Мастерская подделок - Габриэль Витткоп 7 стр.

Льюис Кэрролл

Надеюсь, вас не обидело мое последнее замечание,вежливо сказала Алиса.

Отнюдь!воскликнул Траляля.

Напротив,сказал Труляля.Но нам необходимо сформулировать претензию. Вы пришли без белого котенка, и это доказывает, что вы не настоящая дама, поскольку леди никогда не показываются на людях без сопровождения собачонки.

Но я не дама, а всего-навсего маленькая девочка

Вот именно!сказали Траляля и Труляля в один голос.Именно это мы и говорим!

Но если вам угодно, я могу сходить за Китти.

Вовсе нет!вскрикнул Траляля.

Напротив!воскликнул Труляля.

Невероятно!подхватила Белая королева.Невероятно, ведь вам придется снова пройти весь путь задом наперед, с чем вы никогда не согласитесь, как нам хорошо известно. Вы должны будете начать с конца, как полагается, тогда как, не зная основных правил, вы упорно дебютируете с начала, хотя это бессмысленно и никуда не ведет. Вы подмешиваете маловато шерсти в яйца, и в этом ваша большая ошибка. Задумайтесь над тем, что календарь древних римлян и способ движения омаровпримеры идеальной организации, поскольку они повернуты задом наперед. Но, к сожалению, вам этого не понять. Вы даже не знаете грамматических правил, управляющих спряжением будущего прошедшего, которое является составным глагольным временем

Будущее предшествующее и то трудновато,робко сказала Алиса.

Вероятно, вы не совсем в своем уме. Как вы собираетесь говорить надлежащим образом, если мы живем в будущем прошедшем, а вы не знаете его правил?

Вот именно!хором сказали Траляля и Труляля.

Задумайтесь над своим невежеством. Задумайтесь над своим возрастом в сравнении с будущим историческим и простым. Задумайтесь над грамматическими формами, определяющими наступление событий. Задумайтесь над затруднениями, которые повлечет за собой ошибочная последовательность событий. А главное, задумайтесь над логарифмическими прогрессиями я бессчетных системах, как например, те, что определяются конкретными сериями и называются гиперболическими. Вот и все, над чем вы должны задуматься в придачу ко всему.

Прошу прощения,сказала Алиса.Какую еще дачу?

Я говорю не о даче. Я никогда не езжу на дачу, к тому же в придачу ко всему я высказала свое мнение.

Ну, раз уж вы играете словами

Вот именно!сказал Траляля.Я очень хорошо умею играть словами. Я знаю прекрасную сонату в ми-минор. Давайте вытащим пианино. Ведь должно же оно где-нибудь быть!

Напротив,сказал Труляля,оно вечно стоит на дороге, чтобы его никто не увидел.

Нет, нет, нет! Я никогда не потерплю, чтобы пианино катили по моим белым клеткам,сказала Королева,а не то оно оставит на них следы.

Вовсе нет!воскликнул Труляля.Это белые клетки могут оставить следы на нем.

Тогда мы споем без аккомпанемента,сказала Королева,хотя эта пьеса гораздо красивее звучит под аккомпанемент растяжной арфы.

Траляля запел:

О крас-нотах

Если вы схватили свинку,

Грязью не чешите спинку,

А смочите топором

Ром

Краснота спадёт со слов!

Если близко скарлатина -

Зрелая нужна ундина:

Соскобли с неё, коль смел,

Мел

Краснота спадёт со слов!

Я не всё поняла, но полагаю, что это очень красиво,сказала Алиса.

Тихо! Тихо!воскликнул Шалтай-Болтай.Если все будут говорить одновременно, то может показаться, что мы в Парламенте. Вернемся к побочной точке прений.

Побочной?удивилась Алиса.

Я сказал «побочной» вместо «исходной», потому что это слово мне больше нравится. Когда я использую термин, он принимает именно то значение, которое я ему подбираю,ни больше ни меньше, как я доказал в «Онтологии и диалектике».

Но как можно хоть что-нибудь понять,сказала Алиса,если слова меняют свои значения?

Нужно не понимать, а утверждать. На чем мы остановились? Речь шла о Бармаглоте,надменно и презрительно сказал Шалтай-Болтай.

Вовсе нет,сказал Траляля.

Совсем напротив,сказал Труляля.Речь шла о Китти, белом котенке.

Я бы не хотела, чтобы он причинил себе вред, пройдя сквозь зеркало,сказала Алиса.

Вот именно! Вот именно!

