Ну, смех смехом
Но только спустя долгое время я поняла, что именно проспала в Сомове в ту роковую ночь.
«Вице» Кочет прекрасно понимал, что выставить рога противу желания и указания Лазарева он явно не может. Но и допустить меня к сомовским тайнам, заложенным еще Щеколдинихой, означает полный обвал.
Особенно если дело идет о щеколдинской сестричке Серафиме, владетельнице коптильни и одноименной агрофирмы, дамочке гораздо моложе и неуемнее бывшей мэрши и в отличие от нее не скрывающей игривости этакой симпатичной кобылки, которая не забыла еще, как вертят задом и бьют копытами на воле, хотя и состоит при законном супруге Степане Иваныче, определенном щеколдинскими в мэрские чиновнички. Еще под лапу Маргариты Федоровны.
Кочетовский «БМВ» через город не едет, хотя моста через Волгу миновать ему не удается, мост-то один
Он конспиративно петляет по улочкам, уносится на южную окраину, на пустыри, где за высоченным забором и расположена помянутая коптильня и агрофирма «Серафима». С котельной и прочими службами.
Когда Захар Ильич тормозит перед металлическими воротами и выбирается из иномарки, за забором включается целая псарня, собаки у Симы-Серафимы серьезные, все больше из кавказцев. Кочет лупит ногой в ворота. Охранник Чугунов по кличке Чуня открывает бронированное окошко и, зевая, сообщает:
Какого хера? Никого нету.
И, не слушая ругани «вице», захлопывает окошко, скрываясь на вверенной его защите территории.
Кочет, сплюнув, лезет за мобилой и, раздраженно озираясь, выдает пару негромких звонков.
Серафима прибывает на семейном «жигуле» через несколько минут. Этакая прекрасная медленная белорыбица, уже слегка обремененная излишней плотью. Что, впрочем, не мешает ей добиваться своего от любого мужичкаКочета тоже. В коротком халатике, прямо из теплого сна, она с ходу закидывает голые руки на плечи Кочету, нашептывая:
Пошли Пошли скорей, мой сладенький. Я у подружки уже и ключи взяла.
Твою мать! Симка! Я что, за этим к тебе принесся?
Серафима недоуменно уставилась на Кочета своими прекрасными коровьими очами:
А за чем же еще, Захарушка?
Слушай, что за придурка ты на воротах держишь? Не впускает
Ну и правильно делает. Там же у меня не песикизвери! Никто не суется. Я-то их прикармливаю, а от тебя они и подметок не оставят. Что случилось?
Слушай, давай под крышу настороженно озираясь и прислушиваясь, злится Кочет. Не дай господь, еще засекут меня.
Серафима нажимает кнопку звонка на воротах, открывается окошко, в которое выглядывает все тот же мордатый отморозок Чуня в камуфляже и кепи с надписью «Sekuriti».
Убери собачек, Чуня.
Уже
Потом они выбираются через сторожку на территорию агрофирмы.
Пара кобелей, бешено хрипя, рвясь с привязи, облаивает Кочета, который опасливо обходит их подальше.
Мальчики! Свой!
Кобели замолкают и виляют хвостами.
Лихо ты с ними.
Но ты же свой Или уже нет?
Развлекаешься? Работа идет?
Ночь еще не кончилась Значит, идет, зевает Серафима, прикрывая ладошкой сочные губки и пачкая руку излишней алой помадой.
Ну, показывай! холодно приказывает гость.
Серафима смотрит на него остолбенело:
Да ты что? За этим пришлепал, Захарий?! Никак с ревизией? Ты ж проверял все. Недели не минуло
Показывай, показывай
Серафима, уже озлясь всерьез, пожав плечами, идет через двор к обычному цеху средних размеров, окна которого темны. Заводские прожектора освещают безлюдный двор, в котором стоит громадный авторефрижератор с распахнутым пустым кузовом.
Знала быхоть бы оделась потеплее, бурчит женщина, пиная ногой дверь холодильника, на жести которой белеет, несмотря на жару на улице, нетающий иней.
Я тебя согрею, радость моя, усмехается Кочет.
Согревалочка отмерзнет огрызается Серафима. Она еще явно не понимает, что от нее нужно Кочету.
В холодильнике подванивает гниющей кровью, и Кочет зажимает рот и нос белоснежным надушенным платком.
