Колька их и выгнал, и избил ещё. Один. Но это так всёдля Колькиной, что ли, характеристики. Было ему 25, водились у него деньжата, играл он на гитаре и пел. Жалобные такие, блатные-преблатные, переживательные песни, курил что-то пахучее. Возьмёт папироску, надкусит кончик, сдвинет тонкую бумагу с гильзы вперёд, табак вытрясёт, смешает с чем-то, пальцами помнёт и обратно в папироску, потом надвинет обратно на гильзу и затягивается глубоко, как дышит, для чего держит её губами неплотно, а рукой мелко трясёт, чтобы подальше в лёгкие, с воздухом, потом подержит, сколько возможно, и только тогда выдохнет это что-то, пахнувшее терпко и вкусно.
И Тамаре давал затянуться, он и вина ей давал понемногу, он и соблазнил её как-то случайно и простоцеловал, целовал, влез под кофточку, расстегнул пуговкиодну, другую, а там уже она неожиданно вдруг и сказала:
Пусти! Я сама. И сама действительно разделась.
Было это после девятого класса, после каникул летних даже. Тамара ездила пионервожатой в лагерь, куда и всегдав Тарусу. Место это знаменитое, старинное, с речкой, лесами да погодами тёплыми, да вечерами синими и тёмными, когда пионервожатые, угомонив свои любопытные отряды, где были уже и взрослые балбесы, которые тоже по ночам шастать хотят по девчонкиным палаткам, и некоторые и шастают даже, да Бог с нимидело молодоесобираются, значит, вожатые на эдакие вечеринки. Вечеринки тайные и тихие, чтобы начальник и воспитатели повода не имели сказать что-нибудь или ещё хужеотправить домой, а в школу написать про моральный облик.
Ониначальник и воспитателизнают, конечно, про вечерние эти посиделки и сами бы непрочь, но на них бремя власти, и имнегоже.
А вожатые сидят где-нибудь в лесу, поют всякие нежности и неприличности и их женежности и неприличности совершают. Разбредаются по парам по шалашам, где влюблённым рай, хотя они и не влюблённые вовсе, а такоттого, что кровь играет да ночь тёплая и звёздная. Шалаши эти дети днём строили. Спасибо им, пионерам, хоть здесь от них прок. Особых, конечно, вольностей не было, потому что стеснялись девичества девушки, и юноши боялись ударить в грязь лицом и опозориться, да некоторые просто и не знали, что делать дальше после объятий. На практике не знали, хотя теоретически давно изучили все тонкости из ботаники, зоологии и анатомии, которая в 9-м классе преподаётся под хихиканье и сальные шуточки. Знали они про первородный грех Адама и Евы и последующие до нынешних времён, ибо жили они по большей части в одной комнате с родителями, и родители думали, что они спят, конечно же но они не спали и всё слышали. Справедливо всё-таки замечено древними: во всём виноват квартирный вопрос.
Но, даже призвав на помощь все свои духовные силы и познания, ни один из вожатых не перешагнул известного предела. Тамарин мальчик тоже ничего не рискнул и сохранил её для Николая Коллеги, бывшего голубятника, уголовника и фантазёра, по которому тюрьма плакала призывно и давно. И доплакалась. Он её не обошёл.
Всё это рассказано к тому, что Тамара после каникул вернулась загорелой, похудевшей, с выгоревшими волосами и голубыми полукружьями у глазот забот о детях и неоправданных ночных недосыпаний.
И можно ли её было не соблазнить? Никак, конечно, нельзя было. Он и соблазнил, но не бросил, как положено, а просто пошёл под суд за какую-то неудавшуюся кражу. Тамара по нём не плакала, да и он повёл себя благородно, и разговор меж ними вышел такой:
Ты меня не жди. Не на фронт иду!
Я и не собираюсь!
Вот и хорошо, что не собиралась. Ты ещё пигалица, и школу надо кончать.
Я и собираюсь.
И я говорю.
Потом была пауза, во время которой тоже ничего особенного. Потом конвой повёл Николая Святенко в зал суда вершить над ним суд. Он только крикнул напоследок:
Вернусьразберёмся. Помахал руками, снова сложил их за спину и пошутил с конвоирами:
Если б тебе такую, захотел бы на моё место?
