У меня будет паралич, если я возьму что-нибудь у госпожи, ведь я член семьи!
«Мамы больше нет, и Милы больше нет, и отца нет. В доме у леса в Нойштифте живут другие люди. Все это было так давно», думал Фабер. Когда он приезжал в Вену, его всегда охватывали печаль и гнев. Ему приходилось периодически сюда приезжать. Это было неизбежно. Его первые шесть книг появились здесь, в издательстве «Пауль Зольной», офисы которого располагались на Принц-Ойген-штрассе. Иногда пребывания в Вене требовали проводимые им поиски материалов и расследования. И, наконец, ему несколько раз предъявляли иск неонацисты и лидеры так называемых националистов за известные статьи и телевизионные выступления. И он должен был являться здесь в суд. В таких случаях он обычно прилетал самым ранним рейсом и вечерним улетал. До сих пор он такие процессы выигрывал, хотя обычно во второй инстанции. Один иск против него еще находился в судебном производстве.
Они доехали до Ринга. Между большими туристическими автобусами Фабер увидел два фиакра, в которых сидели туристы. Другие туристы, прежде всего японцы с фотоаппаратами, группами устремились к Опере. Кербер проехал через Шварценбергплац, держась левого ряда. Десятилетиями на Ринге было одностороннее движение. Дважды удачно разминувшись с большими машинами, Кербер выехал на подъездной путь и остановился перед порталом отеля «Империал». Здесь тоже было много туристов. Фабер слышал их речь, смех, дети носились туда-сюда, все выглядели очень веселыми. Молодая листва старых деревьев, растущих вдоль Рингштрассе, трепетала от ветра. Как всегда, ветерок делал жару в Вене вполне переносимой. В открытом кафе «Империала» не было ни одного свободного места. Громко ревел маленький мальчишка, вываливший мороженое на свою рубашку.
Отель отремонтирован, заметил Фабер. Теперь над входом сооружена огромная крыша. Двери были широко распахнуты, так что был виден роскошный холл с узорчатым мраморным полом, коврами, длинной стойкой из благородной древесины, за которой работали несколько администраторов. Видна была также огромная люстра и в глубине знаменитая лестница, покрытая красным ковром, по которой ступали Великие мира сего: кайзеры, короли, главы государств, лауреаты Нобелевской премии, Гарбо, Альберт Эйнштейн, Адольф Гитлер. Последний жил тогда, в марте 1938 года, в «Империале». Это был официальный государственный отель.
Слуга поспешил навстречу и позаботился о багаже. Фабер расплатился с водителем и вошел в холл, дорожная сумка висела через плечо, под мышкойпишущая машинка, в другой рукекейс. Портье Лео Ланер поспешил ему навстречу. Стройный мужчина сорока трех лет, черноволосый, с открытым лицом и ясными глазами, весело смеялся. Он был единственным человеком, кого Фабер здесь знал. Ланер сердечно приветствовал Фабера и взял его пишущую машинку.
Как хорошо, что вы наконец снова к нам приехали! Вы не были здесь уже девять лет.
Да, сказал Фабер.
Я знаю, что госпожа умерла. Ланер сразу стал серьезен. Мне очень жаль, страшно жаль, господин Фабер.
Благодарю, господин Ланер.
Я очень почитал госпожу
Да, сказал Фабер и подумал: хватит уже.
Я провожу вас в номер, сказал портье. Мы провели большой ремонт, продолжал он, стараясь сменить тему.
Я вижу. Они пошли к лифтам.
Ланер впустил Фабера в лифт и нажал на кнопку. Лифт заскользил вверх.
Отремонтирован весь дом. Второй и третий этаж обновлены полностью.
Лифт остановился на втором этаже.
У вас, как всегда, двести пятнадцатый!
Они прошли по коридору, в котором еще пахло краской. Ланер открыл номер 215. На светло-голубых шелковых обоях был узор из лилий, как на гербе французских королей. Софа и стулья были обиты тем же материалом. Раздвижная дверь с встроенными зеркалами отделяла гостиную от спальни. Позолоченные бра в виде свечей были такие же, как в отеле «Палас», люстра в гостиной и в спальне, гардероб и огромная ванна. В окна светило жаркое солнце, работал кондиционер. Напротив Фабер увидел Дом музыкального общества на тихой улице Безендорфенштрассе. На стенах гостиной висели старые картины в позолоченных рамах с изображением прекрасных женщин и серьезных мужчин из прошлых времен. Рядом с телевизором стоял изящный бело-золотой ларец, а на нем поднос со стаканами и бутылкамифруктовые соки, тоник, лимонад. Низкий стол, стоявший в центре, украшала большая плоская ваза с яркими цветами, под стеклянным колпаком лежали всевозможные булочки.