Они пробираются между замороженных туш крупного рогатого скота и разделанных на половинки свиней, висящих на крюках и освещенных синим светом редких ламп. Кочет, то и дело брезгливо морщась, отводит перед собой туши.
Ну и нагородила ты тут.
Конспирациязалог здоровья. Этому меня фазер с детства учил.
Туда?
Забыл? До двери и вниз
Кочет открывает тамбурную, обитую звукоизоляцией дверь, и мощный лязг и грохот обрушивается на него вместе с потоком нагретого спертого воздуха, насыщенного едкой табачной пылью.
По крутому узкому трапу они спускаются далеко вниз, до дна низкого громадного полуподвала.
Здесь тускло светят промышленные лампы в сетках, работает на всю катушку длинная и плоская, похожая на гигантский судовой двигатель, автоматическая линия по производству сигарет. Линия новехонькая, германская, фирмы «Табакенверке», с лазерным контролем и компьютерным управлением.
Вдоль нее стоят человек шесть чернявых и смуглых гастарбайтеров, наблюдая за работой агрегатов. Они одеты разнокалиберно, почти полуголые от жары, но все в одинаковых наушниках-заглушках, в респираторах от табачной пыли. На пришельцев они не обращают никакого внимания, занятые работой.
Кочет рассматривает и нюхает из горсти измельченную смесь табаку. Серафима что-то кричит ему в ухо, перекрикивая шум.
Кочет кивает, и уже вместе они переходят в конец линии, туда, где от упаковочного агрегата по роликовой ленте сплошным потоком движутся блоки сигарет «Кэмел». Блоки складывает в короба молодая глазастая гастарбайтерша в цветастой молдавской косынке. Кочет пытается ее о чем-то спросить, но она отмахиваетсяне мешай, мол И даже, смеясь, показывает ему язык.
И вдруг на стене вспыхивает мигающая в проволочной сетке красная лампа и квакающий звук ревуна мгновенно останавливает работу. Девушка, метнувшись к рубильнику, вырубает его. Мертвая тишина обрушивается до звона в ушах.
Но работяги не покидают своих мест, просто присаживаются на корточки и ждут. Девушка, тут же подхватив бутыль с минералкой, начинает обносить их водой. Они жадно пьют, смачивают из ладоней затылки.
Черт! Что это тут у тебя так вопит? Что это было?! испуганно утирает взмокшее лицо Кочет.
Сигнализация. Кто-то посторонний у ограды засветился или у ворот. У Чуни там кнопочка
Вот это ты молодец. Ничего Разумно А эти? Не возникают? Гастарбайтеры?
А куда они денутся? Они же нелегалы: ни паспортов российских, ни фига Из Молдавии Там в их городишке фабричка накрылась. А жрать-то надо? Вообще-то потомственные табачники Одна семья Удобно.
Они что, и кормятся тут?
И даже спят. Главноебоятся и молчат Молчат и боятся Ну, их папуля пасет. Есть сырьевызывает, нетуотправляет. Мое делосторона. Да я как их зовут толком не знаю.
Так что? Ты их даже в город не выпускаешь?
Погоди!
Серафима идет к настенному служебному телефону. Снимает трубку.
Чугунов? Чуня! Что там у тебя? Вот дурак! Нашел кого пугаться! Вешает трубку, кричит повелительно:Давай, давай, господа! На том свете отдохнем!
Быстро идет к рубильнику и включает его. Пускачи взвывают, агрегаты включаются вновь
А у железных воротсобытие.
Оконце в двери проходной приоткрыто. Ясно, что Чуня втихую наблюдает за тем, как Ленчик, тощенький патрульный, в еще не обмятой форме, с плохо пришитыми погонами, с блокнотом в руках обходит «БМВ» Кочета и даже приседает, разглядывая спецномера. На машину Серафимы он внимания не обращает.
Поодаль, в милицейском «жигуле» с включенным внутренним освещением и распахнутыми дверцами, сидит абсолютно невозмутимый Серега Лыков и пьет из бутылки пиво. К нему подходит возбужденный Ленчик. Понижает голос до конспиративного шепота:
Все правильно, товарищ майор, я не ошибся. Через мост проследовала именно эта машина! Я даже спецномер зафиксировал. Вот же! Совпадает
И из-за этого ты меня из койки вынул?