Она в зал не пошлачто ей там делать? Да и стыдно. Пошла домой. А ведь у таких ребят бывают такие верные подруги, что и не верится даже. Он и по 67 сроков оттянет и каждый раз возвращается, отмотав срок, а она на месте и хлопочет вокруг, и работает на него, потому что после 6-го срока он инвалид совсем, лёгкие отбиты, кровью харкает и рука одна не гнётся. А был он раньше золотой щипач и в лагерях был в законе, а теперь вот онникакой, только прошлое у него, да и токакое у него оно, прошлое. Удали да дурихоть отбавляй, а свободы мало. Только успел украсть да прибарахлиться, только пиджаку рукава обрежешь, чтобы не видать, что с чужого плеча, а уже и снова в тюрьму. А она снова ждёт, а потом встречает и хлопочет, и работает на негоон ведь и захочет теперь, а работать не сможетрука у него или нога и внутри всё А украстьона больше ему не даст украсть, потому дети у них уже подросли и начинают кое-что кумекать. И про отца тоже. Вот и пусть сидит с детишками, пока она крутится с газировкойлетом, да с пивом зимой. Дело надёжное: недоливы, пена, разбавка и другие всякие премудростии жить можно. А он пусть с ребятишками. И больной онпусть хлопочет пенсию по инвалидности, как пострадавший на работе в исправительно-трудовых лагерях.
Ты куда это?
На бега.
Это что ещё за новости?
А не твоего, Клава, мелкого ума дело.
Ага! Моё, значит, дело обстирывать тебя да облизывать, да ублюдков твоих тоже. Вон рты поразевалижрать просят. Моё, значит, дело на больных ногах с 7-ми утра твоих же товарищейпьяниц пивом поить? Моёзначит? А это не моё? Куда, пёс, идёшь?
Сказал же, на бега.
А кой чёрт тебе там?
Там Лёвка Москва и Шурик Внакидку поедут. Шурик месяц как освободился. Повидать, да и дело есть.
Ты, никак, опять намылился? Поклянись, сейчас вот поклянись здоровьем ребятишек, что ни на какое дело не пойдёшь! Сначала поклянись!
Да что ты, Клава, как с цепи сорвалась? Сказал жевернусь скоро! Разберёмся.
И не возвращался опять скоро. А наоборотгода через 4 и тохорошо, что по здоровью сактировали. И опять она хлопочет, бьётся, ругается, и всё-таки с ним она.
Вот такие бывают у таких ребят подруги.
Но Тамара такой не была. И не дожидалась Коллегу Николая, да и не долго вспоминала. А когда он вернулсядевочки любили иностранцев. Не одного какого-нибудь иностранца, а вообще иностранцев как понятие, как символ, символ чего-то иного и странного.
Во-первых, они чаще всего живут в отелях, а при отелях рестораны, а потомномера, их теперь обставляют шведы, финны и даже французы, попадаешь сразу в чистоту, тепло и вот сразу же, как со страниц виденных уже «Пентхаузов» и «Плейбоев» с мисс и мистерами Америка за 197.. с удивительными произведениями дизайнеров: дома, туалеты, ванны и бассейны, спальни и террасы, и в них невесты в белых платьях, элегантные жёны с выводками упитанных и элегантных же детей, и, конечно же, мужчины в машинах, лодках с моторами «Джонсон», в постелях и во всём, подтянутые и улыбающиеся, почти как тот, что тебя сюда привёл. Он, правда, не подтянутый, и лет ему раза в два с половиной больше, чем тебе, но у него вот ониэти самые журналы с рекламами «Мальборо», и курят их голубоглазые морщинистые ковбои в шляпах и джинсахсильные и надёжные самцы, покорители Дикого Запада, фермеры и миллионеры. А этот, который тебя сюда привёл, с таинственным видом вынимает такой пакетик от «Бон Марше», который есть не что иное, как рынок или просто универмаг, а вовсе никакой не Пьер Карден, но ты-то этого не знаешь. Ты пакетик разворачиваешь, Тамара, Галя, Люда, Вера, и достаёшь, краснея, колготки и бюстгальтер, который точно на тебя, потому что все вы теперь безгрудые почтипо моде сделанные Тамары, Гали, Люды и Веры. И 2-й номерон для вас, всех вас выбрал безошибочно.
И, взвизгнув, вы или ты, бежите его примерить. Здесь же в ванной комнате, а иностранец улыбается вашей непосредственности и откупоривает уже «Валентайн» и «тоник», и другие красивые посудины, и ждёт. Он неплохой дядя, этот вот с проседью, у него в бумажнике, что открывается гармошкой, в каждом отделениижена и дети, а ты ему, правда, нравишься, а почему бы и нет? Ты такая молодая, красивая, загорелая. Не такая, конечно, как семь лет назад для Коли Святенко, но всё-таки хороша. Вот ты выбежала из ваннойсебя и лифчик показать. Вы оба понравились, потому что вас поцеловали одобрительно и для начала в локоток.
