Метод, что я ещё не применяла на практике, хотя и читала о нём в руководстве, таков: нужно смочить тряпку в трупном яде, некоем зловонном веществе с запахом разложившегося мяса, дать собаке понюхать, затем спрятать и заставить животное её найти. «С трупным ядом дело обстоит сложнее, сеньорита. А нельзя ли использовать сгнившие куриные кишки?»намекнул Умилде Гарай, но, когда мы так сделали, собака привела нас аккурат на кухню Аурелио Ньянкупеля, в «Таверне Мёртвеньких». Я и далее применяю различные, придуманные мной, методы, преследуемая ревнивым взглядом Факина, которому вообще не нравятся другие животные. Вот под этим предлогом я часами сижу на посту полицейских, попивая растворимый кофе и слушая завораживающие истории этих «людей на службе Родине», как они себя называют.
Пост полицейских представляет собой небольшой дом, построенный на цементном фундаменте, окрашенный в белый и тёмно-зелёный цвета, цвета полиции, и огороженный забором, украшенным по периметру рядами сделанных из папье-маше ракушек. Полицейские разговаривают крайне редко, говорят «отрицательно» и «положительно» вместо «нет-нет» и «да-да», как это делают чилоты, я у них «сеньора», а Ливингстон «пёс», тоже «служащий Родине». Лауренсио Кaркамо, человека с наибольшим авторитетом, распределили в затерянную деревню провинции Ультима Эсперанса (Последняя надежда), где на его долю выпало ампутировать ногу несчастному, попавшему под обвал. «При помощи ручной пилы, сеньора, и без всякого обезболивания, ведь водки на тот момент у нас больше не было».
Умилде Гарай, который кажется мне самым подходящим напарником Ливингстона, на вид очень симпатичный, даже похож на актёра из кинофильмов про Зорро, проклятье, не помню, как его зовут. Позади него вечно собирается батальон женщин, начиная со случайных туристок, поражённых его присутствием, и вплоть до настойчивых девушек, приехавших с континента, чтобы только его повидать, хотя сам Умилде Гарай серьёзен вдвойнеон и носит униформу, и является ярым евангелистом. Мануэль рассказал мне, мол, этот человек спас каких-то затерявшихся в Андах аргентинских альпинистов. Отряд спасателей уже было отказался от дальнейших поисков, поскольку людей сочли умершими, но тут в дело вмешался Гарай. Тот просто отметил карандашом точку на карте, куда отправили вертолёт, и именно там обнаружили полуобмороженных, однако всё ещё живых людей. «Ясное, дело, сеньора, что местонахождение предполагаемых жертв несчастной братской республики было верно отмечено на карте Мишлен»,ответил он мне, когда я задала соответствующий вопрос, и даже показал репортаж в прессе за 2007 год, освещающий данную новость, вместе с фотографией полковника, отдавшего ему приказ. «Если младший лейтенант срочной службы Умилде Гарай Ранкилео может найти воду в недрах земли, то ему вполне будет по силам отыскать на её поверхности пять аргентинцев»,сказал полковник, давая интервью. И получается, что когда полицейским нужно где-нибудь выкопать колодец, они по радио советуются с Умилде, тот на карте отмечает безошибочное место и указывает глубину, на которой есть вода, после чего отсылает по факсу копию карты. И именно эти истории мне нужно записать, поскольку они как-нибудь всё же послужат моей Нини материалом для её сказок.
Эта пара чилийских полицейских напоминает мне сержанта Вальчака из Беркли: они вполне, надо сказать, терпимы к человеческим слабостям. Две камеры поста полицейскиходна для женщин, вторая для мужчин, как это указывается на закреплённых на решётках вывесках, используются, главным образом, для того, чтобы держать там выпивших граждан, когда идёт дождь и нет возможности отправить их домой.
Последние три года моей жизни, с шестнадцати до девятнадцати лет, выдались настолько взрывоопасными, что чуть было вконец не подкосили мою Нини, которая подвела итог этому времени всего лишь одной фразой: «Меня радует, что твой Попо уже покинул этот мир и не видит, в кого ты превратилась, Майя». Я чуть было не ответила ей, мол, если бы Попо был с нами, я бы точно не стала такой, какая есть сейчас, однако всё же вовремя закрыла рот; ведь было бы несправедливо обвинять его в моём нынешнем поведении.