Да как же не вынуть? Это же ваша установочка: если большие чины в городесразу к вам лично
Установка установкой, а и самому пора бы мозги иметь
Сергей Петрович! Это же самого вице-губернатора товарища Кочета экипаж! Должен был идти с мигалкой, а ее нету. Ему сопровождение положено, а его нету. И вообще, что он тут на пустырях делает? Тут же, кроме Серафиминой колбасни, ни фига нету. Хотя ее машинатоже тут
Дай-ка блокнотик
Лыков вырывает из блокнота листок и, зевая, поджигает его своей зажигалкой.
Значит, так, Митрохин Леонид растолковывает он скучным голосом юному недотепе. Ничего ты не фиксировал и ничего не видел, и нас с тобой тут не было.
Не понял
Ты в каких чинах, Ленчик?
Не знаете, что ли? Младший сержант патрульно-постовой
А я в каких?
Уже майор, товарищ Лыков.
А почему? А потому что я всегда смотрел в нужном направлении, а в ненужномне смотрел. Ну на кой тебе все эти вице-губернаторы? Серафимы? Спецномера? Ну, допустим, трахает он ее. Тебе-то что? Вон, на луну смотри, на девочек Доходит, Митрохин Леонид?
Как-то не очень удивляется Ленчик.
В ненужном направлении не смотри. Смотри в нужном направлении. Генералом будешь! Все! Вези меня в койку!
Стандартный кабинет главы агрофирмы, с образцами компотов, салатов и прочего съедобного на стеллажах. Включая даже древнее красное знамя за заслуги. Главное Кочет женщине уже сказал. Оглоушенная Серафима сидит за столом, обхватив голову руками и покачиваясь.
Кочет ласково поглаживает ее своими белыми лапищами по плечам, стоя за спиной.
Неслышно входит своей скользящей походочкой Максимычсероватой наружности старичок в мятом затрапезном костюмчике, с палочкой, по причине несерьезной хромоты. Серафима, еще не замечая его, поднимает искаженное, похожее на оскаленную маску лицо.
Господи! И тебе приказаноее в мэры? Ее?! Да она нас за одну Ритку с земли сотрет!
Кто ж это нас с земли стирать собирается, дочечка? невозмутимо осведомляется старик.
А-а-а Батя Долго добираешься, папа.
Так я ведь не вы. Это вы все больше на «мерседесах» да «поршах» А я пешочком Пешочком я
Да будет из себя клоуна корчить
Максимыч очень долго достает старенькие очки из такого же дряхлого очечника, долго протирает стекла тряпочкой. Так он всегда делает, когда задумывается.
Так Ну раз сам Захар здесь, значит, припекло благодетеля. Ну и во что ты на этот раз влип, Захарушка?
По-моему, это ты влип, Максимыч, огрызается Кочет.
Милое личико Серафимы наливается кровью до лилово-бурачного цвета. Вскочив на ноги, она вопит яростно, с подвывом:
Да хватит вам, мудилы! Мы влипли! Все!
Так оно было у всей этой своры или не совсем тактеперь один Господь знает
Но вот то, что я поначалу абсолютно не представляла себе, что такое Щеколдин-дед, или Фрол Максимыч Щеколдин, сомнению не подлежит. Для меня он всегда был принадлежностью Сомова. Я еще в первый класс ходила, горбилась под ранцем с букварем, карандашами и ластиками, а старец этот уже был неизбежен на улицах, как скамейки садовые или фонари. Еще девчонкой я не выделяла его никак из череды городских пенсионеров-фронтовиков. Только по светлым дням, календарным датам, он менял свою задрипанную летнюю чесучу или осеннее линялое суконце на приличный костюм из синего бостона в полосочку, береткуна непромятую парадную шляпу из зеленого велюра и суковатую клюкуна трость из полированного самшита. Он даже какие-то орденские планки таскал, впрочем, купить эти колодочки в Военторге при желании ни для кого не составляло труда.
У Фрола Максимыча было доброе, похожее на зависевшееся на ветке до осени забытое яблоко, личико в такую мелкую морщинку, но с бравым молоденьким румянцем на острых скулах. Зубы, однако, были не казенные, а собственные, крепкие, молодые. И он постоянно грыз ими фундучные орешки, которыми также постоянно были набиты его карманы. И любому дитяте, даже мне, он с ходу предлагал:
Детка, орешка хошь?
Никто не знал, была ли у Щеколдина-деда Щеколдина-бабка, во всяком случае в нашем городе она не жила. Но все с уважением считали, что как отец Максимыч вне конкуренции.
