Это верно, но дело в том, что дождь обходит это место стороной! возразил булочник. У нас есть небольшое поле там, наверху, чуть выше Розмаринов. Мы никогда его не возделывали по этой причине Там слышно и видно, как надвигается гроза Но стоит тучам наткнуться на пик Святого Духа, как он рассекает их надвое, и дождь проносится мимо ложбины, обрушиваясь только на склоны, в ложбину попадает не больше двух-трех капель
Вполне возможно, согласился Англад, но может быть, вы не знаете об этом, на земле Пико-Буфиго есть ключ
Уголен три раза подряд сморгнул.
Был маленький ключ, поправил его Лу-Папе.
Я его видел, продолжал Англад. Это был очень хороший ключ, из него вытекал ручеек шириной с человеческую руку.
И я его видел, когда мальчишкой ходил на охоту с отцом. Он мне показался настоящим ручьем! вмешался в разговор Памфилий.
Ты наверняка сам был очень маленьким, к тому же видел его после грозы. Я тоже пил из него лет, поди, сорок назад. Струя была с мизинец. Но с тех пор он пропал, настаивал на своем Лу-Папе.
Ты считаешь, что такой ключ может высохнуть?
Я сегодня утром взглянул на него, ответил Лу-Папе, там сухо, как в пустыне Дело в том, что этот бездельник Пико-Буфиго за ним не ухаживал, ключ засорился, и вода пробила себе другой путь вниз: нырнула, и поди узнай, как глубоко?
А что, если вырыть колодец? предложил Казимир.
Только зря время потратишь! отрезал Лу-Папе. Вода, наверно, поднималась из глубины. А когда ключ засорился, так что воде было уже не пробиться, она нашла себе другой путь. Может, метров на тридцать ниже, может, на все сто. Я хорошо знаю, какой нрав у ключей. Как у красивых девушек. Перестань за ними ухаживатьтолько ты их и видел!
Однако, возразил булочник, в прошлом году, проходя по склону под скалой, я видел на этом месте смоковницу. Значит, где-то поблизости есть вода!
Значит, что когда-то была вода, поправил его Лу-Папе. Коли смоковница выросла, ей ничего не нужно. А той уж лет сто, не меньше!
Но раз на ней побеги начал Филоксен.
Лу-Папе решительно перебил его:
Когда ты говоришь о спиртных напитках, я тебя слушаю. Но ключине твоя специальность. Анисовка не течет из ключа. Я утверждаю: этого ключа никто больше не увидит. Я утверждаю: этим оливковым деревьям скоро придет конец, вся эта земля заросла пыреем, и из того немногого, что на ней удастся вырастить, кролики, барсуки и саранча не оставят ровным счетом ничего. Пришлось бы перекапывать почву на глубину не меньше восьмидесяти сантиметров, ставить забор из железной проволоки за пятнадцать тысяч франков, и все только для того, чтобы собрать четыре помидора, тридцать картофелин и килограммов пятьдесят турецкого гороха, а чтобы доставить их на рынок, пришлось бы еще и заново проложить дорогу в два километра.
Сущая правда, заключил Уголен. Если бы мне даже даром предложили эту землю, я бы и то отказался.
В тот же самый вечер Лу-Папе и Уголен ели рагу из зайчатины, почти черное от добавленного в соус вина «жакез», и долго держали совет.
Уголен хотел на другой же день съездить в Креспен и повидаться с Флореттой.
Ни в коем случае, прикрикнул на него Лу-Папе. Если ты попросишь ее о чем-нибудь, то тем самым дашь понять, что нуждаешься в этом, и тебе заломят тройную цену. К тому же, узнай Флоретта, что это для нас, она откажется
А почему?
Потому что она такая, печально улыбнувшись, ответил Лу-Папе.
А если так, что ж нам делать?
У меня есть план. Слушай! Он принялся набивать трубку. Во-первых, Флоретта никогда здесь не поселится. Во-вторых, когда она была молодой, она очень любила деньги. С возрастом, наверно, любит еще больше. Значит, она все продаст. Как по-твоему, найдется ли у нас в деревне хотя бы одна семья, которая захочет купить ферму? Я имею в виду тех, кто при деньгах.
Уголен, поразмыслив, ответил:
Нет. Вряд ли. У них у всех земли в избытке. К тому же никто не забросит свои поля в ложбине ради того, чтобы поселиться наверху. Нет. А вдруг появится чужак?
