Не знаешь, кстати, почему? спросил я, когда мы выбрались из здания.
Для этого пришлось УИНом срезать запертый снаружи замок на железных воротах, но больше никаких трудностей не возникло. За воротами раскинулся между двух невысоких холмов небольшой городок одноэтажный, крохотный, оседлавший проходящее через него шоссе. Ухоженный, красивый, аккуратный, совершенно целый и абсолютно пустой. Комплекс промышленных корпусов, один из которых мы только что покинули, расположился на возвышении, и мы несколько минут наблюдали за поселением сверху ни единого движения. Я осмотрел несколько домов в бинокль по виду всё оставлено организованным образом. Запертые двери, закрытые ставни, убранные дворики. Подробностей в дешёвую китайскую оптику не разглядеть, но признаки панического бегства или срочной эвакуации отсутствуют.
Что «почему»? спросил Артём.
Почему населенных срезов почти нет? Почему везде как тут?
Много разных версий слышал. Как рассказывают Корректорам в Школе Хранителей, это происходит из-за кортексации срезов.
Чего?
Кортексации, буквально «обрастании корой». Это сложно понять, не влезая во всю метафизику. Вкратце на определённых стадиях развития общества, люди создают информационные технологии. Эти технологии, с одной стороны, резко ускоряют технический прогресс в первую очередь, в области себя же. С другой загоняют человечество в рамки цифровой определённости.
Это как?
Мир как бы прорастает сетью информационных коммуникаций, которая стягивает его, нарушая не знаю, пластичность, что ли? Они считают, что для нормального развития людям нужна свобода мышления и мифологичность восприятия, а информационные технологии описывают весь мир в цифрах, подменяя его в сознании людей на своё отражение. Как-то так.
Не очень понял, признался я, похоже на гремлинские загоны про «дурной грём».
Я тоже не вполне понимаю. Церковь Искупителя считает, что Мультиверсум, будучи с одной стороны материально существующим, с другой целиком находится в сознании тех, кто его населяет. Не знаю, как это возможно. И вот однажды срез как бы покрывается коркой. И тогда в нём может зародиться будущий Хранитель, который эту корку взломает, как цыплёнок скорлупу яйца. Но если его из этого среза вовремя не извлечь, то при этом все погибнут, включая самого виновника. Это и есть коллапс.
Как-то слишком заморочно.
Я же не говорю, что это так, пожал плечами Артём. Просто я так слышал. И не очень вникал. Если попадём в Центр, спросишь сам. Или книжки в библиотеке Школы почитаешь. Там с этим свободно. Ну что, пойдём вниз? Нам примерно в ту сторону.
Он махнул рукой вдоль дороги.
Пойдём, согласился я, жаль, что ты не знаешь расстояния.
У всех свои ограничения. Направление уже неплохо.
Городок не производил гнетущего впечатления трагической заброшенности. Слишком уж аккуратный. Как будто тут и не жили никогда. Трудно даже понять, как давно он опустел. Навскидку я бы сказал пара месяцев, вряд ли больше. Трава на лужайках отросла, но ещё не производила впечатления дикости. Просто длинновата.
Может, машину найдём? с надеждой спросил сопящий под рюкзаком Артём.
Он уже намекал, что операторов нагружать не положено, но вариантов не было я тащу Эли и винтовку, он тащит вещи и автомат. К автомату всего шестьдесят патронов, что для неопытного стрелка два раза на спуск нажать. Я предупредил Артёма, чтобы он забыл про положение «автоматический огонь» и вообще считал, что это такой карабин, но надежды на него особой не было. Я и на себя-то не слишком надеялся. Лучше бы нам без боестолкновений обойтись.
Машин мы не видели, но самое странное возле домов не было гаражей. Если бы не это обстоятельство, городок был бы похож на кинодекорацию для фильма про американскую глубинку, но там гараж обязательная часть дома. А здесь ни одного. Нет подъездных дорожек, нет ворот в низких прозрачных заборчиках. Только калитки. При этом проходящая через город дорога хоть и не широкая, но асфальтированная. Как они тут передвигались непонятно.
Этак нам неизвестно, сколько пешком пилить расстроился Артём.
