Нет! Жизнь без снаосновной закон построения нового общества без безумия, но его, закон, ещё не приняли.
Примут как миленькие, слишком много средств уходит в космос. Вот что.
Люблю короткие рассказы и слова.
Один подошёл к другому и ударил его наотмашь по лицу и ушёл. А тот даже не спросил, за что. Наверное, было за что! И другой не объяснил, потому что, действительно, было за что. Он и дал.
Такой закон у людей: чуть чтов рыло, но никогда за дело.
И ещё слова: миф, блеф, треф, до, ре, ми, фа. Коротко и ясно. И никаких. Какая гармония, симметрия, инерция. Господи! До чего красиво! Эпицентр Эпицентр При чём тут эпицентр? А Вспомнил! Просто, если чтонадо ложиться ногами к эпицентру, лицом вниз, тогда, может, обойдётся. Это смотря: далеко ты или близко, высоко ты или низко, сухо или склизко и есть ли ямка, лунка, норка.
Японцы так и делали, но они все низкорослые. Ну и нация! Они печень ели вражескую, чтобы стать повыше ростом, называется кимоторе, но мы очень видная нация и печени не едим. Нам надо просто ногами к эпицентру. Авось вынесет. Выносило жеи сколько раз, чёрт побери. Русь! Куда ж прёшь ты? Дай ответ. Неважно, говорит, авось вынесет. И вынесло, и пронесло, и несёт до сих пор, и неизвестно, сколько ещё нести будет.
Вы слышали, вы слышали? Сегодня в седьмое привезли белогорячего: он повесился в Центросоюзе на бельевой верёвке, а герой один из дома 68, который на газике работает, рраз! и снял, аккуратно так, даже верёвку не срезал, пожалел. Зачем резать, когда можно и не резать. Лежит сейчас тёплый, говорят, известное делобелая горячка, вот и тёплый.
А верёвка где?
Его же ею и связали.
Испортили всё-таки, значит.
Зачем портить. Целиком!
Почему горячка всегда белая? Надо поменять. Это нам от прошлого досталосьот белогвардейщины. А теперь должна быть красная горячка. А тобелая. Некрасиво, товарищи, получается. Так-то.
Первое, что увидел профессор, очнувшисьэто было громадное лицо дельфина, вблизи похожее на лик какого-то чудища или на кого-то, похожего на Бармалея из Диснеевских фильмов, не в исполнении Р.Быкова. На лице написано было какое-то даже беспокойство. И оно махало трезубцем возле лица профессора, тот позвякивал, но прохлады не давал.
Что с вами? В наши планы это не входит. Мы не собираемся делать с вами ничего подобного. Наоборот, скорее мы хотели бы вас приобщить, так сказать Но надо же сначала извиниться!
Что это у вас на ногах? выдавил профессор.
Ботинки, удивился дельфин и чем-то постучал по пластиковой подошве. Наши фабрики выбрали оптимальный вариант. У вас хороший вкус, профессор. Дельфин покровительственно похлопал его по плечу и жестом пригласил следовать за собой.
Я мог бы принять вас у себя, но там вода. Вода, вода, кругом вода, пропел дельфин, и профессор отметил у него полное отсутствие слуха.
В кабинете они расположились в креслах, и беседа пошла более непринуждённо. Дельфин позволил профессору курить, но резко отказался от спиртного, а потом, опережая вопросы, начал:
Почему мы не говорили, а потом вдруг и все сразу? Мы говорили, мы давно говорили, несколько тысяч лет назад говорили, но что толку? Цезарю говорили, Македонскому, Нерону, даже пытались потушить пожар. «Люди! говорили, что вы?». А потом плюнули и замолчали, и всю дальнейшую историю молчали, как рыбы, и только изучали, изучали вас, людей. После войны вы построили океанариумы, и Дж. Лилли с приспешниками начал свои мерзкие опыты. Контакта захотели.
