Истоков Тихой несколько. Их или его, этот исток, образуют безымянные небольшие ручейки-лощинки. Две лощинки проходят от Лужниковского куста в стороне от нашей деревни. Так называются посадки-заграждения. Не называются, на карте они никак не называются и не назывались, это название дало им население прилежащих мест. Ещё две лощинки проходят мимо деревни Печники. Одна, поменьше, на которой как раз и находился старый заросший пруд (стойло для личного крестьянского скота), а вторая, побольше, перегорожена плотиной, образующей соответственно и пруд побольше (стойло для колхозного, а потом и совхозного стада). Второй пруд был тогда сравнительно молодой, ещё не успел зарасти камышом и осокой.
Совсем большая лощина (вероятно, что её и разумно назвать основным истоком Тихой) проходила по ряду деревень: Ревпахарь, Светлый Путь, Верблюдовка, Слава, Восход, Куст. Дальше, перед деревней Молоково, лощины от Лужниковского куста, Печники и наша, нашего каскада прудов, соединялись и шли в сторону села Новосельцево.
Если в названных мной выше деревенских прудах жил только золотистый карась, то в месте соединения лощин перед Молоковым уже образовались два небольших, но сравнительно глубоких, озерца, в которые из основной речки (системы Дон-Синяя) заходила и другая, уже речная рыба: щука, голавль, линь, серебристая плотва, которую мы называли серебристым карасём, краснопёрка. Вообще говоря, и в наш ручеёк тоже заходила речная рыба, можно сказать, что проползала. Такой рыбой были совсем молоденькие щурята. Большие щуки не решались сюда пробираться, им вполне хватало корма и в этих двух озерцах. А щурята, можно сказать, тем и спасались от неминуемой смерти от своих же родителей в нашем ручейке. Эти два небольших озера находились на западе от нашего дома, через поле, которое использовалось в разное время для посадки и посева различных культур. Была арбузная бахча, в одно время даже яблоневый сад посадили, но не нашлось специалистов, чтобы его обиходить и сохранить. Во времена Н.С.Хрущёва, понятно, это поле пошло под кукурузу, для чего сад пришлось вырубить. А он уже начинал плодоносить
Непонятно происхождение слова Тихая. Вероятно, из-за тихого течения. Словом, и тихим-то его никак не назовёшь, поскольку по летнему времени этого течения вообще нет. Вся эта система лощин-ручейков образуют аккумулятор воды, во многих местах наблюдается значительная заболоченность. В некоторых местах просто невозможно было перейти лощину, того глядипровалишься. Из этих болот и происходит «питание» основной речки Синей.
Первые топографические карты на нашу местность, так называемые карты Менде, появились примерно к середине-концу XIX века.
Генерал-лейтенант Александр Иванович Менде (1798-1868), руководитель Межевого Корпуса, известный военный топограф, под началом которого были составлены довольно подробные карты многих российских губерний.
Освоение данных земель русскими поселенцами началось на рубеже XVII-XVIII вв. и продолжалось до середины XIX в. В наших местах деревни часто образовывались на новых местах. Кстати, на карте Менде 1862 г. ещё не существует деревеньки Куст, хотя есть Молоково. Имеется отдельный хутор через лощину от нашего порядка домов на стороне Молоково, но этот хутор образовался, вероятно, от кого-то из её жителей.
Я думаю, что после отмены крепостного права много деревень образовывалось почкованием от значительных по размерам населённых пунктов. Так, названная мной деревня Печники, с двумя её прудами, как раз и была одной из таких, как, впрочем, и сама деревня Куст. Её жители, жители Печники, привезли с собой и своеобразный говор, которого в нашей деревне не было. Они говорили без буквы «ё»: вяревка, кошелка и т.п. Именно вяревка, а не веревка, не говоря уж о букве «ё»
Молоковская лощина, от Молоково до села Новосельцево, была нашей выручалочкой в осеннее и весеннее время, когда мы на велосипедах ездили в школу в Новосельцево, а то и ходили пешком. В дождливое время по грунтовой дороге невозможно было проехать, да и пройти пешкомтоже затруднительно. Так вот мы на велосипедах кое-как, по обочине дороги, поросшей травой, добирались до Молоковского сада, а потом через мост и Молоково, по её лощине, мимо Эркака (оно находилось по другую сторону лощины-выручалочки)в Новосельцево, в огороды одного из порядков домов. Там проходила как раз грунтовая дорога, но не совсем разъезженная, между огородами был проезд для телеги, а то и для грузовой машины. Но и от моста, что был как раз за нашим домом (Зайцевский, естественно, мост), хоть и можно было двигаться по обочине, но всё равно колёса велосипедов забивались грязью и не вращались. Приходилось очищать их специально взятой для этого палочкой. А расстояние от нашего моста до Молоковской лощины было примерно с километр, возможно, что и несколько побольше. В сухую погоду, понятно, этот отрезок проскакивали быстро.
