я бы любую гамадрилу в мэры провел! Да и шумно слишком. Нам оно надо?
А кому надо?
На верхотуре. Захар приказал, чтобы все было по полной процедуре. Игра по правилам, как нынче положено. Чтобы потом к Зиновию никто не подкопался. Как бы в честной борьбе. А я так думаю: чего развели разлюли? Кто там голоснет, кто нет. Считать-то все одно наш Степан будет.
Чего ж ты дергаешься?
Дед долго молчит, ковыряя своей палкой затертый коврик.
Предчувствие, Серега. Вот вроде ничего и не случилось, а уже захрустело что-то затрещало. Перемена какая-то надвигается. Просрет этот пиар нашего Зиновия: он все высшей математикой занимается, а у нас тут фактически деревенские. Им и таблицы умножения много.
А собственно, зачем ты ко мне пришел?
А не упусти ты мне Туманского, когда он сызнова к ней заявится. У меня к нему большие вопросы.
Так тебя к нему и допустили.
Меня не допускают Я сам прихожу
Максимыч уползает, ткнув палкой в скрипучую дверь. Лыков выволакивает из-под стола четвертинку и доливает в свой квас. И только теперь, когда его никто не слышит, говорит сам себе тоскливо:
Господи, и когда ты только сдохнешь?
А я не догадываюсь ни о чем еще. Лыков для меня щеколдинский. Значит, гад!
Сим-Сим для меня все еще муж.
Значит, союзник?
А все уже поменялось местами, летит куда-то кувырком к чертовой матери.
Сим-Сима на пути к Москве долбанула жуткая похмелюга. Кузьма добыл для него пивка, скатил «Волгу» к речке, заставил сполоснуться.
Ну и листовочку с моим фейсом сунул.
Для информации.
Так что сидит мой муженек, подсучив штанины и охлаждая белые босые ноги в водах великой русской реки, сидит, сумрачнее самой тоскливой тоски, рассматривает листовочку с моей изувеченной плохой печатью мордой, а Кузьма проветривает салон, распахнув дверцы, выметает веником мусор.
Изучил? не без ехидства интересуется Кузьма.
Я ей покажумэрство От дохлого осла уши она у меня получит!
Мой рвет на кусочки листовку и пускает клочки по воде.
Почему у тебя?
Ну если она свихнулась, то у меня-то пока мозги есть! Ты же эту вонючую дыру как рентгеном просветил. Когда мы с этой дикой бабой возились Щеколдиной Чей город, Кузя? Кто его крышует?
Ну они
Ну а прокурора этого Нефедова, кажись, кто внаглую, почти публично утопил?
Ну они
И с концами Верно? Это только то, что мы с тобой знаем. А кого там в Волге раки еще доедают? Мрак и туман. Ну и куда она лезет? Во что вляпывается? Что они, ей городишко вот так вот, запросто и отдадут? Да ее там по стенкам сто раз еще до выборов размажут, если ее не тормознуть!
Так она тебя и послушалась.
А я ее и спрашивать не собираюсь. Выбью ее к чертовой матери из этой дуроты! Выдерну! Пока не тронули. Ну сама о себе не думает, так кто-то подумать обязан?
Ну ты прямо спаситель, Сеня, и спасатель. А как насчет коленочек?
Каких коленочек?
На которых она к тебе опять приползет рыдая
Ну, чтобы Лизавете зарыдатьэто сильно постараться надо! Очень сильно! Ничего. Зарыдает!
А я и так рыдаю.
Ну, почти
Не выдержала.
Ушмыгнула втихую от Гашки, прошла по берегу к чиновным домам, вылезла в сирени возле Зюнькиного подъезда и присела на корточки так, чтобы меня не засекли.
Гришуньку, кажется, уже сто лет не видела, хотя увели его от меня, если по дням считать, всего ничего.
У Зюнькиного подъезда суета.
Во дворе стоят милицейский «жигуль» с мигалкой и с Ленькой Митрохиным за рулем, «тойота» Зиновия. Близ них видны любопытныедевица с коляской и древняя старуха. В сопровождении двух важничающих ментов из подъезда выбегает Гришка, за ним выходят надменная Горохова и Зиновий, все садятся в машину.