Извините, я буду прохаживаться, заволновался дельфин и, действительно, начал прохаживаться. Мы терпели и это, чтобы не нарушать молчания и увидеть, до чего же в своих опытах может дойти разумное существо, стоящее на довольно высокой ступени, хотя и значительно ниже нас, ибо, утверждаю, что всякая нетехническая цивилизация, основанная на самоусовершенствовании индивидуумов, выше всякой технократии! Можете убедитьсямы не делали ни одного опыта над вами, и только некоторые дельфины позволяли себе контакты с людьми, но это были психически ненормальные индивидуумы, им разрешалось из жалости.
У нас нет лечебниц, профессор. А когда стали гибнуть наши товарищи, ропот недовольства впервые прошёл по океанам, и вот, наконец, этот нелепый случай оскорбления в ответ на наши увеселительные трюки, на игры наши в баскетбол и т. п. Первыми не выдержали киты. Всегда достаточно одной искры, чтобы возгорелось пламяи оно возгорелось. Я был последним. Кстати! Как моё произношение? Надеюсь, верно?
Да! Да, успокоил профессор. Он уже изрядно глотнул виски, и теперь блаженная теплота разлилась по телу, и всё происшедшее показалось не таким уж невероятным. Только вот он шамкал и чуть покалывала спина.
Ваша челюсть! воскликнул дельфин и мгновенно вызвал стоматолога. Того ввёз служитель в аквариуме. Это был головоногий моллюск лип.
Вот уж не думал, что он. Профессор хихкнул и отхлебнул ещё глоток.
Напрасно вы не думалипрохлюпало в аквариуме, вся анатомия ваша, вот она, у меня в кармане. Лип хлопнул щупальцем и взбаламутил воду. С самого начала моей работы над вами я сколотил себе ясную картину. Держите вашу челюстьвот она.
На поверхность всплыла замечательная челюсть, о какой профессор и мечтать не мог. Какие теперь челюсти? Теперь забрала, а не челюсти.
Если вам что-нибудь нужно заменить, проконсультируйтесь с лечащим врачом и сообщите нам, мы живо заменим всё, включая мозг. Он у меня, впрочем, как и у вас, давно в спирту и готов к трансплантации. Засим позвольте откланяться.
Моллюск опять взабаламутил воду и был увезён служителем с вмонтированным в мозг электродом.
Прощайте! профессор шамкнул, несмотря на вставленную челюсть. Он был изрядно пьян.
Дельфин, видя такое его состояние, не счёл возможным продолжать и молвил только: «Завтра вы получите наш план и ультиматум и передадите его людям! Покойной ночи!». Он зашипел сигарой и вышел.
На следующий день протрезвевший профессор нашёл у себя на столе нечто. В нём было коротко и недвусмысленно:
«Союз всего разумного, что есть в океане, предлагает человечеству в трехдневный срок провести следующие мероприятия:
1) Ввести сухой закон для научных работников.
2) Закрыть все психиатрические клиники и лечебницы.
3) Людей, ранее считавшихся безумными, распустить с почестями.
4) Лечебницы отдать под школы.
В случае, если это не будет выполнено, Союз предпримет необходимое. В случае выполнения Союз больше ничего не требует от человечества и прекращает всякие контакты впредь до лучших времён».
Весь следующий день профессор по радио и телевидению, а также в личных беседах убеждал мир пойти на уступки, уговаривал и умолял, рисовал жуткие картины и радужные перспективы, он принял множество корреспондентов и некорреспондентов.
Но увы Он ничего не мог доказать. Океанариум опустел, исчез куда-то и служитель с электродом. Конечно, люди не верили, смеялись и улюлюкали:
Как можно выпустить безумных в наш и без того безумный мир, как можно не пить научным работникам?!