На глазах у всех он поднимал дочек, Маргариту и Серафиму, нещадно гонял их за проколы в школе, заставляя держать планку только на «пятерках», потом отправил учиться дальше, Ритуна юридический в Ленинградский университет имени А. А. Жданова, а Симкув какое-то финансово-банковское заведение.
Помаргивая подслеповатыми бесцветно-серыми глазками, он видел в Сомове все. Да и знал всех.
Никто не задумывался всерьез, откуда в городе появляются все новые и новые Щеколдины. А они появлялись из разных краев вплоть до Средней Азии и Якутии постоянно. Он всех своих собирал до кучи, выращивал свою грибницу планомерно и продуманно. Какие-то деверья, золовки, шурины, дядья и прочие укоренялись на наших берегах с неизбежностью подберезовиков и маслят, и когда в конце восьмидесятых городская газета «Призыв» посвятила щеколдинским целый номер, на снимке под заголовком «Семья патриарха» были втиснуты шестьдесят три персоны, от санитарного инспектора до начальницы нашего ЖЭКа. Это не считая уже сидевшей в кресле горсудьи Маргариты и управляющей отделением Сбербанка Симки-Серафимы.
О личных служебных заслугах Фрола Максимыча почти не упоминалось, но можно было понять, что он отдал молодость служению отечеству в неких очень закрытых, не то чисто военизированных, не то все-таки гражданских, но несомненно державных структурах.
Он даже пенсию себе пробил если не персональную, то какую-то специализированную.
Впрочем, как запоздало выяснилось, и не только мною, пенсия ему была не нужна. Он сам мог платить любую пенсию всему городу Сомову, каждомуот уже заготовившей белые тапочки бабки до только что родившегося младенца
Но в те дни, когда я смылась от Сим-Сима и возвратилась на Волгу, я и не подозревала об этом. И ни сном ни духом знать не могла, что сызнова встреваю в щеколдинские проблемы и опять становлюсь поперек их ненасытных глоток.
В общем, история такая: я себе сплю, а они тамв своей солильне и коптильненеусыпно бдят
Серафима уже накапывает валерьянки в стакан, Кочет злобно дергает щекой, а Максимыч растирает и растирает тряпицей свои очки, хотя ни в какой чистке они не нуждаются. Оправа-то у них сиротская, зато линзы цейсовские, по спецзаказу, каждое кристальное очко во многие сотни долларов, про что никто у нас и не догадывается.
Да перестань ты жрать валерьянку, Симка, замечает старец.
Пап, ну как ты не понимаешь Я за Маргаритой была как за каменной стеной: все, кто надо, прикормлены, кто не надои не пикали. Да ко мне на территорию никто и сунуться не смел А теперь как?
Налей ей водки, Захар.
Я за рулем, папа.
В первый раз, что ли?
Максимыч, не поднимаясь из кресла, выдергивает из холодильника пузырь, наливает в полую крышку от кувшина и протягивает дочери.
Давай.
Серафима, привычно оттопырив пальчик, выпивает.
Легче тебе?
Ага.
Ну а теперь вали отсюда.
Папа
У нас с Захарием свой разговор.
С каких это пор у вас без меня свои разговоры?
Давай-давай, нечего мне тут сырость разводить. Да муженьку своему, Степану недоделанному ничего не ляпни. И ключи от сейфа оставь.
Я провожу Симочку? На пару слов Есть вопросы спохватывается Кочет.
Подъюбочные, что ли? Обойдется.
Серафима, оскорбленно пожав плечами, выносится. Кочет смотрит недоуменно:
Зачем ты так с нею?
Так тухлые дела, Захар. Я город никому не отдам. Я его держу, держал и держать буду Покуда жив.
Ну и держи.
Как у тебя просто! Знаешь, как нас тут любят Чуть слабину почуютсгорит наша щеколдинская лавочка! Симка еще толком и не соображает, что нам эта московская писюха поднести может.
Вот пусть бы и сообразила
Онане Ритка. Скажи, пожалуйста, какая история? Вот этими вот руками поднимал обеих дочечек. Образование им давал с дипломами Чтобы свояпо судейской части, свояпо хозяйственной. Одна как наковальня была. Земля ей пухом. Ни одним молотом ее не прошибешь. А эта слабовата Не только на передок С нервами
Может, делом займемся?
А я и занимаюсь, не заметил? Сколько заберешь? Да уж раскрывай чемоданчик-то! Раз с ним, значит, за своим.