В центре городка обнаружилось казённое кирпичное здание в три этажа не то управа, не то ратуша, не то полицейский участок. Вывески оказались совершенно нечитаемы, хотя буквы латинские. Либо здешний язык состоит из сочетания согласных с шипящими, либо буквам соответствуют другие звуки.
Сняв с плеч рюкзак с Эли, зашёл внутрь. И толку что снимал она тут же побежала со мной, не слушая окриков Артёма. В результате так втроём и пошли. Надеялся найти что-нибудь полезное например, пистолет. Ведь если это, к примеру, полиция, может тут быть, к примеру, пистолет?
Пистолетов не нашлось. Вообще ничего не нашлось. Пустые коридоры, безликие кабинеты с аккуратной одинаковой мебелью. Но никаких бумаг в шкафах и даже мусорные корзины чисты. Это не полицейский участок, это какая-то администрация. Зато в пристройке обнаружили десяток велосипедов, тщательно выстроенных рядком в специальных держателях. Все одинаковые, синие с какой-то надписью, сразу видно казённые. Самые простые, с высокой рамой, фиксированной передачей и прямым рулём, с подпружиненным широким сиденьем. У нас такие называются «дорожными».
Вот тебе и транспорт, обрадовал я Артёма.
Он, впрочем, большого энтузиазма не проявил. Понятное дело, на машине педали крутить не надо. При помощи УИНа раскромсал пару офисных стульев, сгородил детское сиденье для Эли.
Эли новые впечатления понравились. Сначала она немного волновалась, не упадём ли мы с этой странной штуки, потом развеселилась и с удовольствием глазела по сторонам. Я, кажется, начинаю понемногу привыкать к двойному комплекту эмоций своим и её. Уже не путаю, где чьё.
На велосипеде, конечно, ездить не разучишься, но вот привычка крутить подолгу педали уходит. Мышцы работают не те, что при ходьбе, и устают с отвычки быстро. Мы чередовали поездку с пешими переходами, катили велосипеды руками, давая ногам отдохнуть, и двигались, в целом, небыстро. Тем не менее, до следующего населённого пункта добрались довольно скоро часа через полтора. Сначала он показался точной копией первого, но ближе к центру стали видны различия центральное здание выше на этаж, надписи столь же нечитаемые, но другие. Мы проехали его насквозь, и за городской чертой обнаружили огромное, аккуратно по линеечке созданное кладбище. Никаких оград, никаких памятников, только уходящие вдаль линии одинаковых холмиков. У каждого металлическая блестящая табличка с буквами местной письменности на коротком вертикальном столбике. Но неприятно поразило меня не это.
Возле кладбища ровными рядами один к одному, так, чтобы не падать, стоят велосипеды. Определить их количество невозможно, слишком плотный массив они составили, но их очень и очень много. Такие же, как те, на которых приехали мы. Женские того же размера, но со скошенной рамой. Подростковые поменьше. Детские совсем маленькие. Тщательно отсортированные по размерам детские к детским, женские к женским. Стоящие линиями рулей, частоколом рам и пунктирами седел под открытым небом, без укрытия. Как будто люди приезжали сюда на велосипедах, аккуратно составляли их в общий ряд, и что? Ложились в могилы? Как-то не по себе мне от этого.
А могилы-то свежие мрачно сказал Артём.
Действительно, на земляных холмиках еле-еле трава завязалась.
Далеко ещё до репера? Что-то мне тут не нравится
Где-то совсем рядом, ответил он. Нам туда.
Артём махнул рукой в сторону уходящих к горизонту могил. Мы спешились и пошли, ведя велосипеды за рули. Эли сидела на раме, крутя по сторонам головой и, кажется, не понимала, чего мы так напряглись. Беспокоилась немного, но больше от того, что беспокоились мы. Ряды холмиков кончились довольно быстро кладбище оказалось не таким большим, как выглядит, из-за неровности рельефа. Сразу за холмом стоит такая же часовенка, как та, через которую мы пришли. Могилы до неё не дошли: последний ряд не закончен, в нём полдесятка пустых ям, в последнюю устало опустил ковш небольшой экскаватор.
Интересно, кто закопал копателя? спросил в пространство Артём.
Не интересно, отрезал я, давай-ка валить отсюда. Кстати, как ты думаешь, сможем мы перетащить велосипеды?