А могли бы ведь Тамары, Веры, Люды и Галины пойти, скажем, в Мосторг и купить там то, другое, третье и даже джинсы и «Мальборо», и тогда трудно было бы дорогим нашим иностранным гостям без знания почти что языка доволакивать их до постелей в номерах отелей.
Не только, однако, за презенты Но и за
С ними хорошо и спокойно. Они ухаживают, делают комплименты, зажигалки подносят к сигарете и подают надежду на женитьбу. Это случается иногда, но не часто, потому что предыдущий иностранец рассказал уже этомукто ты, что ты, что любишь иностранцев, как явление, и онэтотпрекрасно понимает, что ты с ним, как с символом иного и странного.
Есть смешная байка про то, как певица ездила с разными оркестрами по всем городам и всегда её приглашали после концерта почему-то контрабасисты, и все поили её пивом, а потом вели к себе. Однажды она спросила: «Не странно ли вам, дорогой, что я всегда бываю приглашена только контрабасами, и все они поят меня пивом и потом Почему это?» Вместо ответа музыкант показал ей ноты, которые передавались одним оркестром другому, и там было написано на партии контрабаса: «Певица любит пиво, потом на всё согласна».
Похоже, не правда ли? Там и чужеземцы, наверное, на чистом их языке объясняют друг другу всё про вас, Тамары, Веры, Люды, Гали, и каждый последующий подаёт вам надежду на бракосочетание только с определённой и коварной своей целью, а, может, и не подаёт вовсе, а просто хорошо воспитан.
А вы, если не хамит, не бьёт по голове бутылкой и не выражается, уже и думаетежениться хочет. Словом, девочки любили иностранцев. И ходили к ним охотно, и подарки их, купленные без ущерба для семейного бюджета, брали. И так было им уже привычнодевочкам с иностранцами, так они их любили, что Тамара взяла как-то утром без спросу даже у феэргешного немца Петера 800 марок из вышеупомянутого бумажника. Трясло её, когда брала, и подташнивало, и под ложечкой посасывало от вчерашнего ими выпитого или от новизны предприятия, выхватила их всеи за лифчик, но успела всё-таки, фотографии посмотреть, где Петеровская Гретхен с ребятишками. Посмотрела и сразу успокоилась, а успокоившись, разозлилась. Ещё жениться обещал, паразит, хотя он и не обещал вовсе, а если бы и такона всё равно не поняла, потому что в Ин-яз её не взяли ещё шесть лет назад, и с тех пор в языкознании она продвинулась мало«Хеллоу»знала только, «гудбай» да «бонжур», а также «виски-сода», «виски-тоник» и «ай лав ю».
Петер из ванной вышел бодрый, бритый, и сразук бумажнику. Пропажу обнаружил и смотрит вопросительно. А она отрицательнодескать, знать ничего не знаю! не видала я твоих вонючих марок! Нужны больно! Какие стыдно только думать такое! Я чтоб какая-нибудь. Хочешь, и лифчик свой паршивый обратно возьми! она выкрикнула всё это очень даже натурально, с негодованием, гневом, покраснела даже от гнева и сделала вид, что снимает лифчик, но не снялав нём деньги были. К счастию, Петер стал протестовать против возврата лифчика; замахал руками, давая понять, что ничего такого не думалпоказал жестами, что, дескать, он сам вчера был под шефездесь он щёлкнул себя по шеев России-то он давно, жесты пьяные изучил уже, щёлкнул, но от волнения промахнулся и попал в кадык, отчего нелепо закашлялся, и оба рассмеялись. Эх! Знать бы Тамаре, что Гретхен-то бывшая, что дети-то её, и что развод уже оформлен, и перед нею вполне холостой и вдовый гражданин ФРГ, и гражданин этот, по делам фирмы приезжающий сюда уже 6-й раз за последние пять месяцев, последние два раза приезжает из-за неё, и что вот-вот бы ещё чуть-чуть повремени она с кражейи досталось бы ей всё Петерово невеликое богатство, накопленное бережливым и скромным его владельцем. И попала бы Тамара с Самотёки в эти перины и ванны и, глядишь, через какой-нибудь месяц щёлкали бы невесту молодую в белом платье подвенечном те же репортёры, и подруги бы здесь закатывали глазаСчастливая! Да, счастье было так возможно. Но Петер, хоть и виду не подал, а уверен был, что преступление совершено предметом его вожделений и намерений.