Кто-то подал мысль, что это он всё выдумал, чтобы скрыть своё бессилие, он обманул надежды, люди так уповали, а он А ещё кто-то подал ещё более разумную идею, что профессор сам безумен. На том и порешили и упрятали самого великого профессора ихтиолога-лингвиста в психиатрическую лечебницу.
Мир остальные два дня успокаивался, а потом она разразилась. Катастрофа!
Сейчас опять будут делать эти проклятые уколы. Доктор! Заклинаю вас, от них развивается только в руку, что? Боже! Неужели я победил? Мне будут делать инсулин, чтоб лучше есть и спать. Не хочу спать. Жизнь без сна. Ага, моя тайна. Моя! Колите, доктор, и будьте снисходительны, я любил вас. Больно! Больно же.
Ах! Какое неприятное состояние! Лечение, тоже мне. Съедают в крови сахар. Мало его вам, что ли, на стороне! Мы вон и у Кубы покупаем, потому что если не купить, то кто же купит? Но зачем вам мой кровный сахар? А? Зачем его сжирать? Какие вы всё-таки ненасытные! У меня там тельца белые и красные, а каково им без сахара? Никаково. Умрут они без сахара, тельца, ни за грош пропадут! А всё этот тростник. И свекла, свекла! Боже, как хочется есть, есть, дайте есть! Вот он кубинский сахар20 кусков, и всё бесплатно. Спасибо вам, далёкие кубинские друзья. Да здравствуют тростники и свёклы! Сахар, много сахара, и вообще изобилие продуктов. Это хорошо, но я всё это изобилие съел, надо попросить родственников. Пусть ещё принесут. Пашка, паразит, в командировке, пьёт. Ничеготак ко мне не ходит, так привезут паразита и сюда, в отделение, с диагнозом «хронический алкоголизм». Тут и встретимся, тут и поговорим по душам. Говорят, у меня был шок. И доктор говорит, а раз он говоритзначит, неправда. Не было шока, ничего не было.
Как вы можете тут читать? Тут думать надо, а не читать. Читать надо в трамвае и в метро. Но там толкают. Там везде толкают. Тогда ладно, читайте, Бог с вами. А я не буду читать, я вот выйду, сяду в метро и пусть толкают, я всё прочту в метро. Всю энциклопедию, и всё буду знать. Например, что такое ятаган? Не знаете? Всё-таки вы очень глупый! Ятаганего кинешь, а он к тебе возвращается. Поняли?!
Знаете, как поп попадью извёл?
Да пойдите вы со своими попами! У меня вон вену сестра пятый день ищет, а он поп да поп!
Безумству храбрых поём мы песню. А просто безумствунет. Почему? По-моему, чем короче, тем лучше.
Безумству поём мы песню!
Например, такую:
Ничего не знаю,
Ничего не вижу,
Ничего никому не скажу
Га-га-га.
Нет! Это один свидетель в протоколе так написал, а его на 15 сутокза политическое хулиганство.
Какого-то человека привезлии к чуме. Говорит, что профессор и про дельфинов гадости рассказывает. Все ржут. Сволочи. Нельзя же, больной всё-таки человек. Надо поговорить!
Вы профессор?
Да, я ихтиолог-лингвист.
Ничего, это пройдёт. Поколют вас, и пройдёт.
Мир на грани катастрофы.
Это вам тогда надо с начальником вселенной, что ли, поговорить.
Да поймите же! Дельфины выше нас по разуму, они сделают что-то ужасное, даже нельзя предположить, что! О, Боже!
Нет! Надо поговорить с главврачом. Пусть, действительно, поколют. Больной всё-таки человек. Челюсть вставная. Говорит про какие-то электроды. Надо взять шефство, а то заколют. Психи проклятые! Хлюпики и чавкики, а ему и чавкать-то нечем. К тому же его надо полечить антабусом, пахнет. Пойду к доктору.