Не пробовал, растерялся он, но отчего бы и нет? Держи их крепче, а я запущу резонанс.
Велосипеды благополучно перенеслись и тут же чуть не утонули вместе с нами в болоте. Было почти темно, глубокие сумерки. Орали какие-то твари, жужжали насекомые, а мы стояли по пояс в воде, стараясь лишний раз не шевелиться, чтобы не соскользнуть с твёрдого островка под ногами. Эли немедленно выползла из подмокающей «переноски» мне на плечи и, протестующе попискивая, отмахивалась от комаров. Излучала глубокое недовольство сложившимся положением. Мы тоже были не в восторге, но утешали себя тем, что репер не транзитный и нам хотя бы не надо никуда тащиться по этой трясине. Шесть минут показались мне вечностью, но велосипеды я так и не отпустил.
На следующем репере я объявил большой привал. Он тоже не транзитный, гашение всего три минуты, но идти неизвестно куда промокшими до жопы и выше было глупо. Здесь был день, хвойный чистый лес, репер безо всяких условностей просто торчал из усыпанной хвоей земли. Просканировав окрестности прицелом винтовки, обнаружил, что в пределах дальности обнаружения режимом «Биорад» нет крупных живых существ. Нашли сухую лесину, накромсали её УИнами я впервые увидел, что у Артёма он тоже есть. Не совсем, значит, с пустым клювом улетел из Коммуны наш сокол. Развели костёр, разделись, принялись готовить еду и сушиться. Артём, придурок, не заправил штаны в берцы, и мне пришлось горящей палочкой припаливать на нём пиявок. Хотел залепить пластырем кровоточащие ранки, но он сумел меня удивить переключил свой УИн в «красный» режим и касаниями короткого луча зарастил дырки на коже. Я-то свой в этом качестве не использовал.
Здорово как, восхитился я.
Шрамы остаются, посетовал он, шкура нормально не затягивается, регенерация потом не работает. Вон, у меня
Он показал уродливую тёмную яму глубокого рубца на бедре.
Пулевое на боевых поймал, нормально залечить не было времени, ткнул инструментом, чтобы кровью не истечь. Так бы заросло уже, был бы небольшой шрам, а теперь навсегда такая хрень, наверное. Но мелкие ранки можно.
«Пулевое», «на боевых» да ты, можно сказать, вояка бывалый?
Я оператор, покачал головой Артём, ценное транспортное оборудование. Имею боевой навык прятаться и бояться, пока вокруг воюют настоящие мужики типа тебя.
Я не стал говорить, что мои военные навыки не намного выше. «Пальнул с перепугу, случайно попал» вот мой топовый боевой скилл. Однако озвучивать это сейчас, когда он на меня полагается, наверное, не стоит. И так обстановка нервная.
Сварил в котелке рис, вывалил туда банку тушёнки. Эли походная еда не очень понравилась, но съела. Больше всего она страдала от невозможности помыться, раздеться и залезать под тёплое одеялко, я прямо это чувствовал. Домашнее существо, декоративное, комнатное. Артём, видимо, тоже ощущал её недовольство.
Привязалась к тебе, я смотрю?
Эли как раз пыталась ввинтиться ко мне на колени. При том, что я сидел на земле перед костром без штанов, это было не очень хорошей идеей. Штаны наши сушились на сляпанном из палок навесе, от них пахло подогретым болотом.
Ревнуешь?
Нет, что ты. Куда мне её, у меня и так Случайно подобрал, удачно пристроил, всё нормально. Серьёзно, не заморачивайся.
Ладно, не буду. Я к ней уже как-то привык.
Погладил по головке Эли, которая меж тем, оставив идею истоптать мне голые колени «вибрамами», утешилась вытащенной из продуктового запаса шоколадкой. Пусть ест, для неё и брал. Она от сладкого начинает излучать довольство жизнью, а нам сейчас этого очень не хватает. Походная одежда скрыла особенности фигуры, чумазое личико казалось менее взрослым сейчас она выглядела ребёнком.
Сколько ей лет, как ты думаешь? спросил я Артёма.
Эли толкнулась в меня возмущённой эмоцией. Надо же, не нравится ей этот вопрос.
Не знаю. Сева покойный говорил, что такие, как она, живут недолго, но он ей давал Вещество. Так что ей может быть и двадцать, и сто
Барышня окончательно рассердилась и даже ткнула меня в плечо крохотным своим кулачком. Не смейте, мол!
