Солдаты, работая пневмобурами, пробились к ним. Фрау Вагнер, которая вот-вот должна была родить, сразу отправили на машине «скорой помощи». Фаберу удалось бежать. Он шел на запад, только ночью. Днем отсыпался в амбарах, разрушенных бомбами домах или в лесу. Он хотел попасть в Брегенц. Его мать и Мила жили теперь там, в небольшом крестьянском доме, который принадлежал родственникам отца. Большой дом в Нойштифте был конфискован нацистами в 1942 году. Там теперь жили чужие люди. Родственники из Брегенца были отправлены в концлагеря. Им не удалось вовремя бежать из Австрии. Рядом с одиноким крестьянским хутором Фабер нашел большой амбар. Крестьянка, которая жила здесь, спрятала его. Ее муж и сын пропали без вести в России. Фабер хотел дождаться в амбаре прихода русских войск. Последнее время он чувствовал себя очень плохо. Уже в первую ночь начался сильный жар, и он стал бредить. Из его жизни как бы выпало несколько дней. Когда температура упала, он пришел в себя и узнал от крестьянки, что она позвала из ближнего маленького городка врача, который о нем позаботился.
Воспаление легких, Фабер должен обязательно лежать, дальше идти он не может, сказал врач. Тот врач и та одинокая женщина выхаживали его почти четыре недели.
За это время советские войска заняли всю Нижнюю Австрию. Фабер смог наконец-то отправиться в путь. Через два дня его задержали советские солдаты. Они потребовали документы. Он все еще был в костюме Шрёдера, но его документы выбросил. Он предъявил свои документы. Сказал, что дезертировал. Они не поверили ему.
«Я бы тоже не поверил такой истории», подумал Фабер, глядя, как от солнечных лучей, отраженных от окон дома музыкального общества, на потолке его спальни затанцевали солнечные зайчики.
Так он попал в советский плен, в лагерь под Москвой. Там он пробыл полтора года. Вместе с другими пленными он должен был восстанавливать разрушенные дороги и железнодорожные линии. Работа была тяжелой. Многие умирали. В начале 1947 года Фабера отпустили из плена. Он снова отправился в путь, в Брегенц. В американской оккупационной зоне его часто подвозили на армейских грузовиках.
Отец умер, сказала мать, когда он наконец смог ее обнять. Уже давно. Ко мне приезжал английский капитан, он узнал наш адрес в Нойштифте. Он знал отца по Лондону, отец много рассказывал ему о нас. Капитан сказал, что отец умер еще в 1942 году, 4 января. От уремии. За пять дней до смерти отец еще работал в немецкой редакции Би-би-си, в отделе новостей. Капитан привез мне фотографию его могилы и много писем, которые отец писал, но не мог отправить. Мы легко найдем его могилу, капитан мне все точно описал. Все это мать говорила неестественно спокойно, с застывшим лицом. И только потом заплакала.
Мила была еще здесь, чудесная, верная Мила очень постарела, одряхлела. Она тоже плакала, обнимая своего «чертенка». Ее «икота», мучительное затрудненное глотание, вызванное болезнью щитовидной железы, еще более усилилась.
Позднее мама сказала, что Мила робко и смущенно выразила свое желание: теперь, когда война закончилась, ей хотелось бы остаток своей жизни провести на родине, в маленьком чешском городке. В наследство от тети ей остался маленький дом с большим садом. Фабер посмотрел фотографии. Много цветов в саду, грядки, старые деревья, маленький дом и три кошки.
В конце 1947 года Фабер и его мать проводили Милу на Брегенцский вокзал к переполненному поезду, который шел в Прагу. Старая Мила обняла своего «чертенка» и его мать. У нее началась «икота», и она заплакала навзрыд, когда поезд тронулся. Мила махала им, и они махали ей до тех пор, пока еще могли ее видеть. Через полгода пришло известие, что Мила умерла. Соседи нашли ее утром в середине цветочной клумбы. «У нее остановилось сердце»писали чужие люди в письме на имя матери.
Они вернулись в Вену только в 1948 году. Фабер сразу начал поиски Сюзанны Рименшмид. У него был ее старый адрес. Однако в квартире жили чужие люди. Никто не мог ему сказать, где Сюзанна. Он пошел к дому на площади Нойер Маркт, недалеко от переулка Планкенгассе, где жила фройляйн Тереза Рейман. Здесь жили теперь беженцы. Никто из них не знал, где Тереза Рейман. Священник Рейнхольд Гонтард тоже бесследно исчез.