Был этот самый Петер Онигманнемцем, со всеми вытекающими отсюда сантиментами, да ещё уже и в России нахватался да насмотрелся пьяных слёз и излияний, почти заплакал Петер над разбитыми своими надеждами, потому что он готов был жениться на ней, деже если у неё незаконченное высшее образование, даже если она комсомолка, секретарь генерала КГБ, космонавт, вдова или мать-героиня, но он не мог, если она без спросу взяла, нет, даже нетраскрыла его бумажник. Но плакал Петер про себя, вслух же он только смеялся до слёз и повёл подругу свою бывшую вниз кормить последним завтраком.
Внизу, в холле, развернулись неожиданные уже совсем события. Неожиданные для обоих. Трое молодых людей с невинными лицами безбоязненно подошли к иностранцу и его спутнице, скучая как бы, попросили у него прощения на чистом арийском языке, а её попросили пройти в маленькую такую, незаметную дверцу под лестницей. Там её уже ждали другие за столом и за стопкой чистой бумаги. И те, и другиеи приведшие, и сидевшиеособой приветливости не высказали.
Ваша фамилия? Имя, отчество?
Полуэктова. Тамара Максимовна.
Возраст?
Ав чём дело, простите?
За столом удивлённо подняли брови.
Отвечай, когда тебя спрашивают. Сказано это было тоном грубым и пугающим, и Тамара сразу успокоилась.
Заложила она ногу за ногу, закурила дарёные «Мальборо» и спросила как можно вульгарнее и презрительнее:
А почему это Вы на «ты»? Мы с Вами на брудершафт не пили.
Да я с тобой рядом спрашивающий цинично выругался. Отвечай лучше! Хуже будет! пугал он.
Но не запугать Вам, гражданин начальник, Тамару. Её не такие пугали. Её сам Колька Святенко, по кличке Коллега, пугал. Много раз. Первый раз три года назад пугал, когда вернулся. Когда вернулся и, как обещал, разбираться начал. Ну об этомпотом! А сейчас?
А что это ты ругаешься, начальник? Выражаешься грязно и запугиваешь. Чего вам надо? Что в номере у иностранца была? Ну, была! Вы лучше за персоналом гостиничным следите, а то они две зарплаты получаютодну у васрублями, другую у клиентоввалютой. Или, может, они с вами делятся? Вот ты, я вижу«Уинстон» куришь. Откуда у вас «Уинстон»он только в барах да в «берёзках». А галстук откуда? Или вам такие выдают?
Помолчите, Полуэктова, оторопели все вокруг и ошалели от наглости.
Хуже, хуже будет.
Но Полуэктова Тамара не помолчала! Закусила она удила. А тут ещё Петер рвётся в дверь выручать, всё-таки любовь-то ещё не прошла.
Хуже?! А где мне будет хуже, чем у вас? Задерживать не имеете права! Я этого Петера люблю, и он женится на мне! ис этими лживыми словами на устах бросилась Тамара к дверце незаметно, распахнула её и впустила с другой стороны несостоявшегося своего жениха, Петера Онигмана, бизнесфюрера и вдовца, втянула его за грудки в комнатку и в доказательство любви и согласия между нимиповисла у Петера на шее и поцеловала взасос. И спросили в упор работники гостиницы на нечистом его языке:
А правду ли говорит девица, господин, как вас там? Верно ли, что вы на ней женитесь? Отвечайте сейчас же! Иначе мы её за наглость и прыть в такой конверт упрячем, что и никто не отыщет. Она у нас по таким местам прокатится, она у нас такого хлебнёт варева, и всякие ещё страсти.
Испугался Петер за Тамару, да и за себя испугался он, потому что отец его был в плену в Сибири и, хотя вывез оттуда больше тёплых воспоминаний, но были и холодные, напримерзима, а Петер, оттого что плохо понимал угрозы работников отеля, подумал, что это его хотят упрятать, прокатить и накормить. И помня папины «бр-р-р!» при рассказах о сибирской зиме, ответил Петер твёрдо: «Яволь». Это значило: правда, дескать, и взял Тамару под руку.
А она от полноты чувств принялась его бешенно целовать, при этом глядя победно на опозоренных и обомлевших служащих ИНТУРИСТа, целовать и плакать, смеяться тоже, и даже взвизгивать и подпрыгивать.
И последнеет. е. подпрыгивание, вовсе она выполнила напрасно, потому что разомкнулся на ней злополучный лифчик и выпали из него злополучные 800 марок, и стихло всё кругом, и уже задышали мстительно работники, взялись за авторучки, пододвинули уже стопки бумаг, а гражданин ФРГ стоял как в воду опущенный, воззрясь на пачку денег, как будто впервые видел денежные знаки своей страны, и сомнения его последние рассеялись, а слова были сказанысказал же он уже «Яволь», а в Германии слов на ветер не бросают.