Знаете! Один человек нашёл в справочнике свою фамилию. Она довольно редкая. И вот эта фамилия убила какого-то князя и предана анафеме на двенадцать поколений. Ончеловек этоткак раз двенадцатый. Застрелился он. Высчитал и застрелился. А потом родственники узнали, что та фамилия через «е», а у самоубийцы через «я». Ошибка вышла. Но на ошибках учатся. Нельзя стреляться за князей. За женщин можно и за судьбы мира, а за князейглупо как-то за них. Уж лучше Нет, всё то же самое Да! Ещё! Он был не двенадцатый, а тринадцатый. Как жаль! Ни за что погиб человек. Как много всё-таки в мире несправедливости!
Человек со вставной челюстью молол совсем какую-то уж чушь. Про какой-то дельфиний ультиматум. И выл. Его, конечно, перевели вниз, к буйным. Жаль! Попрошу врача о снисхождении. Всё-таки он меня любит. Или привык. Нет, любит, конечно, любит. Иначе почему не отпускает от себя? Попрошу.
У нас один антисемит есть. Не явный, но про себя. Но я видел, как он смотрел на Мишу Нехамкина сзади. Такой взгляд! Гестаповец бы позавидовал такому взгляду.
Слава Богу, я ошибся. Просто Миша помочился на него ночью. Он и смотрел. Ещё бы! Посмотришь тут. А Миша тоже. Разве так поступают интеллигентные люди? Мочится на живого человека, да ещё больного. Ай-ай-ай! А ещё член-корреспондент какого-то журнала!
Все бегут к окнам и что-то кричат. Что они кричат? Ведь тихий час сейчас. Придёт главврач, и всем попадёт. Да! Именно этим и кончится.
Кто-то вошёл. О! Что это? Какие-то люди, нет, не люди! Какие-то жуткие существа, похожие на рыб. Это, наверно, из первого отделения. Не может быть! Даже там таких не держат. Какой-то жуткий маскарад. Но нетони улыбаются, они распахнули настежь все входы и выходы, они идут к нам и какими-то чудными голосами что-то читают. Про нас. Мы свободны!
Постановления всего разумного Неужели? Да здравствует! Не может быть!
Всё не может быть «да здравствует». А по отдельности. Все обнимаются. А человек со вставной челюстью плачет и говорит:
Я предупреждал, я сделал всё возможное.
А существа хлопают его по спине и нижеу них низко расположены плавники. Но ласково хлопают. И других хлопают. И все смеются.
Я понял всё. Это они, они. Те, что пришли очистить мир для тех, кто прилетит. Отдать под школы! А может, это они и прилетели. И всё, как у меня: жизнь без снане как наказание, а как благо. Моя мысль.
Я тоже, я тоже помог вам! Это я кричу. Какое-то существо хлопает меня по уколам и улыбается громадной ослепительной улыбкой. Да это же дельфины, я про них читал и видел фото! Они Значит, профессори есть профессор! Как это я проглядел! При моей-то проницательности. Спасибо вам! Спасибо вам.
Дорогие мои дельфины,
Дорогие мои киты.
Мне сказали, что киты подниматься не стали, они большие, они внизу, в 1-ом отделении. А кругом музыка, салют из 56 залпов, по количеству моих лет!
Спасибо, спасибо вам. Свершилось! И дельфины оказались великодушнее, чем грозили. Они никому ничего не сделали, и даже сняли первый пункт. Пейте! Пейте, работники науки! Сейчас можно. Мы свободны. Как хорошо всё-таки чувствовать себя здоровым человеком, и чтобы все это знали.
ЭПИЛОГ
На берегу океана и вдоль его берегов, на воде и под водой. Бродят какие-то тихие существа. Некоторые из них иногда что-то выкрикнут или забьются в истерике. Но, в основном, они тихие. И к ним всё время подплывают дельфины, и они гладят их по спинам, или дельфины гладят их. И существа позволяют дельфинам залезать им на спину и щекотать себя под мышками и даже улыбаются. Как будто им приятно. А может быть, им и в самом деле хорошо! Кто знает!
