А как цветет шиповник, в тон ему отвечала женщина. Ты когда-нибудь видел такой красивый?
Это и есть Параду Золя!опять закричал горбун. И даже лучше, чем Параду!
Уголен никогда не слышал о Золя, а шиповник был ему известен как «жоподёр».
Горбун сделал несколько шагов по густым зарослям.
Эме, иди сюда! Смотри, какие тут чертополохи!
Она подбежала и остановилась рядом с ним, восторженно охая.
Не прикасайся к ним. Когда я доберусь до ножниц, срежу их для тебя! Оглядевшись вокруг, он восхищенно добавил:Да их тут сотни! Это просто сказка! Мне тяжело будет их уничтожать, но перед этим я их сфотографирую!
Уголен слушал разговор двух умалишенных и не верил своим ушам. Ему было жаль тех усилий, которые он потратил на все эти страшные колючки, приводящие пришельцев в неописуемый восторг.
Ну, за работу! вдруг воскликнул горбун.
Обернувшись, женщина увидела покалеченный фасад фермы; уронив цветы и набожно сложив руки, она взволнованно произнесла:
А вот и самое прекрасное!
Не правда ли? Я тебе говорил: это и есть древний Прованс, и не исключено, что эти обветшалые стены воздвиг когда-то римский крестьянин!
Они молча смотрели на дом, затем мужчина вытащил из кармана какой-то блестящий предмет, приложил его к своим губам, и Уголен услышал чудесную музыку, исполненную на губной гармонике. Женщина запела:
Закрыв глаза, я вижу:
Во глубине холмов
Наш домик белоснежный
Затерян средь лесов.
Чистый, мощный, глубокий голос звучал изумительно, и эхо ответило ему с величайшим почтением.
Уголен, мало восприимчивый к музыке, подумал про себя: «А что у них на подводе?»
И сразу получил ответ: возница, остановив мулов на дороге прямо над домом, стянул брезент, и на солнце засверкала лакированная мебель.
Горбун вынул из кармана тяжелый ржавый ключ, подошел к двери, вставил его в замок, и дверь с гулким низким скрежетом подалась
Погонщик мулов уже спускался по тропинке, неся на голове лакированный стол; женщина вошла в дом вслед за ним.
Пока она распахивала ставни на окнах, мужчины снова показались на пороге. Горбун был уже без пиджака: засучив рукава рубашки, он двинулся вслед за возницей к подводе.
Уголен недоумевал: «Он это или не он?»
Потом он вспомнил: Цап-Царапка писала, что он высокого роста, а жена у него рыжая. Но ведь она не писала, что та поет и что у них девочка И еще, если верить Цап-Царапке, горбун служит налоговым инспектором в городе. С чего бы это налоговый инспектор поперся в холмы со всей своей мебелью и семьей? Во время каникулпожалуйста, но не в марте же месяце! Может быть, они решили просто привести дом в порядок, подготовить его к будущему лету. Скорее всего, так оно и есть
Хорошо это или плохо?
С одной стороны, плохо, потому что если это тот самый горбун, то он никогда не согласится продать ферму. Но, с другой стороны, он ли это или кто-то другой, все равно это не крестьянин! Он не будет жить здесь круглый год, и можно будет взять у него поле в аренду и сделать вид, что нашелся родник Раз эти люди в восторге от чертополохов, то уж гвоздикам и подавно будут рады! Для них будет сплошным удовольствием их фотографировать!.. Нужно с ними сейчас же поговорить и поладить.
Спрятав ружье в кустах, он подошел к мужчинам, которые вынимали из подводы свернутые матрасы.
Добрый день. Привет честной компании! улыбаясь, самым доброжелательным тоном воскликнул он.
Добрый день, сударь! ответил немного удивленный горбун.
Я подумал, вы не будете против, чтоб я вам подсобил? приветливо спросил Уголен.
Разумеется! выпалил веселый погонщик мулов. А я все голову ломал, удастся ли нам перенести вон тот буфет, не разбирая его!
Да, есть у нас такая загвоздка, добавил горбун, так что я был бы вам очень благодарен, если бы вы помогли нам с нею справиться!
У него был красивый низкий голос, миндалевидные глаза цвета жареного кофе, очень белые зубы, а на бледный лоб падал завиток блестящих черных волос. Уголена поразили его длинные мускулистые руки.
Постараемся! бросил Уголен.