Фабер поехал к Дунаю. Он вспомнил, что на Энгертштрассе рядом с мостом Рейхсбрюке жила Анна Вагнер со своей маленькой дочкой Эви. Почти вся улица лежала в развалинах. Немногие уцелевшие дома были сильно повреждены.
8
Они все умерли, сказала Анна Вагнер.
Фабер сидел напротив нее в комнате, окна которой были забиты досками. Анна Вагнер выглядела несчастной, исхудавшей, немощной, волосы поседели, глаза потускнели.
Умерли, повторил Фабер.
Умерли, сказала Анна. Ее руки дрожали. Остались живы только я, Эви и еще маленькая Рената. Вы помните мою Эви, господин Фабер? Тогда, в подвале, ей было шесть лет, а я была на последней неделе беременности, помните? Фабер кивнул. Меня отправили в загородный роддом подальше от налетов и боев. Там я в тот же день родила свою вторую дочку Ренату. Ей сейчас три года. Эви как раз пошла с ней в гости к соседке. Детиэто все, что у меня есть, господин Фабер.
А ваш муж
Погиб, сказала Анна. В начале прошлого года я получила известие через Красный Крест. Он погиб на фронте. А тех, кто был в подвале, они убили.
Кто кто их убил?
Суд приговорил их к смертной казни: старую фройляйн, священника и вашу Сюзанну.
В пустой комнате, где горел электрический свет, потому что окна были забиты досками, на несколько минут воцарилась тишина.
Затем Анна продолжила.
Я вернулась в Вену только в мае и услышала, что все трое были схвачены гестапо сразу после освобождения из-под завала. Мне рассказала об этом домовладелица соседнего дома. Меня, находящуюся в роддоме, они, очевидно, просмотрели в хаосе последних дней войны. Этот химик Шрёдер, у которого был портфель. В нем были документы Вы помните?
Я помню, сказал Фабер. «Кто это сказал? подумал он. Я».
Проекты страшного оружия. Священник бросил этот портфель в нижнем подвале в воду. Гестаповцы утверждали, что мы все сделали это сообща, иначе мы не стали бы помогать вам бежать.
Ужасно, услышал Фабер свой голос. У него было такое чувство, будто он слышит себя со стороны.
Просто ужас, господин Фабер. Я потом справлялась в полиции и в суде Его преподобие Гонтард, бедная фройляйн Рейман и ваша Сюзанна были сразу же доставлены в отель «Метрополь» на Морцинплац, в штаб-квартиру гестапо
«Там допрашивали и мою мать, два раза в неделю, подумал Фабер. А я сидел на скамейке в парке напротив отеля и молился».
Эти преступники пытали их, потому что никто не хотел говорить, кто уничтожил документы Твердо установлено, господин Фабер, абсолютно неопровержимо, так как я имею эти сведения из земельного суда, что служащие гестапо, которые пять дней и пять ночей допрашивали и пытали их, были австрийцами. Восемьдесят процентов служащих гестапо в Вене были австрийцами, это сказал мне судья, восемьдесят процентов!
Восемьдесят процентов, повторил Фабер едва слышно.
И почти все скрылись! Удалось задержать и судить не более тридцати человек. Фройляйн, священник и ваша Сюзанна были отправлены в Санкт-Пёльтен.
Почему в Санкт-Пёльтен?
Потому что для наци так было надежнее. Большинство судебных коллегий были уже выведены из Вены. Председательствующий судья и два эсэсовца-заседателявсе австрийцы! Ведь мы освобожденная нация! А как ликовали венцы на Хельденплац в марте тридцать восьмого! Может быть, вы помните это
О да, сказал Фабер, я помню это очень хорошо.
Имя молодого председателя судадоктор Зигфрид Монк, сказала Анна Вагнер. Они приговорили священника, старую фройляйн и вашу Сюзанну к смерти, и третьего апреля сорок пятого года во второй половине дня они были расстреляны в Хаммерпарке, в Санкт-Пёльтене. Тела были неглубоко зарыты в яме на площадке для дрессировки собак. Жарким летом сорок пятого года тела были выкопаны и погребены в братской могиле, к тому времени они уже сильно истлели. Обо всем этом вы можете прочитать в делах земельного суда, господин Фабер. Я тоже это сделала. Год назад два судебных заседателя были приговорены народным трибуналом к пяти годам тюрьмы строгого режима. Но Монк сумел скрыться, точно так же, как и большинство гестаповцев. Монка не нашли до сих пор.