1968
(Перепечатано из журнала «Эхо»Париж, 1980 г.)
Владимир ВЫСОЦКИЙРОМАН О ДЕВОЧКАХ
Девочки любили иностранцев. Не то, чтобы они не любили своих соотечественников. Напротив очень даже любили, но давно, очень давно, лет 67 назад, например, одна из девочек, которая тогда и вправду была совсем девочкой, любила Николая Святенко, взрослого уже и рослого парня, с двумя золотыми зубами, фантазёра и уголовника, по кличке Коллега.
Прозвали его так потому, должно быть, что с ним всегда хорошо было и надёжно иметь любые дела. В детстве и отрочестве Николай гонял голубей, подворовывал и был удачлив. Потому что голубидело опасное, требует смекалки и твёрдости, особенно когда «подснимаешь» их в соседних дворах и везёшь продать на «конку» с Лёнькой «Сопелёй»от слова сопля, кличка такая. Сопёлякомпаньон и одноделецкретин и бездельник, гундосит, водку уже пьёт, словомтот ещё напарник, но у него брат на «Калибре» работает. И брат этот сделал для Лёньки финку с наборной ручкой, а лезвиенаборной стали, из напильника. И Лёнька её носит с собой.
С ним-то и ездил Коллега Николай на «конку» продавать «подснятых» голубей, монахов, шпанцирей, иногда и подешевшесорокчиграшей и прочихпо рублю, словом, каких повезло. А на рынке уже шастают кодлы обворованных соседей и высматривают своих голубей и обидчиков, и кто знаетможет, и у них братья на «Калибре» работают, а годочков им пока ещё до шестнадцати, так что больших сроков не боятся, ножи носить по нервам скребёт, могут и пырнуть по запарке да в горячке.
Сколько хочешь за пару подснятых?
150.
А Варшавские почём?
Одна цена.
А давно они у тебя? И уже пододвигаются потихоньку и берут в круг, и сплёвывают сквозь зубы, уже бледнеют и подрагивают от напряжения и предчувствия. Уже и мошонки подобрались от страха-то, и в уборную хочется, и ручонки потные рукоятки мнут.
Вот тут-то и проявлял Коллега невиданное чутьё и находчивость. Чуял онесли хозяева ворованных голубей. И тогда начинал подвывать, пену пускал, рвал от ворота рубаху и кричал с натугой, как бы страх свой отпугивая:
Нате, волки позорные, берите всех, и совал шпанцирей и монахов опешившим врагам своим. Ещё он успевал вставить, обиженно хныкая:
Сами, так что взяли вот 120 у Шурика с Малюшенки.
Мал был Колька Коллега, а удал уже, и хитёр, и смекалист. Называл он имя известного врагам его голубятника, жившего поблизости с обворованными.
Ну, ты артист! восхищался Сопеля, когда удавалось вырваться, потому что вся ватага устремлялась на поиски Шурика и, возможно, найдя его, била нещадно.
Артист ты, заикаясь, повторял Лёнька, и где ты, падло, так наблатыкался. Я уже чуть было рыжему не врезал. А тут ты как раз заорал. Ну ты, Коллега, даёшь!
Вырос Колька во дворе, жил во дворе, во дворе и влюбился.
Когда Тамара с ним познакомилась, вернееон с ней, она-то про него давно знала и видела часто, и снился он ей, сильный и бесстрашный, да и легенды о нём ходили по всему районукак он запросто так по карнизу ходил, как избил да выгнал четверых или пятерых даже ханыг, которые приходили к ним в подъезд поддавать и со второго этажа подглядывать в женские бани. Их жильцы водой да помоями поливали, но они всё равно шли как на работу. Что за напасть? И глядеть-то они могли только в предбанник, где и не все голые, да и видно только от поясницы и ниже, а выше-то не видно, а какой интерес видеть зад без лица?