Прекрасно, сказал Фабер. Благодарю!
Вы один из наших самых любимых гостей, господин Фабер, сказал Ланер. Правда! Это не пустые слова. Жаль, что вы так редко бываете в Вене
Я
Вам не нужно ничего объяснять! Госпожа однажды намекнула мне. Я вполне могу это понять. У нас в Вене и в Австрии есть много всякого другого, не только красоты. Вы, наверное, читали или видели по телевизоруэти письма-бомбы! Для издателей, и адвокатов, и других, кто пытается что-то сделать для инородцев. Наш бургомистр Цильк тоже получил такое письмо
И остался без руки, я знаю, сказал Фабер, и никаких следов преступления.
Похоже, все возвращается, господин Фабер, все возвращается. Люди ничему не научились. И в Германии не лучше, хотя стоит ли этим утешаться. У нас снова оскверняются еврейские кладбища. Дорогой господин Фабер, если кто и понимает, почему вы неохотно приезжаете сюда после всего, что с вами случилось, так этоя.
Я знаю, господин Ланер, Фабер положил руку ему на плечо. Хватит об этом! Вы только что были в таком веселом настроении. Должно быть, есть причина.
Лицо Ланера просветлело.
Большое счастье, господин Фабер. Моя жена родила еще одного ребенка. Мальчика! В ноябре девяносто второго года. Сейчас ему полтора года.
Чудесно! сказал Фабер. Вы ведь всегда хотели мальчика.
Да, девочка ведь у нас уже есть.
Как зовут мальчика?
Михаэль.
Прекрасное имя.
Портье достал свой бумажник и вынул несколько фотографий.
Вот он, Михаэль! Уже может самостоятельно ходить! Видите! Через всю комнату! Как бежит! Здесь он в саду
Замечательный мальчик, сказал Фабер.
Он уже и говорит! Ланер смотрел на Фабера. Теперь лицо его светилось. Моя жена все записывает. Что он говорит и что он делает. Получится толстая книга Простите!
Портье вдруг отступил на шаг.
Что такое? Вы должны были показать мне снимки и рассказать все о Михаэле. Ведь мы же друзья!
Фабер потряс Ланеру руку. Затем портье ушел. Слуга принес чемоданы и поставил их в гардеробной. Как всегда, он получил необыкновенно большие чаевые и сказал:
Целую руку, господин доктор!
«Так, подумал Фабер, теперь надо распаковать чемоданы, принять ванну, затем позвонить этому доктору Беллу и сообщить ему, что я все же прибыл в Вену».
Когда он шел в гардеробную, у него вдруг сильно закружилась голова, он испугался, что упадет. Медленно и осторожно он стал пробираться в спальню. Снова еще раз все завертелось вокруг него, мебель, ковры, люстры, зеркала. Ему не хватало воздуха, он задыхался, затем сердце пронзила острая боль, и он упал на кровать. Солнце еще светило в окна, но вокруг вдруг стало темно.
«Значит, вот как выглядит конец. Я теперь не смогу пойти к этому Горану. Я же умираю. И надо же было, чтобы это случилось именно в Вене».
Затем он стал падать в колодец из черного бархата, все глубже и глубже.
6
Когда он пришел в себя, было темно. Стал напряженно соображать, где находится. Сообразил лишь через несколько минут. Итак, умереть снова не удалось, подумал он. Голова раскалывалась от боли. Он осторожно сел, свесив ноги. Как было бы здорово, если бы все уже оказалось позади. Так нет же, надо жить дальше.
Через некоторое время он включил ночник и посмотрел на свои наручные часы. Было три часа семнадцать минут. Подобное случалось с ним уже несколько раз. Он просто не способен больше выдерживать такие нагрузки. Перелет из Биаррица в Вену, жара, воспоминания. Он знал: когда требовалось напряжение сил, иногда в течение весьма продолжительного времени, он переносил это почти без проблем, как и тридцать, сорок лет назад. Изнеможение наступало потом, что и случилось сейчас.