Я тысячу раз благодарю вас за помощь. Вы из Обани?
Нет, я из Бастид-Бланш. Но живу не там. Мой домпоследняя ферма, которую вы миновали по пути сюда, ниже по склону.
Значит, мы с вами будем почти соседями.
Меня зовут Уголен, Уголен де Зульма. Это не означает, что я дворянин, добавил он, смеясь. По-здешнему это значит, что мою мать звали Зульма, а фамилия моя Субейран.
Он смотрел на незнакомца, надеясь, что тот, в свою очередь, назовет свое имя. Но погонщик мулов, взобравшись на подводу, толкал уже к ее борту провансальский буфет с резными дверцами. Уголен с горбуном схватили его за ножки и попятились, помогая вознице плавно спустить его наземь: буфет был неподъемным; Уголен удостоверился, что горбун, несмотря на свой физический недостаток, так же силен, как и он сам.
Втроем они благополучно доставили в дом этот памятник канувшей в небытие эпохи и поместили его в просторной провансальской кухне, которую уже рьяно мели женщина с девочкой, предварительно выбросив в окно заплесневевший тюфяк Пико-Буфиго.
Кстати, от старого браконьера осталось много чего. На огромном столе, сколоченном из толстых досок, стояла бутылка, наполовину наполненная черным вином, на поверхности которого плавала белая плесень, тарелка с высохшим и растрескавшимся, как глина в разгаре лета, супом, полбуханки твердого, как булыжник, хлеба и стакан с красными полосками от испарившегося вина.
На стене висела кухонная утварь. В мойке стоял зеленый кувшин, рядом со столом два стула, соломенные сиденья которых изгрызли крысы. Был там и большой шкаф, не уступающий по возрасту холмам. Одна из его створок повисла, а правый угол опирался вместо ножки на четыре кирпича. Высокие провансальские напольные часы, остановленные накануне похорон Пико-Буфиго, покрылись паутиной. Тем не менее горбун объявил, что часы очень хороши, что им по меньшей мере сто лет и что, может быть, это музейная вещь!
Раз двадцать возвращались мужчины к подводе, пока не перенесли в дом всю разрозненную мебель: источенный жучками комод, великолепную кровать из резного орехового дерева, ночную тумбочку из белого дерева, большое зеркало с фацетом в деревянной позолоченной раме, люстру с хрустальными подвесками и электрическими лампочками, огромное кожаное кресло, несколько шатких стульев; затем ящики, набитые книгами, письменный стол с бронзовыми фигурками и свернутые рулоном ковры, показавшиеся огромными Уголену, который на своем веку видел только коврики из плетеной соломыиз тех, что стелют в спальне у постели. Потом настал черед ящиков с бутылками: тут была минеральная вода с ярлыками и вино с запечатанными красным или белым сургучом горлышками.
«А он богат! подумал Уголен. Он же налоговый инспектор!»
Наконец, под последними ящиками оказался огромный деревянный сундук размером с гроб.
Уголен хотел было его поднять, но погонщик мулов засмеялся:
О, этот под силу разве что четверым!..
А как вы его погрузили?
Очень просто, взялся объяснять горбун, сначала погрузили пустой сундук, потом в него положили инструменты, а сейчас будем действовать в обратном порядке.
Уголен влез на подводу и, подняв крышку сундука, к своему крайнему удивлению, увидел огромное количество новых инструментов: мотыгу с двумя зубьями, мотыгу с четырьмя зубьями, горбушку, кайло, вилы для камней, топор, топорик, кувалду, двое граблей, маленькую тяпку, мотыжки, две лопаты, прямую косу с отдельно лежащей рукояткой, два серпа.
Был там и довольно увесистый сверток: что-то тщательно завернутое в брезент и перевязанное.
Это секатор, ножовки, рубанок, долото, пила по металлу и прочее, пояснил горбун. Все необходимое для недурной мастерской!
Прижав сверток к груди, он понес его в дом, Уголен последовал за ним с охапкой кирок и лопат.
Крайнее беспокойство овладело им, но одна мысль успокоила.
«Он просто любитель мастерить, городские это любят. Он, конечно, захочет разбить себе тут огородикчетыре кустика салата, три корешка сельдерея и кервель. Наверняка слишком заглубит в землю семена, да еще в неблагоприятный для посадки день. Буду ему помогать, а он мне сдаст в аренду большое поле, может даже даром!»