А что ему тут делать, чужаку?
Выращивать зелень или, может быть, даже цветы! Как я! Вода-то есть!
Верно, сказал Лу-Папе. Вот и дошли до самого главного. Здесь есть вода. Ну-ка, скажи, не будь тут родника, сколько это стоило бы?
Нисколько, ответил Уголен.Ровным счетом ничего. Но родник-то есть.
Лу-Папе, улыбаясь, сунул трубку в рот, хитро подмигнул и не спеша принялся раскуривать ее.
Родник уже засорился на три четверти. А что, если вследствие НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ он вдруг совсем перестанет давать воду? вполголоса проговорил он.
Несчастного случая? недоумевающе повторил Уголен.
Ну, предположим: ты проходишь мимо ключа с мешком цемента на спине, вдруг спотыкаешься, падаешь, и цемент случайно высыпается прямо в дыру!..
Уголен, помедлив с ответом, вдруг громко расхохотался и закричал:
Ай да Папе, ай да молодец! Завтра же возьмемся за дело! Так и нужно поступить: НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ, да и только! Но вдруг посерьезнел. Но тут все-таки что-то не так! Этот родник кое-кому знаком Они о нем говорили там, в клубе
Верно, но, если чужаки придут взглянуть на ферму, никто из наших им ничего не скажет. Нужно все подготовить и завтра же покончить с этим. Займись цементом. Одной корзины будет достаточно. А еще выточи две-три большие затычки из дерева твердой породы. Размером примерно с бутылку, но с одного конца поуже, и подсуши их хорошенько у очага. А теперь поговорим о другом: я сейчас же напишу письмо Цап-Царапке.
Кто это?
Ты ее не знаешь, она уехала отсюда до твоего рождения. Это Мария, дочь Гортензии, из семьи Кастело, что пошла от Жермены. Толстенькая такая, как кубышка, с личиком ангелочка. Ее прозвали Цап-Царапкой, потому что, когда парни хотели поцеловать ее, она царапала им лицо, причем нарочно постригала себе ногти так, чтобы они были острыми-преострыми. Этим она и славилась в деревне, и кюре ставил ее остальным девушкам в пример. Но в конце концов она доцарапалась до того, что осталась старой девой и, когда ее родители умерли, пошла в служанки к господину кюре в Миме. Затем, лет пять назад, папа римский перевел этого кюре в Креспен, она, наверно, еще и сейчас при нем
Если только не расцарапала его вконец!
О нет, в ее возрасте вряд ли выпадает случай кого-либо поцарапать Она тогда с Флореттой дружила, должно быть, они и до сих пор видятся. Я сейчас напишу ей письмо.
А что, если она умерла?
Ну что ты! воскликнул Лу-Папе. Еще не все мои сверстники отправились на тот свет!
Не все, но многие.
Верно. Ну если она умерла, письмо вернется обратно.
А как это?
Да я проставлю на обратной стороне конверта свой адрес.
А ты не боишься, что письмо с двумя адресами поставит почтальона в тупик? забеспокоился Уголен.
Бедный мой Уголен, просто невероятно, какой ты простак. На почте сначала читают адрес на той стороне, где приклеена марка. А потом, если адресат выбыл или умер, переворачивают конверт, видят второй адрес и отправляют письмо обратно. Благодаря чему становится понятно: Цап-Царапка там уже не живет или умерла!
А кто приклеивает марку, для того чтобы письмо вернулось обратно?
Да никто, слегка вышел из себя Лу-Папе. Марка уже не нужна, потому что первая марка, которую ты приклеил, ничему не послужила, раз твое письмо не дошло туда, куда ты хотел. И на почте
Слушай, Папе, не утруждай себя объяснениями: я все равно ничего не понимаю, но это не имеет никакого значения. Напиши ей письмо, посмотрим, что из этого выйдет.
Пока глухонемая убирала со стола, они приготовили все необходимое. Пришлось отыскать чернильницу, добавить в нее теплой воды и уксуса. А перо они потерли песком, и оно стало как новенькое. Наконец они принялись за дело и долго обсуждали каждую фразучто писать, что не писать. У Лу-Папе был довольно разборчивый почерк, но он не очень заботился об орфографии, которую с легким сердцем переделывал на свой лад.
К полуночи он закончил писать и стал перечитывать письмо вслух. Уголен нашел его творение верхом совершенства и беспечно отправился под звездами к себе в Массакан.