Я мальчонку и разглядеть не успеваю.
Ему купили новую алую бейсболку с громадным козырьком, и она закрывает все личико. Коленки битые, все в зеленке. Правый гольфик драныйзашить его этой падле некогда
Включив сирену и мигалку, со двора выезжают «Жигули», за ними «тойота».
А я сижу на корточках в сирени, будто по нужде присела, глаза закрыла, горечь глотаю пополам со слезой. И вздрагиваю от того, что над моей башкой кто-то говорит негромко:
Тебе что было сказано, Лизавета? Не приближаться!
Лыков, конечно. Только он так ходит, бесшумно, как кот на мягких лапах.
Да я же издали, Лыков. Куда это они Гришку моего потащили?
Встреча с избирателями. В порту.
Таскают, как мышонка, придурки. Похудел он. Или не очень?
Топай, топай отсюда.
Топаю, Лыков! Топаю! ору я, уже никого не стесняясь.
Серега морщится.
А ведь говорил же я тебе Еще когда Уматывай
Глава девятаяКВАРТИРАНТКА
В девять тридцать у меня первая встреча с избирателями в красном уголке строителей возле базара.
Я своим штабистам ничего не сказала, девчонкам тожебоялась завала. На двери кто-то мелом вчера вечером написал объявление про встречу. И больше ни звука.
Так и вышло.
Пришли две полуглухие бабки возраста слоновых черепах, беременная библиотекарша из порта, которая выгуливала себя, и пара пацанов, которые прослышали, что тут будут бесплатно мультики показывать.
Я даже выходить к ним не стала, заглянула, соврала, что встреча переносится, и смоталась на набережную.
Наскребла мелочи на мороженое в вазочке, втиснулась за столик в кафе под полосатым тентом. Здесь же сидела бледная незагорелая женщина моего возраста, коротко стриженная «под солдатика», в длинных шортах и футболке, отрешенно смотрела на песчаный пляж под набережной, где лето в последнем припадке собрало кучу наезжего народа. Там орали и свистели, какие-то парни отчаянно резались в волейбол и заколачивали мячи как гвозди, взлетая над драной сеткой. Бледненькая же девчоночка лет семи аккуратно переплетала косу цвета ржаной соломы и время от времени сосала фанту из бутылки.
Она была очень похожа на мудрую старушку.
Это было семейство москвичек Касаткиныхмама Люда и дочка Маша, о чем я узнала минут через пять.
У них были одинаковые рюкзачки и чемодан с притороченными ластами для плавания.
Мама курила, отгоняя ладонью дым, чтобы он не попадал на девочку.
Ну и как тебе здесь, Маш? Нравится? спросила она глуховато.
Нормально.
Смотри. А то запрыгнем опять в электричкуи дальше Как абсолютно свободные девушки.
А что там будет дальше? Мам?
Не знаю.
А тогда зачем дальше, мам?
Тоже логично. Бросаем якоря?
Бросаем. А где мы будем жить?
Объявления на вокзале видела? Кто что сдает
А как нас папа здесь найдет?
Мама долго молчала, а потом усмехнулась криво:
Захочетнайдет.
Ну да! Он же не знает, что мы здесь. Вот вернется в Москву, домой. А нас и нету.
Ну Может быть, хотя бы раз в жизни задумаетсяпочему нас нету
А это ты его наказываешь?
Пошли-ка крышу искать. Мудрая ты моя
В общем-то, я зареклась совать нос в чужие проблемы, своих хватает. Но тут что-то меня толкнуло, и я возникла:
Извините Я так поняла, что вы квартиру снять собираетесь?
На пару недель Пока
Давайте ко мне. У меня тут домина Волга в трех шагах Пусто, в общем, как в Каракумах. Тихо слишком. А я привыкла, чтобы в доме ребенок. Там и игрушек Гришкиныхнавалом, а играть некому. Он в общем, уехал.
Сын?
Частично.
Частично?
Да я тебе потом все объясню.
Сколько платить?
Не знаю. Да, в общем, это неважно. Ну что, Маша? Потопали?