Монк исчез?
Он исчез, сказала Анна, но даже если они его найдутчто он получит? Может быть, тоже пять лет? А сколько смертных приговоров на его совести!
9
«Они до сих пор не нашли Монка, думал Фабер. Теперь световые зайчики, отраженные от окон Дома музыкального общества, танцевали на стене его спальни. Они не очень-то его и искали, подумал он. Очень многим удалось скрыться! Я тоже ознакомился с судебными делами, тоже побывал в Санкт-Пёльтене, но братской могилы уже не нашел. В 1948 году на этом месте уже был парк со свежими газонами и молодыми небольшими деревьями. В принципе, ведь все равно, где они лежат. Убийцы продолжают жить!»
Фабер и его родители имели немецкие паспорта. Теперь Министерство внутренних дел выдало ему и его матери австрийскиевсе же его отец был «жертвой политического преследования». Мать и сын снова жили в возвращенном доме в Нойштифте. Напротив проходила ореховая аллея с мощными старыми деревьями, которая кончалась у круто поднимающегося вверх луга. В детстве Фабер вместе с другими мальчишками собирал здесь орехи, упавшие с деревьев. Большой луг, на котором зимой можно было покататься на санях и даже на лыжах, назывался Оттингервизе по имени зажиточного крестьянина-виноградаря, дом которого стоял почти рядом с домом Фабера.
Фабер должен был зарабатывать деньги. Он свободно говорил по-английски и стал работать переводчиком в американской военной полиции, в отделении на Варингерштрассе, угол с Мартинштрассе. Свой первый роман Фабер писал в задней комнате этого отделения, когда выпадали спокойные ночные дежурства. Американцы подарили ему пишущую машинку и дали бумаги. Когда потом он бывал в Вене, он всегда ездил на место своей прежней работы. За прошедшие годы в здании появились разные магазины, даже модный бутик, но ему этот угол виделся таким же, каким он был в 1948 году: отделение военной полиции, с покрашенными зеленой краской стеклами и джипом перед входом.
Его мать умерла в 1952 году. Она хотела, чтобы ее похоронили «на кладбище за нашим домом». Это было очень красивое кладбище, старое, маленькое, тихое. Наблюдая за солнечными зайчиками на обитой светло-голубым шелком стене спальни в отеле «Империал», Фабер подумал о том, что кладбище сильно разрослось, оно простирается теперь вдоль всего поля. Когда Натали еще была жива, они несколько раз посещали могилу матери. «Как странно, подумал он, на могилу отца я никогда не приходил, хотя так часто бывал в Лондоне. Хотя очень любил отца. Как странно».
Глава вторая
1
Скажи-ка, это королева или принцесса? спрашивала молодая женщина-врач. На ее белокурых волосахколпак, на лицезащитная маска, оставляющая открытыми только глаза; халат и все остальноеиз зеленого целлюлозного материала. Она взяла с полки, заставленной игрушками, роскошно одетую куклу-марионетку и пальцами одной руки заставила ее двигаться. Пальцы были скрыты под желтыми перчатками.
Фабер стоял в коридоре перед палатой, дверь была едва прикрыта. Через большое стекло он видел, а через щель в двери слышал, как врач разговаривала с маленьким ребенком, которому было не более семи лет. Ребенок сидел на краю своей кроватки, очень маленький, очень худенький и совершенно лысый. Фабер не мог понять, мальчик это или девочка.
Это королева, тихо сказал ребенок.
Было девять часов сорок пять минут, 16 мая 1994 года, понедельник.
В восемь часов Фабер позавтракал в «Империале». Потом его охватило беспокойство, он схватил телефонную трубку и стал набирать номер, который он записал в Биаррице под диктовку своего друга Вальтера Маркса.
Он снова услышал голос маленькой девочки: «Алло! Детский госпиталь Святой Марии. Пожалуйста, немножко подождите»
Прошло почти три минуты, и он снова услышал нежный детский голос.
Затем ответил мужчина:
Детский госпиталь!
Доброе утро! Моя фамилия Фабер. Я могу поговорить с доктором Беллом?
Минутку, я вас соединю
Фаберу пришлось еще подождать. Он слышал неясные голоса детей и взрослых.
Затем ответил врач:
Белл!
Фабер.
Господин Фабер! Где вы?