* * *
В ожидании ответа от Цап-Царапки они не сидели сложа руки.
В одно прекрасное утро, чуть свет, Лу-Папе зашел за Уголеном. Накануне в клубе он всенародно объявил, что пойдет на другой день в холмы по грибы, поскольку уже наступил грибной месяцноябрь. На нем было два больших ягдташа с перекрещенными на груди ремнями: в одном была еда и две бутылки вина горлышками наружу, в другоминструменты.
Уголен уже ждал его, завтракая турецким горохом и репчатым луком. На столе стояли две конусообразные затычки, изготовленные из ветки каменного дуба и высушенные в горячей золе очага.
Думаю, маленькая будет как раз, сказал Лу-Папе. Сними башмаки и надень туфли на веревочной подошве. У тебя есть лом?
Я его отнес туда вчера вечером. Спрятал в кустах вместе с кувалдой, резцом, большой ножовкой и киркой.
Он хорошенько зашнуровал туфли, встал со стула, поднял наполненный до половины мешок и перебросил его через плечо.
Это цемент, пояснил он. Цемент для НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ!
* * *
Молча поднялись они до Розмаринов, держась под соснами.
Как-то неуверенно забрезжил рассвет, занималась бесцветная заря, стояла тишина, нарушаемая еле слышным «цик-цик» певчих дроздов.
Лу-Папе спрятался на вершине небольшой отвесной скалы, прямо над родником, за поросшей растительностью глыбой, откуда он мог в одно и то же время наблюдать за окрестностями и руководить работой.
Первым делом Уголен спилил все побеги на смоковнице, потом принялся за корни. Эта работа заняла много времени: чтобы не шуметь, он не ударял киркой, а втыкал ее в землю, нажимая на нее ногой и используя как рычаг, после чего отгребал взрыхленную почву мастерком Корням не было конца, но, поскольку они уходили вниз к самой голове источника, откуда била вода, почва постепенно превращалась в жижу К десяти часам ему удалось вырыть у скалы полукруглую яму глубиной в полтора метра.
Пот катился с него градом не только от физического напряжения, но и главным образом оттого, что он боялся быть застигнутым на месте преступления. Кучей выбранной земли можно было наполнить две тачки, она не могла не привлечь внимания случайного прохожего. Конечно, в эту ложбину никогда никто не заходил, но именно в подобные минуты, как правило, появляется единственный за целый год случайный прохожий.
Время от времени Лу-Папе шепотом говорил:
Давай, Куренок, давай Нет никого, но поторопись.
Я вкалываю на всю катушку. Но корни не дают Кроме больших, еще и пропасть других, поменьше.
Он водил туда-сюда ножовкой по жидкой грязи, которая, к счастью, слегка приглушала звуки.
К полудню, за два часа вынув с дюжину корней, он наконец принялся за последний, самый крупный корень. Поскольку на дне ямы Уголен не мог работать в полную силу, тот долго не поддавался. Обвязав корень веревкой и укрепив узел железной проволокой, он вылез из ямы и принялся дергать за веревку. При третьем рывке корень поддался, и на дно ямы хлынула пока еще невидимая под заволновавшейся жижей вода.
Уголен запаниковал: если яма слишком быстро наполнится водой, как он отыщет то отверстие на дне, которое нужно заткнуть?
Папе, давай сюда быстрее! Вода меня перегоняет! вполголоса позвал он.
Лу-Папе без лишних слов стал спускаться к нему, но уровень воды в яме перестал подниматься. Уголен увидел, как обрушилась небольшая насыпь, огораживающая колодец с одной стороны, и на ее месте образовалась воронка с водоворотом: именно туда уходила вода.
Браво! воскликнул Лу-Папе. Это и есть подземная канава Камуэна Старшего. Вода, наверно, вытекает из канавы дальше, вон там внизу, где тростник
Если кто-то увидит всю эту воду, нам крышка! застонал Уголен.
Не дрейфь, Куренок. Погоди, сейчас и отверстие увидим Вон оно в скале, как раз перед тобой!
Вода стала не такой грязной, как раньше, и они различили бьющую со дна ямы струю. Уголен, опершись о края колодца, медленно опустился вниз.
Ой, Матушка-заступница! Ледяная!.. Ног не чувствую
Вода, прочистив подземную канаву, теперь утекала быстрее, чем прибывала, и уровень ее в яме пошел на убыль.