Я против присутствия любых животных,закричал Шалтай-Болтай,поскольку они могут повредить пряжку на ремне моего галстука. К тому же если каждый начнет приводить своих знакомых, то мы никогда не закончим. Это превратится в нашествие разноцветных котят, наводнение Брандашмыгов и Зелюков, которые так хрюкочут, что их очень трудно удержать, кроликов Ах, эти [к]ролики!добавил он в сильном страхе.И кто знает, возможно, даже какой-нибудь Снарк вдруг окажется ужасным Буджумом?!

Не понимая, о ком идет речь, Алиса испугалась Буджума и закрыла глаза. Когда она их открыла, то очутилась в темной лавчонке, а Белая королева снова стала овечкой.

Позвольте вас спросить,сказала Алиса,почему вы вяжете таким множеством спиц?

Всё очень просто. Двумя спицами я делаю две петли, а двадцатьюдвадцать. Если я вяжу сотней спиц, ясно, что я делаю сотню петель. Соответственно работа продвигается быстрее.

Вот как,сказала Алиса.

Иными словами, за пять часов работы я делаю десять тысяч петель, за пятьдесят часовсто тысяч, а за пятьсотмиллион.

Но с какой целью?

Цель не имеет большого значения, важно лишь количество петель. Два миллиона, сто миллионов, миллиард, сто миллиардов Понимаете, о чем я?.. Вы когда-нибудь слышали о мириадах?

Э думаю, да,очень испуганно сказала

Алиса.

Но раз уж вас так интересует цель, знайте, что речь идет о кольчуге для Короля. Она всегда готова, когда я достигаю тысячи мириад.

Наверное, Король очень большой

Напротив, он чрезвычайно маленький, и потому петли должны быть едва различимыми. Их ценность заключается в том, что их не видно, потому кольчуга обеспечивает незримую и тайную защиту.

А чторискнула спросить Алиса.

Только не перебивайте! За эти двадцать семь целых две сотых секунды я как раз доделываю двести миллионов семьсот тысяч сто девяносто шесть петель. Разделив их на двадцать по числу спиц, вы получите точное число всех петель, если тем временем, э, тем временем, тем временем

Оно не изменится?

Ну вот! Ну вот! Так и есть! Ведь вы наверняка слышали об изменении времени, не правда ли?.. Но вы еще и вязать умеете?

Немного, но только видимым способом.

Вот как Мяу,мяукнула Белая королева.Я вижу, вы очень хорошая девочка. И если вы взберетесь обратно на каминную полку, то снова окажетесь прямо на уровне зеркала.

Эдмон и Жюль де Гонкур

Дневник

12 июня 1864 г.

Ужин у Дэннери. Погода была великолепная, и стол накрыли на верхней террасе. Жизеттав большой юбке из белой бельевой ткани с плиссированными воланами, в которых было что-то жесткое, резкое, напоминающее японские оригами, сложенные из бумаги. Сверхукофточка из черной синели, какие носят дочери Константена Гиса, украшенная кисточками в стиле рококо, которые Принцесса, всегда, впрочем, дурно одетая, называет жеманными. Сквозь вырез выглядывала кружевная сорочкатакая же белая, как кожа. Можно было подумать, что это просто игра теней, ложащихся на поверхность, похожую на слоновую кость, если бы лоск и блеск не заменяла эта кремовая матовость, эта насыщенность камелий под еле заметным налетом пудры.

Дэннери знакомит нас со своим племянником, служащим юридического отдела Восточных железных дорог, мальчиком, чье уродство поражает, словно великое бедствие. В нем есть что-то подозрительное, как у комика, присланного «Канатоходцами», и что-то лицемерное, как в торговце предметами культа. Плюс ко всемуцветы каштана, случайно упавшие на его гладкие и жирные волосы. За десертом Сент-Бёв, как и всякий раз, когда подают черешню, вешает ее на уши в виде серегстарый фокус, который он демонстрирует с упорством водевильного актеришки, что повторяет один и тот же каламбур, однажды вызвавший смех. Он устраивает разнос Мюссе, упрекает его поэзию в автоматизме и штукарстве, а затем, с язвительностью евнуха, походя обругивает По, после чего нападает на Гейне во имя святых буржуазных принципов, обвиняя его в плагиате у поэтов немецкого барокко, приправленных его собственных соусом. А ведь это Гейне и Погении, которым удалось полностью избежать филистерской ловушки! Чем больше мы слушаем и наблюдаем Сент-Бёва, тем глубже убеждаемся, что Шолль был прав, утверждая, будто роман с Адель Гюго был чисто платоническим и Сент-Бёв мог выступать лишь в роли чичисбея или даже patito. Одним словом, супружеская измена с Сент-Бёвомпод сомнением, тогда как с Вакривполне вероятна. Правда, женщин порой привлекает потешное уродство, если в нем есть что-то инфантильное или даже старческое. Это удовлетворяет их желание жертвовать собой, чтобы тем надежнее обладать. Истерия сиделок, ухаживающих за маразматиками и алкоголиками. Женщина прикрывается милосердием, точно паук своей паутинойприбежищем, в котором он готовит свой клей. Прибавьте к этой коварной хитрости грубое, тупое наслаждение, что читается в глазах женщины, глядящей на ребенка: бездонный кладезь идиотизма. Да еще этот расслабленный рот, которому не хватает сил закрыться, и он так и остается блаженно приоткрытым и скалящимся. Эти зубы, которые она грозно обнажает при малейшей критике, малейшем выражении отвращения к ее погадкам. Материнство раскрывает глубинную хищность женской натуры.