В жаркие летние дни, мы, кустовские ребятишки, собирались на купание в какие-то другие места, потому что своего приличного пруда в нашей деревне не было. Раньше, при барине, когда это поместье было его дачей, непосредственно за Хорьковым прудом был барский (Шубинский) пруд, дно которого (вероятночасть дна), по словам старожилов, было выложено кирпичом. Но это всё благополучно увели в небытие. Чтобы пользоваться таким объектом, за ним надо хорошо ухаживать. Это, вероятно, посложнее, чем ухаживать за яблоневым садом. Как, впрочем, и в Клёново.
Я уж отвлекусь на Клёново. Раньше, до Революции 1917 г., в Клёново были фруктовые и ягодные сады, было налажено производство по выпуску вин и наливок, действовали три пруда (каскадом), в которых разводили рыбу. В 1963 г., буквально перед нашим переездом в эти места из Тамбовской области, наши советские умельцы решили заняться тем же. Стали чистить пруды, потом работы, как и следовало ожидать, остановились. Думали, что не надолго, а оказалосьнавсегда
В Вилковом пруду чаще купались девчонки, но только со стороны деревни, где по берегу не было зарослей кустарника и меньше было камышей и осоки. Сюда же, заодно, приходили поплавать деревенские по ближайшему положению от пруда утки и гуси. Наши гуси, например, неожиданно взгогочут, раскричатся, разбегутся и низким лётом летят до самого пруда, благоон в низине. Причём и в полёте орут (гогочут) неимоверно громко, как будто за ними кто-то гонится с преступными целями. А, может быть, и подбадривали себя при таком ушедшем для них в небытие передвижении. А вверх от пруда домой они уже возвращались «пешком».
Что интересно, гуси, в отличие от уток, практически никогда не оставались на ночёвку на пруду. Приходили домой. А за утками так и приходилось бегать, пригонять, если удастся. Скорее всего, гуси не наедались едой из пруда, а уткам было достаточно.
Ездили мы и на большой Печниковский пруд, но вода там после стойла была не совсем подходящая для купания, особенно к середине и концу лета. Иногда купались и в Панюхином пруду, когда плотину Вилкова пруда подняли повыше, настолько повыше, что зеркало воды доходило даже до Хорькова пруда, заливая и бывший барский пруд с кирпичным дном. Но чаще всего мы отправлялись на Скворцовский пруд. Там же собирались и ребятишки всех окрестных по сравнительной досягаемости деревень, в том числе и из Печниково.
На берегу часто разжигали костёр, погреться особо отличившимся в долгом нахождении в воде, до «гусиной кожи». Костёрблагая вещь для обогрева. Иногда до того досидишься в воде, что при выходе из неё зуб на зуб не попадает, в самом что ни на есть прямом смысле прозвучавших слов. Челюсть трясётся так, что, если не согреешься, то она и отвалится.
Часто вместе с нами находился сравнительно взрослый по отношению к нам человек, Сыромятников Валентин (Степанович). Он был инвалид детства: ноги были сведены так, что он еле-еле ходил, переставляя их с трудом одну за другой. Но это не мешало ему ездить на велосипеде, боком, вращая только одну педаль. Потом он приобрёл мотоцикл, на нём тоже боком ездил, переделал механизмы управления им для себя.
Вообще Валентин был очень рукастый на технику. Ремонтировал велосипеды, и нам, ребятишкам, конечно, но безвозмездно. Да и мы понемножку обучались этому хитрому делу, глядя на его работу. Ремонтировал мотоциклы, а подошло времяи с легковыми машинами стал управляться. Я учился уже в институте, когда, в 1970 г., приехал навестить родной Куст. В это же время и Саша Силин, мой одногодок и друг, приехал. Вот в это время меня и попросил Валентин прислать ему из Москвы какие-то запчасти для велосипедов. Не дефицитные, конечно, а какую-то сравнительную мелочь, хотя в наших краях и эта мелочьвещь дефицитная. А у нас в Лефортово, как раз недалеко от нашего общежития, был магазин, в котором продавались и запчасти к велосипедам. Я собрал посылку этой мелочи, отправил. В 1991 г. мы с Сашей снова оказались в Кусте, приезжали на 25 годовщину окончания школы. Заехали и к Валентину, он в это время жил уже в Троицком, что от нас, от нашего Куста, примерно на север в сторону Плотниково. Он показал свой дом, что он в нём сделал, в частности, непосредственно в доме скважину с мотором для воды. Включили пожалуйста! Валентин с благодарностью вспомнил и ту посылку с запчастями для велосипедов.