Любительница пения уже орудовала молотком и долотом в просторной кухне, ловко открывала ящики и вынимала предметы домашней утвари, которые девочка вешала на вбитые в стену гвозди.
Перенеся весь груз, они стали поднимать кровати в небольшие комнаты второго этажа, что оказалось делом нелегким и долгим из-за узкой винтовой лестницы.
Потом красивая женщина объявила:
Милый мой Жан, тебе нужно отдохнуть
С удовольствием, согласился горбун, я даже считаю, что уже пора отдать должное Бахусу, то есть, если вам так больше нравится, мы вполне заслужили право пропустить по стаканчику в свое удовольствие!
Они уселись втроем под навесом из виноградных лоз, и женщина откупорила бутылку белого вина, зажав ее между коленей.
Какой у вас чудный голос. Никогда, даже в церкви, мне не доводилось слышать, чтоб кто-нибудь так хорошо пел! сказал Уголен.
Не только вы пришли в изумление от ее голоса, улыбнувшись, отвечал горбун. Она исполняла партии в операх «Лакме», «Если бы я был королем», «Манон»
Уголен впервые слышал эти названия, но восторг его от этого не стал меньше.
Держу пари, сказал он, она пела перед публикой!
Разумеется! В битком набитых залах.
Это была сущая правда. Однако горбун умолчал о том, что все эти залы находились в Сайгоне, в Дакаре или в провинциальных городах.
Это было несколько лет тому назад, скромно призналась певица. Теперь у меня осталась только половина моего голоса
Половина? поразился Уголен. Каким же он был
Изумительным, неповторимым! прервал его горбун. Вершиной ее карьеры стала «Манон». Вот почему мы назвали так дочку, которая, может быть, когда-нибудь будет такой же талантливой.
Девочка улыбнулась, опустила голову и стала раскачиваться на стуле; ее мать разливала вино по стаканам.
Погонщик мулов смотрел на сосновые леса, поднимающиеся до верхушек холмов по отвесным каменистым обрывам.
Что и говорить, красиво! Дорога ужасная, но это того стоит. Здесь так дышится! покачав головой, проговорил он.
Дыхалке здесь хорошо, подтвердил Уголен. Воздух прохладный, но отличный!
По-моему, это уголок рая на земле! вымолвил горбун.
Пришло время прояснить ситуацию, не выказывая, однако, слишком большого интереса.
Значит, вы потому и сняли этот старый дом?
Я не снимал, улыбнулся горбун.
Вы его купили?
Нет. Не снимал, не покупал, и тем не менее я у себя дома!
Вы, случайно, не Жан, сын Флоретты? хитро спросил Уголен.
Точно, меня зовут Жан, а мать звали Флореттой. Но мое полное имяЖан Кадоре.
Если бы вы родились здесь, как ваша матушка, то звались бы Жан, сын Флоретты.
Как красиво! вставила певица. Великолепное название для песни или даже для комической оперы!
Значит, вы были знакомы с моей матерью? спросил горбун.
Нет, ответил Уголен, но хорошо знал ее брата, Ма́рия, по прозвищу Пико-Буфиго, мы были приятелями, я ходил за покупками для него в деревню
Я его только один раз видел, и то давно, сказал горбун. Помнится, он был каким-то нелюдимым, но я благодарен ему за то, что он оставил эту ферму моей матери, а она, в свою очередь, оставила ее мне!
Хотя и до этого все уже было ясно, Уголен еще сомневался и на что-то надеялся, но теперь сомнений не осталось: это был наследник, владелец, и он не собирался продавать свое имущество, по крайней мере сразу
Горбун, высоко подняв стакан с вином, торжественно произнес:
Я пью за матушку-природу, за благоухающие холмы, я пью за цикад, за сосновый лес, за ветерок, за тысячелетние скалы, я пью за лазурное небо!
В свою очередь и Уголен поднял бокал:
За ваше здоровье! только и смог он вымолвить.
Пока они выпивали, послышался какой-то грохот, цоканье вперемежку с железным лязгом. Мулы, которым надоело ждать, развернули пустую подводу и рысью побежали вниз по дороге.
Подлые твари! рявкнул погонщик. И так каждый день! Это все маленький, самый вредный из них! Простите меня, дамы и господа До завтра!