Он сидел одетый на белой с золотом кровати, уставившись в окно, где видел свое отражение. Свет ночника был ему неприятен. Болели глаза, зубы, язык, ощущался противный привкус во рту.
«А ну, давай вставай!»сказал он себе. Прошел в носках через номер и выключил кондиционер, так как стал мерзнуть. В гардеробной рядом с большими чемоданами лежала дорожная сумка. Он достал из сумки свой несессер из темно-синей кожи и пошел в ванную комнату. Во время перелетов он на всякий случай всегда брал с собой этот несессер с туалетными принадлежностями и лекарствами. С ним уже был случай, когда после посадки его чемоданы не нашли. По ошибке они были погружены в другой самолет. Потом может пройти несколько дней, пока получишь свой багаж. Фабер уже несколько лет прямо-таки болезненно относился к уходу за своим телом. Он не мог представить себе, чтобы у него оказались грязные ноги или черные каемки под ногтями в момент, когда он вдруг упадет и умрет или очнется в реанимации. Как это возможно! Даже мысль об этом была для него непереносима. Часто он мылся утром и вечером, хотя врач сказал ему, что это слишком. Он следил, чтобы нижнее белье всегда было чистым. К тому же он заранее позаботился о том, чтобы в случае окончательной катастрофы его не подключали ни к каким аппаратам и искусственно не продлевали его жизнь. Уже двадцать лет он носил при себе черный водонепроницаемый пластиковый пакет, который прикреплялся с внутренней стороны пояса брюк. В этом пакете содержались фотокопии главных страниц его паспорта и «Распоряжение пациента», которое в Швейцарии действовало официально, а в других странах, как ему сказали, могло бы по меньшей мере помочь. После его личных данных в документе значилось: в случае утраты им способности мыслить и принимать решения он заранее отказывается от мер, которые означают лишь оттягивание момента смерти и продление страданий. Его уход из жизни должен произойти достойно и тихо. В случае возникновения каких-либо проблемон знал этот казенный немецкий текст наизустьдля принятия решения о последующих действиях он требует, чтобы ответственные врачи проконсультировались со следующими лицами: дальше были указаны имена, адреса и телефонные номера его адвоката Вальтера Маркса и его доверенного врача профессора доктора Эрнста Итена, которого он знал двадцать пять лет. Оба расписались в соответствующих графах. Своей подписью, говорилось далее, эти лица подтверждают, что они знакомы с содержанием «Распоряжения пациента» и что вышеназванный выразил свою последнюю волю в абсолютно здравом уме. Если иногда Фабер забывал закрепить пакет на поясе брюк, он сразу начинал чувствовать себя неуверенно и тогда спешил вернуться домой или в отель.
Он разделся и осмотрел свое голое тело. Рядом с ванной было зеркало во всю стену. Кожа белая, упругости в ней уже не было. Под мышками образовались дряблые складки, на животе тоже. Худощав, почти худ, под кожей видны ребра. «Старое пугало», подумал он.
Он запил водой таблетку от головной боли. Открыл краны в ванной и добавил в воду образующий пену гель. Тщательно побрился. «Ну и морда!»подумал он, разглядывая свое лицо. А когда-то ни одну даму его лицо не отталкивало. Юношеские угри, от которых он долгое время не мог избавиться, несмотря на различные лечебные чистки и даже рентгеновское облучение, пока они не исчезли сами, оставили шрамы на его лице. Теперь, в старости, на лбу иногда появлялись небольшие красноватые пятна. Для телевизионных выступлений его гримировали, в обычной жизни он пользовался тональным кремом. Теперь сыпь наполовину излечена, но под глазами образовались мешочки.
Зубы Фабер чистил долго и добросовестно. В 1975 году доктор Жак-Пьер Коллин, 8, рю-Латур Мабург в Каннах, поставил сверху и снизу мосты. Это продолжалось три месяца, через день, с шестнадцати часов. До обеда он писал роман. Коронки были безупречны, но десны опухли и кровоточили. С тех давних пор посещение зубного врача стало требовать от Фабера особой решимости. Он панически боялся запаха изо рта и потреблял в больших количествах мятные таблетки.