Из Троицкого Валентин подвёз нас с Сашей поближе к Кусту, насколько это позволяло состояние дороги (только что прошли дожди, поэтому легковой машине, у него был «Москвич», не очень складно было пробираться по грунтовой дороге). Он остановился уже перед бывшей деревенькой Восход, там, где переход через Вилковскую плотину, а дальше мы уже пошли пешком, оставалось совсем близко. Только Саша не выдержал, прямо с плотины искупался в этом пруду. Говорит, что очень долго мечтал об этом: то, говорит, приедешь осенью, то зимой, то во время, в которое никак не удаётся уйти из дома для этих дел. У меня такой мечты в это время не было, поэтому и не полез за компанию, совсем забыл своё детство, можно сказатьпредал его.
Мы приехали на поезде в Плотниково рано утром, дождались автобуса на Новосельцево. Пока ожидали, навестили Сашину двоюродную сестру, Силину Анну Викторовну. Она была примерно лет на двадцать пять старше Саши.
Это отдельный рассказ про поездку на автобусе. К его отходу набралось столько желающих уехать, что, казалось, не все войдут. Но вошли. Как в анекдоте: «Граждане, выдохните!» Граждане выдохнули, вошёл ещё один человек. А у нас с Сашей был ещё и чемодан (он вёз гостинцы к себе домой, к матери, в Куст). Пошевелиться было просто невозможно, тем более, что автобус был не «скотовоз», а совсем маленькая машина. Вероятно, меньше и не делали. Меньше будет уже большая детская игрушка. Но народ к таким поездкам привычный, говорит, что как поедем, так и утрясёмся. Сон в руку. Дорога была грунтовая улучшенная. А «улучшили» её крупными камнями, примерно, как после ухода ледника в давние времена. Автобус так трясло, да и привычный к таким поездкам водитель старался ехать быстро. Примерно через километр я уже смог освободить одну ногу (раньше я не мог ничего поделать, поскольку на обеих моих ногах стояли чьи-то ноги). А ещё через километр уже и обе ноги были свободны. Так мы и приехали до первой остановки в Троицком
Так вот, этот Валентин, про которого выше я начал рассказ, был среди нас самый взрослый, на пруду за нами присматривал. Если кто закупается по посинения, то он непременно выгонял из воды, заставлял по берегу побегать, чтобы согреться. У костра так не согреешься, как при беге
Эти воспоминания могут быть бесконечными. Но когда я возвращаюсь в то время, я всегда начинаю с одной и той же картины, с того берега Вилкова пруда, где кустарник и большие деревья, вётлы, со стороны деревеньки Восход. Вижу нас, отца, маму и себя. Отец тогда работал кузнецом в нашей колхозной кузнице, а мама была дояркой. От отца всегда так специфически пахло калёным железом и чем-то другим, тоже связанным с огнём. Как специфически, всякими горюче-смазочными материалами, пахнет одежда механизатора, ни с чем не перепутаешь. Так же, как ни с чем не перепутаешь запах от дедушкиной рабочей одежды, когда он работал в свинарнике.
Было это (то, о чём я хочу рассказать) точно до 1956 г., скорее всеголетом 1954 или 1955 г. Почему так? Потому что летом 1956 г., в начале июля, родилась сестра Светлана. А то, что было, скорее всего, не могло быть в это время. Дело в том, что и по моему возрасту я ещё не ходил купаться на Скворцовский пруд, маленький был.
Тёплым июльским вечером папа с мамой собрались на Вилков пруд, «а то», как сказал отец, «скоро Ильин день». А это значит, что был, скорее всего, конец июля, поскольку Ильин день приходится на 2 августа. Взяли с собой и меня. Было уже сравнительно темно, сумерки. Вижу отца, в купальном костюме, в чёрных сатиновых трусах, маму, тоже в купальном костюме, в обычных женских трусах и бюстгальтере. Какие там купальные костюмы, в то время-то, в деревне! Оба не загорелые, светятся. Вот и я, вероятно, впервые в своей жизни зашёл, вернееменя завёл за руку отец, в воду. Помню, как он меня учил плавать, поддерживал, чтобы я бултыхал ногами. Когда я вспоминаю это, то и по прошествии такого большого с тех пор времени ощущаю его прикосновения и поддержку. Счастье было такое, что я захлёбывался водой. Потом мы вышли из воды, вытерлись полотенцами (полотенца мы называли «утирками»). А тут, по плотине две женщины-доярки проходили с работы домой, в Восход. Подошли. Говорят:
Зин, это ты, што ля? О, и Иван тоже тута! Искупаться решили? Правильно! Вечер-то тёплый какой!