Однажды, уже в ноябре 2006 года, спустя четырнадцать месяцев после смерти моего Попо, в четыре часа утра, позвонили из окружной больницы и уведомили семью Видаль о том, что младшую, Майю Видаль, привезли на машине скорой помощи в приёмное отделение и в данный момент девушка находится в операционной. Единственной, кто остался тогда дома, была моя бабушка, и ей удалось связаться с Майком ОКелли, которого моя Нини попросила разыскать моего отца, после чего сама вылетела пулей и помчалась в больницу. Ночью я тайно выскользнула из дома, чтобы поприсутствовать на вечеринке, устраиваемой на закрытой фабрике, где меня уже ждали Сара с Дебби. Я не смогла воспользоваться «фольксвагеном», поскольку моя Нини в очередной раз на нём куда-то врезалась, и машина находилась в ремонте, вот почему я взяла свой старый велосипед, бывший на ту пору уже ржавым и с практически отказывающими тормозами.
«Кровопийцы» знали охранника на входе, отвратительного на вид типа с куриными мозгами, позволившего нашей троице попасть на вечеринку, даже не поинтересовавшись, сколько нам лет. Завод трясся от рёва музыки и разгула толпы, в которой были и отдельные марионетки: кто танцевал либо прыгал, а кто просто влип в пол, будучи в какой-то прострации, лишь кивая головой в ритм звучащей музыки. Напиться до умопомрачения, докурить остатки, которые не удалось ввести внутрь, переспать, нарушая все запреты, с кем-то, находящимся рядом,вот о чём шла речь. Запах, дым и жар здесь были столь насыщенными, что мы время от времени вынужденно высовывались на улицу просто подышать свежим воздухом. По прибытии в заведение я для начала разогрелась неким коктейлем собственного изобретения, смешав в одно и джин, и водку, и виски, и текилу с «Кока-Колой», а также трубкой, заполнив ту сразу и марихуаной, и кокаином. Не обошлось и без добавления туда же и нескольких капель ЛСД, и тот, естественно, ударил, словно динамит. В скором времени я потеряла из виду своих подруг, постепенно растворившихся в массе здешних безумцев. Я танцевала одна, не переставая пить, и позволила кое-кому из ребят себя пощупать. Я не помню ни эти подробности, ни случившегося несколько позже. Два дня спустя, когда прекратилось действие успокоительных средств, которые мне давали в больнице, я узнала, что в меня врезалась машина, как только я, доверху накаченная непонятно чем, на своём велосипеде, бывшем на ту пору как без фар, так и без тормозов, отделилась от толпы. Я пролетела по воздуху несколько метров и упала в какие-то кусты, растущие на обочине дороги. Пытаясь от меня увернуться, водитель автомобиля сам врезался в находившийся тут же столб, отчего получил сотрясение мозга.
Двенадцать дней я провела в больнице со сломанной рукой, вывихнутой челюстью и вся пылая жаром, ведь я приземлилась прямо на куст ядовитого плюща. После чего были ещё двадцать дней домашнего ареста с различными спицами и металлическими гайками в костях под присмотром бабушки и Белоснежки, который, подменяя, давал ей передышку в несколько часов. Моя Нини полагала, что несчастный случай обернулся для моего Попо отчаянным обстоятельством, и он меня защитил. «Доказательство же в том, что ты жива до сих пор и не сломала ногу, ведь иначе ты бы не смогла и дальше играть в футбол»,сказал он мне. В глубине души я полагаю, что моя бабушка была даже благодарна несчастному случаю, ведь она избавилась от обязанности рассказать моему отцу то, что узнала обо мне; эту задачу взяла на себя полиция.
В эти недели моя Нини не ходила на работу и расположилась возле меня, рьяно исполняя обязанности тюремщика. Когда, наконец-то, Сара с Дебби пришли меня навеститьони не осмеливались совать свой нос в наши дела после произошедшего , она выставила девочек из дома, крича на них, точно торговка зеленью, однако ж сжалилась над Риком Ларедо, явившимся с букетиком увядших тюльпанов и своим разбитым сердцем. Я отказалась принять цветы, а ей ещё и пришлось часа два выслушивать на кухне про невзгоды молодого человека. «Этот юноша оставил тебе записку, Майя: он написал, что никогда не мучал и не станет мучить животных и хочет, чтобы ты смилостивилась и предоставила ему ещё один шанс»,сказала она чуть позже. Моя бабушка явно питает слабость к страдающим от любви людям. «Если этот молодой человек вернётся, Нини, скажи ему, что будь он хоть вегетарианцем и посвяти себя спасению тунцов, я не хочу его больше видеть»,ответила я.