В Вене.
Это замечательно! Врач засмеялся. Это чудесно! Значит, вы все обдумали.
Это была бы слишком большая подлость, если бы я не приехал.
Ах, подлость. Голос Белла прозвучал смущенно. Я должен перед вами извиниться. Но бедному Горану так плохо У меня не было другого выхода Часто я бываю слишком импульсивен
То, что вы сделали, было единственно правильным, доктор Белл, сказал Фабер. В Биаррице я был в таком отчаянье «Как я говорю это чужому человеку», подумал он. Но теперь теперь я словно освободился. Когда я могу приехать в госпиталь?
Когда хотите, господин Фабер. В любое время!
Тогда я через десять минут выезжаю.
Может быть, вам придется меня подождать, у нас тут сегодня с утра столпотворение.
Я подожду до тех пор, когда у вас появится время для Горана и меня.
«Для Горана и меня, подумал Фабер. Что со мной происходит? К чему все это приведет? Но я действительно чувствую себя словно освобожденный».
Адрес! сказал Белл. Флориангассе. Угол Бухфельдгассе. Вы ориентируетесь в Вене?
Я возьму такси.
Еще один момент! Очень важный! Если вы появитесь здесь как Роберт Фабер, это вызовет большое любопытство и толки среди детей и родителей. Многие читали ваши книги. Но это нам сейчас никоим образом не нужно. У вас должно быть другое имя. Лучше всего вам надеть врачебный халат. Я сейчас же переговорю с моим шефом профессором Альдерманном и с коллегой Юдифь Ромер. Она предупредит всех врачей, сестер и сиделок. Другое имя для вас! У вас есть предложение?
Фабер сказал:
В тысяча девятьсот шестидесятом году я проходил в Вене курс лечения от алкоголизма. Сначала я недолго пробыл в психиатрическом отделении Городской больницы, а затем долечивался в санатории Кальксбург. Тогда я тоже был под другим именем. Из-за журналистов. Я носил имя Питера Джордана.
Одновременно он подумал: так звали главного героя моего романа «Горькую чашу до дна».
Окей, Питер Джордан, согласился Белл. Я скажу Юдифь Ромер. Пока!
«Итак, теперь я Питер Джордан», подумал Фабер. Он поднялся и пошел к двери. При этом его взгляд упал на пистолет, который он вынул, распаковывая чемодан, и положил на стол. Он отнес его к номерному сейфу с квадратной стальной дверцей, которая была открыта. Положил оружие в ящик, закрыл дверцу и набрал кодовое число 7424. Это были в сокращенном виде день, месяц и год его рождения. Он всегда пользовался этим кодом, потому что его он забыть не мог.
Шесть лет назад, после выхода в свет последнего романа Фабера, он стал получать много писем от неонацистов с угрозами. Во время Франкфуртской книжной ярмарки они прислали ему в отель пакет, в котором под видом книг содержалась бомба, которая взорвалась бы, если бы он открыл посылку. Эксперты перехватили пакет и обезвредили заряд. Из-за угрозы убийства он находился под защитой немецкой полиции и поэтому получил документ, удостоверяющий право на ношение оружия. Однако он мог носить при себе «вальтер» только в ФРГ и позднее в Швейцарии. В Люцерне все приходящие в его адрес пакеты, пакетики и подозрительные письма проверялись полицией и только после этого передавались ему. При поездках он всегда с собой брал оружие, вот и сейчас взял его в Вену, хотя это было запрещено. Пистолет он спрятал в чемодане. И теперь он лежал в сейфе, в его номере. Фабер покинул номер, спустился на лифте в вестибюль и сдал ключ.
Такси доставило его к Детскому госпиталю. На Флориангассе между Бухфельдгассе и Лангегассе стояло современное двухэтажное здание. Фабер увидел, что стены первого этажа ярко разрисованы до того уровня, до которого могли дотянуться детские руки: цветы и деревья, солнца, луны и звезды, автомобили, мотоциклы и самолеты, небо и облака, животные и люди. Напротив входа был небольшой парк. Оттуда до слуха Фабера донесся ликующий детский голос:
Умерла! Я умерла!
Фабер пересек улицу и зашел в парк. Перед стеной он увидел четырех маленьких девочек. Одна из них бросила мяч в стену, поймала его и крикнула: «Влюблена!»Затем она снова бросила мяч в стену, но на этот раз через ногу и вновь крикнула:«Помолвлена!»