Да, решили, вот, искупнуться. А вы что-то запозднились.
Ты-то, вон, отдоилась, да и домой пошла. А мы нынче молоко отправляли, очередь-то наша. Да вот, машина за молоком запоздала, Василь Тимофев сказал, что сломалось в ней чтой-то. А что это за ребятёнок с вами? Сын, что ля?
Алёшка.
Ну, Алёшка, ты тоже купалси?
А я от восторга онемел, ничего не могу сказать им в ответ.
И вот я вспоминаю нашу деревеньку Кусты, а начинаю её вспоминать обязательно с картинки тех вётел Вилкова пруда, где я впервые в жизни с родителями зашёл в воду, тот самый единственный июльский вечер (как в фильме «Зимний вечер в Гаграх», только наоборот). Впрочем, такого, чтобы купаться в пруду вместе с родителями, больше никогда и не было. Один-единственный раз, поэтому, может быть, так и помнится, это ощущение небывалого счастья. Сначала посмотрю в памяти эту счастливую картинку, а потом уж и всё остальное, что помнится, в том числе и это моё предательство Детства на Вилковом пруду летом 1991 года, которое совершилось через тридцать шесть лет от того давнего тёплого июльского вечера.
Костры
Есть три вещи, на которые
можно смотреть бесконечно:
на то, как работают другие;
на то, как течёт вода;
на то, как горит костёр.
(Народные приметы).
Никогда
Ничего не вернуть,
Как на солнце не вытравить пятна,
И, в обратный отправившись путь,
Всё равно не вернёщься обратно.
Эта истина очень проста,
И она, точно смерть, непреложна,
Можно в те же вернуться места,
Но вернуться назад невозможно.
Николай Новиков.
Нельзя, вернувшись, найти что было, никогда это не возможно. Ни красоту прежних мест, ни доброту старых друзей, ничего. И уж тем более, ту же мысль. Она вообще не приходит дважды.
Людмила Петрушевская. «Ответы на вопросы разных людей».
Я уж заодно немножко и пошучу, добавлю в первый эпитет мои наблюдения-приметы. Когда я кому-то его (эпитет) говорю, то добавляю и другое, на что ещё можно смотреть бесконечно: на плитку, которой выложены стены кухни моего сына
Ранняя весна. Степь мокрая от недавно растаявшего снега, но на едва заметных взгорочках уже подсохла прошлогодняя трава, да и по степи много засохших былок высокотравья. Всё это собирается в кучу, поджигается, сначала дымит густыми молочно-белыми клубами, а потом сразу вспыхивает ярким и жарким пламенем, только успевай подбрасывать. Мы, деревенские ребятишки, сторожим стадо овец и коров, на первом после зимы выгоне. Стадо разбрелось по степи, ухватывает сухую траву. Может быть, и не такую уж вкусную, но сено дома почти закончилось, поэтому на безрыбье и это хорошо. Ягнята и козлята носятся по незнакомой местности, на воле, и, как нам кажется, нарочно по лужицам. Впрочем, и мы сами не отказались бы от такой беготни, но у нас свои заботыкостёр и то, что в костре. А в костре, в жаркой золе, печётся картошка, а если повезёти яйца. Только яйца помещаются не в самый жар, как картошка, а рядом с этим жаром, сбоку у костра. Но оно всё равно получается не варёным, а печёным, с таким характерным запахом и вкусом. С собой хлеб, соль, конечно. Кто-то принесёт и луковицу, головку чеснока. Картошка горячая, с толстой обгоревшей коркой, под которой, если разломить, прячется вкуснятина, с запахом костра и неповторимым запахом именно печёной картошки весеннего замеса.
Потом, летом, тоже горят костры. В Шубинском саду, на прудах (Печниковском, Вилковом, Панюхином, Светловском или Скворцовом, Хорьковом) или ещё где, далеко от дома. Здесь костёр уже из сухих веток ветлы либо ещё какого-нибудь растения, кустарника или дерева. Не такой, как первый весенний, да и картошка не такая интересная, хотя вкус её вряд ли стал каким-то другим. А чаще летние и осенние костры были и без картошки. Летние-то редко бывали с картошкой, а вот осенние чаще заправлялись картошкой, во время сентябрьской её уборки на колхозных или совхозных полях. Но у осенней картошки, испечённой в костре, вкус совсем другой, чем у весенней. Это и понятно, поскольку картошка разная. Однатолько что выкопанная, другаяпролежавшая зиму в погребе. Впрочем, вкус ей придаёт не только её состояние, но и время действий: весна или осень