Можно.
К вечеру мне уже казалось, что Касаткины у нас живут давно и прочно. Агриппине Ивановне тоже.
Она перестелила для девчонки Гришкину кроватку. И они на пару осваивали его игрушки.
Ну хоть что-то живое и детскоеопять в нашем доме!
Людмила ушла в городосваиваться
Мы сидели с Ниной Васильевной и Лохматиком в дедовом кабинете, и я не без иронии рассказывала им, как прошла моя первая встреча с избирателями.
Неожиданно с треском разлетается стекло в окне на улицу. На пол падает, крутясь и источая дымок, какой-то граненый шарик величиной с яблоко из черного рифленого металла. Из него торчит короткая медная трубка. В трубке что-то шипит. Сильно завоняло горелой краской.
Я еще ни черта не понимала, но Лохматик с криком «Ложись!» прыгает со своего стула прямо через стол, сбив Нину Васильевну с кресла, и накрывает всем телом, подгребя под себя, эту хреновину. Нина Васильевна сидит на полу, закрыв голову руками.
Некоторое время мы молчим. Слышен только рев уносящегося по улице мотоцикла.
Но ничего не происходит.
Наконец бледный как мел Лохматое садится на полу, выкатывает из-под себя эту хрень и рассматривает гранату. Вынимает записку, которой обернут подкопченный запал.
Вот черт! Пшикалка Лимоночка но учебная. Или самодел какой-то?
Нина Васильевна поднимается, сбив задравшуюся юбку.
Что там, на бумажечке?
«Убирайся, сука!» Все читает Лохматик.
Только теперь до меня доходит, что нас могли нашинковать в куски. Всех. Прежде всего нашего героического дотторе.
Кажется, впервые до меня доходит, что наш ехидно-нудный Лохматикнастоящий мужик. Я рассматриваю замызганную депешу.
И чувствую, как меня швыряет в какую-то белую дымящуюся ярость.
Это уже вовсе не шуточки.
Следующий сувенир может и рвануть без дураков
А если бы здесь играл Гришка?
Ну нет. Не на ту нарвались!
Полагаю, что сукаэто я! Ну что ж Как говоритсяс первым приветом! Я пошла!
Меня выносит из дому со сверхзвуковой скоростью
Штаб щеколдинских устроен в мраморном вестибюле, в общем, в громадном фойе нашего Дворца культуры. Величиной со зрительный зал. Дворец у нас строили во времена архитектурных излишеств, тогда была такая мода: чем меньше городтем величественнее очаг культуры.
От улицы вестибюль отгораживает стеклянная стена высотой с весь фасад. Пробежка через пол-Сомова привела меня в норму.
Я почти спокойно разглядываю сквозь стекло, что у них там творится. Стены сплошняком в мощных плакатах улыбчивого Зиновия со слоганами: «Дорогу в мэрымолодым!», «Вы меня знаете! Стабильность, семья, здоровье!», патриотическими стягами и лозунгами типа «Волгуволжанам!», казенными столами и стульями.
Отдельно закреплен большой, подсвеченный софитами фотопортрет Щеколдиной с траурной лентой на уголке.
Оказывается, у них тут время ужина
На сдвинутых столиках стоят мельхиоровые подносы под колпаками с горячими и холодными кушаньями. Горой высится пухлый свежий лаваш. Много винограда и зелени. Пьют вино из глиняного кувшина с тонким горлом и водку из ведерка со льдом.
Фирменные тарелки мне знакомы.
Все яснохитрый Гоги подпитывает здешних леди и джентльменов с кухни своего ресторана «Риони», играет безошибочно, ставит на все номера
Пиарщик Петровскийвесь такой американский! в ярких подтяжках на клетчатой канадской рубашке, с зеленым прозрачным козырьком над глазами, похож на телеграфиста из старого фильма про Дикий Запад. Виктория подкармливает его кусочками из своей тарелки, Максимыч наворачивает что-то в красных томатах из своей мисочки и, причмокивая, облизывает коротенькие пальцы. Серафима, уже откушав, что-то считает на калькуляторе, покуривая.