Ругаясь на чем свет стоит, он стремглав бросился вслед за пустой подводой, которая наскакивала, как тигр, на обезумевших от ужаса мулов.
«Он сказал до завтра. Значит, доставит еще кое-что», размышлял Уголен.
Ему было не по себе: еще одна порция мебели будет означать, что они решили обосноваться здесь навсегда.
Между тем рыжая женщина снова наполнила стаканы вином и как ни в чем не бывало уселась на полу, обхватив перекрещенными руками свои икры и уткнувшись головой в колено мужа.
Девочка продолжала выбрасывать в открытое окно старую обувь, лохмотья, обломки штукатурки.
Вы уже бывали здесь? поинтересовался Уголен.
Только раз, ответил горбун, с отцом, больше двадцати лет назад. Мы по холмам дошли сюда из Креспена. Но я побывал здесь на той неделе, чтобы посмотреть, в каком состоянии дом. Так вот, прошло двадцать лет, а я отыскал все тропинки!
Ты самый настоящий почтовый голубь, нежно проговорила его жена.
У меня дарпамять на места! Я безошибочно узнаю их, сказал он, весело потирая руки.
Значит, вы решили всей семьей провести здесь каникулы?
Эти каникулы продлятся до моей смерти, отвечал горбун.
Уголен с беспокойством вытаращил на него глаза.
Да, именно под сенью этих сосновых лесов желаю я провести в благодати и радости все те дни, которыми Господь одарит меня, значительно проговорил горбун.
Вы не боитесь, что дом рухнет на ваши головы?
Ни в коем случае! Дом гораздо крепче, чем вам кажется, впрочем, я собираюсь его отремонтировать, завтра мне доставят штукатурку и цемент.
Это было удручающее известие. Человек, который говорил о штукатурке и цементе, а также о том, что он останется здесь на всю жизнь, возможно, знал о роднике
Необходимо было сразу же разрешить эту загадку.
Может быть, сама по себе идея переселиться сюда неплохая Но с водой, как быть с водой? с безразличным видом поинтересовался Уголен.
Да есть же цистерна!
У Уголена от сердца отлегло.
Да, но она вся прогнившая.
Знаю. Я ее обследовал, когда был здесь на прошлой неделе. Она до краев наполнена черноватой, к тому же ужасно вонючей водой. Но это не страшно. Достаточно ее опорожнить и положить туда несколько кусков негашеной извести.
Это не всегда удается, возразил Уголен, цистерна гниет уже двадцать лет, все впиталось в стены
Соскребем, невозмутимо парировал горбун, а в случае надобности я заново оштукатурю стены. Меня интересует только одно: вместительная ли она?
О нет, ответил Уголен, маленькая, и даже очень.
Придется ее увеличить, заключил горбун, как будто речь шла о безделке.
Только и всего! сказала жена, смеясь от удовольствия.
Однако пока не пейте эту воду, а то подцепите брюшной тиф, и даже чего похуже!
Сами понимаете, я об этом подумал загодя. Так что на всякий случай привез несколько бутылок минеральной воды, которых должно хватить до тех пор, пока не станет ясно, можно ли пить воду из нашего ключа.
При этом страшном слове «ключ» Уголен почувствовал, как бешено заколотилось у него сердце, и так разморгался, словно его чем-то ослепило. Затем сделал удивленный вид и спросил:
Ключ? Какой ключ? Где?
Я его еще не видел, но он указан на кадастровом плане, копию которого мне вручил нотариус. Я сейчас покажу вам этот документ, вы, наверное, сможете помочь мне отыскать его!
Он вошел в дом.
«Так и есть! между тем думал Уголен. Это катастрофа. С такой бумагой нелегко будет обвести его вокруг пальца. Во всяком случае, я знать ничего не знаю, ведать ничего не ведаю».
Эме опять наполнила его стакан и сказала:
Нам повезло, что у нас такой сосед, как вы!
А я рад, что вы здесь, потому как до сих пор я был тут один-одинешенек. Не то чтобы я скучал, работы-то у меня хватает. Но когда у тебя есть соседи, это приятно, потому что можно оказывать друг другу услуги. Если кто заболеет или вдруг начнется пожар, есть кому помочь Это само собой!..
Его рыжие ресницы лихорадочно забились, и он разморгался, как никогда.
Горбун вернулся на террасу, развертывая на ходу кадастровый план: отодвинув стаканы, он разложил его на столе.