Ладно, ладно, успокойся, обнял я её, мне всё равно, на самом деле. Лопай шоколадку, отдыхай, скоро дальше пойдём. Штаны вот только высушим.
Штаны штанами, но ботинки сохли долго, хотя мы и набили их сухим мхом. Модные «дышащие мембраны» и прочие изыски современной «трекинговой» обуви слишком нежные для скоростной сушки у костра. Кирзачи бы уже сто раз просушил. Дальше отправились уже к вечеру попав, впрочем, в утро. Мозги от такого закипают, а биоритмы превращаются в ритмы диско.
Этот репер транзитный, так что нам предстоит прогулка неизвестной длительности. Прогулка по вот этой, набитой какими-то гусеничными тракторами сельской грунтовке, от неказистого деревянного сарая, укрывшего репер.
А срез-то жилой, удивлённо сказал более опытный в таких путешествиях Артём, следы совсем свежие. Не знаю, что за механизаторы тут катались, но они это делали недавно.
Ну, будем надеяться, что мы доберёмся до репера раньше, чем они до нас.
Мы оседлали велосипеды и покатили. Раздолбанная грунтовка не давала разогнаться на предназначенных для асфальта узких колёсах. Эли недовольно морщилась от тряски на неподрессоренной раме, но так всё же быстрее, чем пешком. Увы, вскоре дорога, преодолев небольшой подъём, пошла вниз и из грунтовой превратилась в рыхлую песчаную. Ехать стало невозможно, и мы шли, катя велосипеды руками. Местность дальше оказалась плоская, как стол, и, когда нам навстречу двинулось рычащее облако пыли, скрыться было некуда.
«Механизаторы» здешние передвигались на танке. Странном, нелепом, из клёпанных листов, с боковой, а не верхней орудийной башней. Немного похоже на полёт бронефантазий времён Первой Мировой, когда облик танка ещё был дискуссионным вопросом. Из откинутых бортовых люков выглядывают дырчатые толстые стволы пулемётов. Наверху присобачена небольшая и не поворотная командирская башенка с жёлтой полосой. Из неё спереди торчит короткий толстый ствол какого-то пуляла, а сверху из люка мужик в шлемофоне. Лязгая и громыхая, эта конструкция подъехала к нам и остановилась. Передняя броня у неё как будто из секций здоровенных труб набрана закругленная и стыкуется болтами. Никогда такого не видел. Самопалом каким-то отдаёт. Танк стоит перед нами, гулко, как в бочку, рокоча дизелем. Пахнет горелым маслом и солярным дымом. Мужик в люке внимательно нас рассматривает.
Куда ж вы с ребёнком-то, шпаки? сказал он, наконец, на чистейшем русском. Дети вне игры.
Игры? удивился я.
Вы не в курсе? А чего припёрлись тогда?
Да мы как бы это объяснить
Из чёрного камня вылезли, перебил нас танкист, не крути жопой, шпак, мы про вас знаем. Так вы просто пройти хотели? Вне игры?
Точно, обрадовался я, только пройти. Так мы пойдём?
Не, шпак, дурная мысль. Не дойдёте. Положат вас и всё.
Мы же вне игры!
А они знают? Шарахнут из пятидюймовки и только брызги веером. Издали-то не видать, что вы с ребёнком.
И что же нам делать?
Эх вздохнул мужик, чёрт с вами. Полезайте. Велосипеды, вон, на моторные решётки вяжите, а сами залезайте. У меня бортовых нехватка, как раз два места. А девочка как-нибудь.
Внутри оказалось тесно, твёрдо, угловато и шумно. Сползший из башенки внутрь танкист пнул кирзачом плечо сидящего внизу за рычагами мехвода, дизель взревел, и говорить стало невозможно. Впрочем, принимающую сторону это не смутило на сиденьях бортовых стрелков лежали подключённые шлемофоны, и нам пришлось их надеть.
Левый борт на вас, сказала «говорящая шапка», хоть вы и вне игры, но придётся немного поучаствовать. Если подкалиберный прилетит, ему не объяснишь.
Он сунул мне корявую грязную руку.
Палываныч я, командир «Засранца».