Уголен опустил руку в воду по локоть и сказал:
Нашел Отверстие тут Я до него дотронулся. Кажется, подойдет маленькая затычка Это тот большой корень не давал воде течь Еще кусок остался
Лу-Папе протянул ему затычку. Уголену пришлось присесть на корточки, чтобы загнать ее в дырку.
Ой! Просто невероятно, насколько задница чувствительнее ног. А забить затычку будет не так уж легко из-за воды
Пока просто вставь ее и держи! Воды сейчас станет меньше. Но сперва наполни горшок, я приготовлю раствор.
Он подал горшок Уголену, тот набрал в него воды и передал ему обратно.
Через минуту уровень воды уже опустился ниже деревянной затычки, из-под которой все еще вырывались тонкие струйки. При третьем ударе молотком не стало и их.
Лу-Папе размешивал песок и цемент с гравием. Затем они вылили раствор на дно ямы и принялись утрамбовывать его, пока тот полностью не покрыл затычку.
Нам бы не переложить раствора! сказал Уголен. Не забывай, мне же потом и разбивать цемент!
Лу-Папе снова поднялся на скалу и встал на стражу. А Уголен принялся забрасывать яму, слой за слоем, землей и остатками корней и утрамбовывать их, пританцовывая, как делают виноградари, отжимая виноград в огромных деревянных чанах. Вдруг из-за края обрыва показалось лицо Лу-Папе.
Тсс! Какой-то шум прошептал он.
Где?
В доме
Они прислушались: минуту стояла полная тишина, затем что-то скрипнуло на чердаке
Это не призрак Пико-Буфиго, засмеялся Уголен, это крысы. Я вчера видел, как они бегали по крыше. Они размером с кролика.
Они еще некоторое время прислушивались. Фасад дома с закрытыми ставнями выглядел безжизненным. Стояла такая глубокая тишина, что было слышно, как где-то очень далеко, там, откуда дул ветер, квохчет куропатка.
Продолжай, прошептал Лу-Папе.
Уголен забросал яму, но, как он и ожидал, в ней не поместилась вся ставшая рыхлой выкопанная им земля. Он перетаскал все, что оставалось, чуть подальше к обрыву и сложил горкой. Лу-Папе, спустившись со своего наблюдательного пункта, помог ему заново засадить место, где был источник, кустиками тимьяна и ладанника, а горку они укрыли толстым слоем сосновых веток.
А теперь, сказал Лу-Папе, нужно спуститься на край поля, туда, где кончается канава, вырубить тростник и, самое главное, убрать мох и камыш!
Подземная канава сработала на славу, и на краю поля уже сверкали две продолговатые лужи.
Беда! воскликнул Уголен. Если кто увидит, то
Выдирай тростник, а я займусь лужами.
Вытащив из завалившегося забора жердь, он тремя ударами топорика заострил ее и проткнул дно луж в десяти местах. Через несколько минут вода исчезла. Он каблуками затоптал проделанные им отверстия, покрыл мокрую почву слоем сухих листьев. Потом, разодрав пласт мха, разбросал его клочья по заросшему кустарником полю. Между тем Уголену удалось выдрать из земли множество тростниковых корней, похожих на цепочки крохотных земляных груш.
Просто невероятно, как разрослись, сказал он, и сколько же их еще осталось!
Мы еще вернемся. На сегодня хватит. Колокол звонит к обедне, а мы до сих пор ничего не ели. Я голоден, как собака. Пошли!
Они собрали в охапки корни смоковницы и тростник, перевязали их, чтобы удобнее было нести, и захватили с собой инструменты.
Обедать будем где-нибудь здесь? спросил Уголен.
Не стоит. Давай лучше к тебе! Закроем ставни, а после обеда поспим.
Они спустились в Массакан: впереди разведчиком шел Лу-Папе, за ним с инструментами следовал Уголен.
Закрыв наглухо двери и окна, они долго ели при свете керосиновой лампы, не произнося ни слова. Вязанка из корней смоковницы тлела в очаге. Время от времени они перемигивались и обменивались улыбками, словно удачно провернули какое-то забавное дельце и теперь отмечали его.
В последующие дни у Уголена появилась привычка чуть свет наведываться в Розмарины. Он бесшумно поднимался туда, держа ухо востро, прихватив на всякий случай ножовку, топорик и веревку, делая вид, что идет «по дрова».