Рядом с Дэннери сидит южноамериканская художница в отвратительном пунцовом платье, которое, впрочем, скрывает ее обвисшие телеса и которое сама она называет «китайской туникой». Черные как уголь глаза и волосы грязно-черного оттенка, отливающие чем-то сливовым. Ее не волнует ничего, кроме собственной персоны, и занимает лишь то впечатление, которое производит ее писклявый голос, порой переходящий в тарабарщину. Она начинает все свои фразы со слова «я» и городит, как сказал Монтень, на диво бессмысленный вздор. Отточенные со всех сторон банальности. Когда мы переходим в небольшую арабскую курилку, Дэннери говорит мне мимоходом, что она пишет картины в чистейшем парикмахерском стиле.

Вечером идем к Клэю под небом а-ля Тьеполообсудить печать офортов. Его рабочие говорят, что он у себя, на втором этаже. Вначале нас принимает его жена, полная его противоположность: он одутловатый, а она худосочная. Она уродлива или была бы уродлива, если бы не восхитительные глаза с разрезом до самого виска, как у гадюк или египетских фигурок, с движущимися внутри золотыми блестками. Квартира Клэя напоминает своего хозяина: логово господина Прюдома с грубой мебелью из красного дерева и бисквитными слепками, повсюдувышитые салфетки и гипюр, защищающий спинки кресел. На стенахни одной из тех прекрасных вещей, которые мы у него печатаем: все спрятано в картонные коробки. Мадам Клэй, заказывающая вышивки в сиротском приюте Исси-ле-Мулино, рассказывает, как заходили туда сегодня утром за покрывалом для фортепьяно. В рукодельне, где сироты работают на горожан, было две беременных девушки, двенадцати и тринадцати лет. Последняя в слезах призналась, что это сделал с ней родной отец. Затем пришла багровая от бешенства монашенка, которая заставила ее замолчать, пригрозив наказанием.

13 июня

Заходили к Гюставу Моро, который, вставая на заре, трудится с семи часов утра. Он пишет с дикостью каннибала и утонченностью китайского палача. Этот спокойный человечек с искренним взглядом и вздернутым носом внезапно приходит в ярость при малейшем оспаривании его взглядов и разражается неистовыми проклятьями в связи с непониманием, которое встретили два его полотна, «Орфей» и «Молодой человек и Смерть», на Всемирной выставке. При этом он не прерывает работу, продолжая татуировать вытянутые бледные тела в своих «Музах, покидающих Аполлона»вертикальной композиции, сильно подражающей итальянцам, на которой каждая деталь пребывает в полной гармонии с целым. На сей раз тоже очень заметно влияние Мантеньи. Моро работает над ней уже несколько месяцев и не может сказать, когда закончит картину. Вдруг сюсюкающим детским голоском он говорит: «У меня перерыв». А затем показывает нам рисунки драгоценностей, которыми любит украшать своих персонажей: груды жемчугов, тяжелых латных ошейников, сверкающих поясов, заимствованных из «Живописного журнала», с фотографий Анри Диксона, с могольских миниатюр, которые он ходит срисовывать в Лувр и в Кабинет эстампов Императорской библиотеки. Всякий художник грезит Индией, но что-то никто не жаждет туда отправиться. А как же он?..

А как же моя мать?!восклицает он с таким возмущением, словно ему сказали какую-то непристойность. Она глухая как тетерев, но, похоже, их вечный диалог вовсе не страдает от этого, а наоборот, всегда этим подпитывается и освежается. На стенах мастерской, освещенной меловым светом, падающим сквозь застекленный потолок, Саломея, Далила, Мессалина, Елена Лейтмотив роковой женщины, сфинкса женского пола, сирены-убийцы, вампирши, пожирающей поэтов и высасывающей костный мозг,какое воскрешение, какое глубокое постижение изначального мифа!