Головная боль отступила. Он тщательно прополоскал рот водой. Затем забрался в ванну, долго и основательно мылся, а после этого спокойно полежал минут десять, вышел из ванны и вытерся махровым полотенцем. Теперь лосьон для тела. Он держал свое тело всегда в идеальном порядке, потому что если он попадет в реанимацию
Фабер только теперь распаковал оба чемодана, разложил белье по ящикам, повесил костюмы на вешалки. Потом вернулся в спальню и погасил все лампы. За окнами уже стало светать. Он сел на кровать и уставился на потолок. Роберт Фабер полностью пришел в себя и вспоминал сейчас о Сюзанне Рименшмид и обо всем, что случилось здесь, в Вене, весной 1945 года и вслед за этим.
7
В подвале их было семеро: набожная фройляйн Тереза Рейман, жившая в этом доме, священник Рейнхольд Гонтард, который не мог больше верить в Бога, Анна Вагнер на сносях, со своей маленькой дочкой Эви, муж Анны, солдат, был на Восточном фронте, химик Вальтер Шрёдер, фанатичный нацист, работавший над оружием массового уничтожения и в марте 1945 года еще веривший в «окончательную победу», актриса Сюзанна Рименшмид двадцати одного года и Роберт Фабер. Фабер четыре дня назад дезертировал в Венгрии: после всех преступлений, свидетелем которых он был, он не смог выдержать расстрел ребенка-заложника. Прибыв в Вену, он сразу чуть было не попал в руки армейского патруля и нашел спасение именно в этом подвале. Но тут начался налет тяжелых американских бомбардировщиков, базирующихся на Средиземном море. Одна бомба попала в дом на площади Нойер Маркт вблизи Планкенгассе, напротив отеля «Мейсл и Шадн», который венцы называли «Шайсл и Маден», и семеро оказались заваленными в трехэтажном подвале. Это случилось 21 марта 1945 года в полдень.
Незадолго до этого на втором этаже подвала рабочие начали проходку соединительного туннеля с выходом в соседний подвал. Священник и Фабер хотели копать, чтобы пробиться к выходу. Шрёдер яростно возражал. Он нашел несколько канистр с бензином и хотел закопать их в наполовину готовом туннеле. После того как грунт пропитается бензином, он с помощью фитиля задумал устроить пожар, который должен был разрушить деревянные опоры, от высокой температуры канистры бы взорвались и взорвали бы также перегородку, отделявшую их от соседнего подвала. Проголосовали. Все нашли план Шрёдера слишком рискованным, он мог бы всем стоить жизни. Сначала химик вроде бы принял результат голосования. Сменяя Фабера и священника, он тоже продолжал копать туннель. В этом подвале была и любовь, любовь между Сюзанной Рименшмид и Робертом Фабером. Она продолжалась три ночи и два дня, и родилась она от одиночества, отчаяния и тоски. «Какая это была страстная любовь, вспоминал Фабер ранним утром 15 мая 1994 года, лежа в постели в номере отеля, какая торжествующая любовь»
При следующем воздушном налете в дом попали еще раз, и туннель, который они прорыли, обвалился как раз тогда, когда они уже услышали звук пневмобуров пробивающихся им навстречу людей.
Тогда химик Вальтер Шрёдер поздней ночью тайно приступил к осуществлению своего плана. Он пропитал грунт бензином, закопал канистры, проложил запальный шнур. Конечно, это было рискованно. Но Шрёдер, считая всех остальных трусами, решил, что имеет право сделать то, что считает нужным.
Фабер проснулся в тот момент, когда Шрёдер уже собирался поджечь фитиль. Он закричал, чтобы Шрёдер остановился, но тот все-таки поджег фитиль. Тогда Фабер застрелил его, а тлеющий фитиль затоптал ногами.
«Мне не было еще и двадцати одного года, когда я убил человека», думал сейчас Фабер, лежа в своей кровати в отеле «Империал». Между тем взошло солнце, и в номере становилось все светлее.
Они все сказали мне тогда, что я должен был это сделать, что я спас их от смерти. Так сказали все.
Ему помогли поменяться одеждой с убитым. Шрёдер оказался в униформе Фабера, а на Фабере была рубашка Шрёдера, его костюм, носки и ботинки. Портфель с чертежами оружия должен был исчезнуть, никто не должен был его увидеть. Так считал священник. После попадания второй бомбы нижний этаж подвала был затоплен. Священник бросил портфель в воду. Все в меру своих сил поддерживали Фабера, даже маленькая девочка, которую звали Эви. Он должен жить, сказали все. Жить! Как только их найдут, он должен попытаться убежать. А потом, когда закончится война, вернуться к Сюзанне.