Успокоительные средства и страх, что меня найдут, вконец сломили мою волю, отчего я призналась своей Нини во многом, что она хотела узнать, мучая меня бесконечными допросами. Хотя, надо сказать, что сама всё уже знала, поскольку вся моя жизнь была как на ладони и была она таковой, по большей части, благодаря обучению Нормана, этого проныры.
Я не думаю, что у тебя такой уж скверный характер, Майя, и ты вовсе не глупая, пусть даже и сама что только ни делаешь, стараясь казаться таковой,вздохнула моя Нини.Да сколько раз мы с тобой говорили об опасности наркотиков? И как ты могла шантажировать этих людей, ещё и угрожая пистолетом!
Да они же порочные, развращённые и вообще педофилы, Нини. И заслуживают, чтобы над ними издевались по полной. Ладно, не то чтобы и вправду мы над ними издеваемся, ну, собственно, как раз ты меня и понимаешь.
А ты сама-то кто такая, чтобы вершить правосудие собственными руками? Бэтмен, что ли? Тебя, и это скорее всего, вообще убьют!
Да ничего со мной не случится, Нини.
Вот как ты можешь говорить, что с тобой ничего не случится! Ты только посмотри, что произошло! И что же мне с тобой делать, Майя?И она заплакала.
Прости меня, Нини. Не плачь, пожалуйста! Я клянусь тебе, что усвоила урок. Несчастный случай вынудил меня смотреть на всё ясным взглядом.
Да не верю я тебе, чертовка. Поклянись мне, что всё будет хорошо, памятью Попо!
Моё раскаяние было неподдельным, испугалась я тогда по-настоящему, хотя моя реакция так ни к чему и не привела, поскольку как только доктор выписал меня, папа отвёз меня в академию штата Орегон, где было немало не поддающихся контролю подростков. Я не последовала за ним добровольно, отчего отцу пришлось обратиться за помощью к полицейскому, другу Сьюзен, этакому мастодонту с видом моаи, статуи на острове Пасхе, чтобы силой меня увезти, и тот, разумеется, помог отцу в столь отвратительном деле. Моя Нини куда-то спряталась, лишь бы только не видеть, как меня тащат, словно животное на бойню, которое также по ходу воет, мол, никто её не любит, все от неё отказались, и почему только не убили сразу, ещё раньше, чем это сделала бы она сама.
В этой академии штата Орегон меня продержали пленницей до начала июня 2008 года вместе с остальными пятьюдесятью шестью молодыми ребятамибунтарями, наркоманами, несостоявшимися самоубийцами, страдающими анорексией, биполярным расстройством, исключёнными из школы и другими, которых просто нельзя было отнести к какой-либо категории. Я намеревалась разбивать в пух и прах любые попытки подчинить меня правилам заведения и одновременно планировала отомстить своему отцу, поскольку именно он отвёз меня в прибежище для съехавших с катушек. Также досталось бы и моей Нини, ведь она позволила ему совершить подобное, да и что говорить, всем на свете вообще, что так от меня отвернулись. Честно говоря, я отправилась туда по решению женщины-судьи, рассматривавшей это дело о несчастном случае. Майк ОКелли знал её и заступился за меня так красноречиво, что своими словами растрогал эту даму; будь иначе, я, в конце-то концов, непременно оказалась бы в исправительном учреждении, пусть и не в федеральной тюрьме Сан-Квентин, о которой кричала мой бабушка, вспылив в очередной раз. Это слишком большое преувеличение. Однажды она отвела меня посмотреть фильм ужасов, в котором показали казнь убийцы в Сан-Квентине. «Чтобы ты увидела, что именно случается с нарушающими закон, Майя. Это только начинают с кражи цветных карандашей в школе, а вот заканчивают неизбежно на электрическом стуле»,уже уходя с сеанса, предупредила она меня. С тех пор её слова стали нашей семейной шуткой, хотя на этот раз она повторила мне их совершенно серьёзно.