Сегодня вечером разговариваем с Готье, встреченным в «Напо», где он пьет свой абсент, о терпении гнома-металлурга, которое Моро проявляет в своей работе. Готье говорит, что и сам восемь лет трудился над своим «Капитаном Фракассом»произведением, которое он считает второстепенным, divertimento. Когда мы затем говорим о конфликте между потребностью во внешнем проявлении и целомудренностью частной жизни, с которым сталкивается всякий литератор, в голову естественно приходит флоберовская блажь. Именно так мы ее и воспринимаемкак художественный прием. Тогда Готье горячится, фыркает и становится похож на толстого сенбернара, которому ужасно хочется выпить из своего бочонка:

Нет, нет и нет! Своим «это я» он хотел сказать, что принес себя в жертву до мозга костей, вложил всё свое нутро. Флобер опорожнился в мадам Бовари!

Позднее он пересказывает нам историю мадам Сабатье о нотариусе, который велел посадить себя в мешок с единственным отверстием для рта, чтобы можно было дышать. Затем его должны были осыпа́ть ударами, которые сразили бы и быка, и пинать сапогами со страшной силой, чтобы он очутился на другом конце комнаты, при этом нотариус испытывал такой же оргазм, какой испытывает повешенный. Возможно, Шолль принадлежит к той же компании, если терпит, как воняет изо рта у мадам Дош, и никуда при этом не сбегает.

14 июня

Видели в витрине магазина сыров какую-то терку с этикеткой «Приспособление для того, чтобы скрести голову монаха». Это на улице Генего, наводящей на мысли о погребах и перезрелых фруктах, навевающей уныние своей бальзаковской галантерейной лавочкой и четырьмя статуями Стихий, серыми и угрюмыми. Подходящая улица для «синих чулок», если вспомнить, что именно здесь жила мадам Ролан,в общем идеальная улица для остряка-демократа женского пола.

Э. Т. А. Гофман

Фрагмент

Приложение: Дважды доктор Адальберт-Готтлиб Шрумм, пожизненный секретарь «Общества Э. Т. А. Гофмана» в Позене, любезно предоставил нам фрагмент, недавно обнаруженный в муниципальных архивах этого города среди счетов за ремонт и обслуживание общественных фонарей за 1801 год и приписываемый профессором и трижды почетным доктором Г. Вейсгауптом Э. Т. А. Гофману. Со своей стороны, профессор Мария-Тереза Пти-Колосса из Женевы, которой была представлена копия рукописи, сильно сомневается в подлинности этого произведения, впрочем, слишком короткого для углубленного анализа, и подозревает, что речь идет о подделке, вероятно, сфабрикованной между 1910 и 1912 гг. в Катценбукелеальгойской деревне, известной частыми случаями базедовой болезни. «Общество Э. Т. А. Гофмана» в Бамберге разделяет эту точку зрения и возражает против всякой легитимации документа «Обществом Э. Т. А. Гофмана» в Позене.

своим оперением. И вся недолга.

Ай!сказала советница Буцбах, пять или шесть раз чихнув в свой французский кружевной носовой платок.Как сообщить столь прискорбную новость бедняге Леонарду?

Труднее всего будет заставить его в это поверить,вмешался инспектор финансового контроля Пропп,ведь он без памяти влюблен в Доротею, которая открывается ему лишь в своем приятнейшем облике. Как же представить себе, что

Да возможно ли это?воскликнул судья Дезор.

Увы,вздохнула советница.

В эту минуту послышался звук арфы, а в воздухе зазвучал небесный голос, с бесконечной нежностью разливая звуки, чья красота была неподвластна законам сего мира. Словно аромат, испускаемый розой, он вылетал из открытого окна на другой стороне Риттергассе и влетал в то, что забыла закрыть советница.

Zentivello, zentivello,

Ти sei buono, tu sei bello.

Bella pelle tu mifai

E gran dolore percio mi dai.

Затем арфа внезапно смолкла, и необычное пение завершилось глубоким вздохом, а инспектор финансового контроля Пропп в умилении даже опрокинул горячий кофе на свои красивые штаны из зеленой замши.

Увы,повторила советница Буцбах, вставая, чтобы закрыть окно,увы,и ее голос прозвучал в соль-минор, после чего перешел в хриплое мяуканье,эти искусственные звуки пленили сердце моего дорогого племянника Леонарда. Теперь он влюблен по уши и ни за что не поверит, что Доротея может оказаться

Тсс!зашипел судья.

И если бы даже мы могли ему это доказать

Тсс!снова зашипел судья.

В тот же вечер студиозус Леонард проходил по Риттергассе в компании своего друга Ульриха.