Приняв во внимание мой возраст и отсутствие приводов в полицию, судья, азиатка, по своему телосложению напоминавшая увесистую боксёрскую грушу, предоставила на выбор либо программу реабилитации, либо тюрьму для несовершеннолетних, как того требовал водитель сбившего меня автомобиля. Поняв, что страховка моего отца не покроет данный случай, как, вообще-то, ожидалось, мужчина хотел наказать меня по всей строгости закона. Решение было отнюдь не моим, его принял отец, причём вовсе не спрашивая меня на этот счёт. К счастью, расходы легли на систему образования Калифорнии; будь это иначе, моей семье пришлось бы продать дом, чтобы оплатить мой курс реабилитации, стоивший шестьдесят тысяч долларов в год; надо сказать, родители некоторых воспитанников интерната прибывали навещать своих детей на частных самолётах.
Мой отец с облегчением подчинился вердикту суда, потому что родная дочь, точно пылающий уголь, жгла руки, и он всеми способами хотел избавиться от меня. Он силком отвёз меня в штат Орегон, предварительно впихнув в меня три таблетки валиума, впрочем, они нисколько не помоглитребовалась минимум двойная доза, чтобы лекарство подействовало на того, кто вёл себя вполне адекватно даже после выпитого коктейля на основе викодина вперемешку с мексиканскими грибами. Папа вместе с другом Сьюзен рывками вытащили меня из дома и, держа на весу, подняли в самолёт, а затем запихнули во взятую напрокат машину и повезли в терапевтическое учреждение из самого аэропорта по бесконечной дороге через лес. Я, в свою очередь, ожидала смирительной рубашки и применения электрошока, хотя сама академия оказалась всего лишь симпатичного вида комплексом деревянных построек, расположенных в парке. И даже отдалённо это заведение не походило на приют отчуждённых от общества.
Директор приняла нас в своём офисе вместе с неким молодым человеком, бородатым типом, на деле являвшимся одним из психологов. Они казались братом и сестрой: оба с волосами-паклями, собранными в конский хвост, в выцветших джинсах, серых свитерах и сапогах, составляющих в своей совокупности униформу сотрудников академии, которая отличала работников заведения от их же подопечных, носивших несколько чудаковатую одежду. Там обращались со мной как с другом, а не как с визжащей маленькой девочкой с всклокоченными волосами, которую притащили сюда силком двое мужчин. «Можешь звать меня Анджи, а этоСтив. Мы поможем тебе, Майя. Ты увидишь, что в программе нет ничего сложного»,оживлённо воскликнула эта сеньора. Вскоре меня немного вырвало на её ковёр. Папа предупредил, что со мной будет не так-то легко, хотя на письменном столе лежали мои документы из полиции и, возможно, за свою практику эта женщина видела случаи намного хуже. «Уже темнеет и обратный путь не близок, сеньор Видаль. Лучше вам попрощаться с дочерью. Не волнуйтесь, Майя остаётся в хороших руках»,сказала она. Отец побежал к двери, спеша покинуть заведение, однако я тут же набросилась на него сверху и повисла на куртке, взывая, чтобы меня здесь не оставляли, пожалуйста, папа, пожалуйста. Анджи и Стив аккуратно держали меня, не применяя силу, а отец с истуканоподобным другом Сьюзен, тем временем, развернувшись, быстро удалились.
В конце концов, побеждённая усталостью, я прекратила биться в истерике и опустилась на пол, свернувшись клубком, точно собака. Так я пролежала продолжительное время, пока они убирали следы рвоты, а когда я перестала икать и пускать сопли, то дали мне стакан воды. «Я не намерена оставаться в этом доме умалишённых! И как только смогу, я сбегу!»,крикнула я им ещё оставшимся во мне голосом, но уже не сопротивлялась, когда мне помогли встать и повели на экскурсию по зданию. Снаружи стояла холодная ночь, тогда как внутри было тепло и уютнодлинные крытые коридоры, обширные пространства, высокие потолки с декоративными балками, окна с рифлёными стёклами, запах дерева, простота. Не было ни железных балок, ни висячих замков. Мне показали крытый бассейн, спортивный зал, многофункциональное помещение с креслами, бильярдный стол и большой камин с пылающими в нём толстыми брёвнами. Подопечные отделения сидели все вместе в столовой за деревянными столами, с расставленными на них букетиками цветов,деталь, которую нельзя было не заметить, поскольку местный климат не позволял выращивать цветы на улице. За стойкой буфета стояли две кряжистые улыбающиеся мексиканки в белых передниках. Окружающая атмосфера была знакомой, расслабляющей и шумной. Восхитительный запах бобов и жаркого бил мне в нос, но есть я отказалась; я никак не собиралась смешиваться с этим сбродом.