Совсем другой ночной костёр на «пятачке», где устраивались танцы молодёжью деревни. Чащеперед домом Хорьковых. Добытчики горючего материаламы, малышня. И ночной костёр взвивается ввысь снопами искр и длинными, острыми языками пламени. Они покачиваются из стороны в сторону, освещают всполохами лица зрителей и танцующих. А потом иссякают, и остаются на земле бегающие по углям огоньки. Вдруг пробьётся из кучи жара запоздавший язычок пламени, и снова жар переливается огоньками самоцветов
Есть ещё костёр. Он называется, почему-то, пионерским. Устраивался он один раз в году на каком-нибудь слёте юных пионеров. Почему юных? Трудно представить себе не юного пионера, взрослого, например. Но всё равно, хоть и не понятно, почемуюных? Такие костры делали далеко от жилых домов и других построек. Опасно, потому что такие костры были невообразимо мощными по силе. Просто вулкан какой-то под бодрые пионерские песни
Бывали и страшные костры. Вот один из них. Устроили его девчонка лет пяти, Любка, дочка Петровой Елизаветы, и её сверстник, соседский мальчишка, Валерка Кудинов. Средь бела дня разложили костёр у Петровых под сараем, стены которого были сплетены из хвороста и облеплены глиной. Но глина не спасла, потому что по стене, по торчащим из глины соломкам, огонь быстро перебрался под соломенную крышу. Сарай сгорел, но дом смогли отстоять. А вместе с сараем сгорели куры и поросёнок. Я это ещё почему помню, поскольку был там уже к разборке дела и видел тётку Лизу с обезумевшими глазами и с обгоревшим поросёнком в руках. Хорошо, что корова и овцы паслись в это время в общем стаде
А как не вспомнить сладкий костёр, на котором мама варила вишнёвое, смородиновое, крыжовниковое или малиновое варенье! Сначала, конечно, сам костёр и приготовления к нему и будущему варенью. На костёр ставился таганок, а на таганокчугун с ягодами и сахарным песком. Надо, чтобы огонь был ровным, не горел слишком жарко. Скоро варево начинало побулькивать, потомкипеть, а уж потом появляется долгожданная лёгкая пенка. Её снимают и нам с братомна первое угощение, иногда даже с ягодкой. Готовность варенья проверялась по капелькам сиропа, а вишнёвоеещё и по вкусу ядрышка косточки
А это уже не костёр, а пал. По всему большому полю горит жнива. Это делают осенью перед самой пахотой под зиму. Здесь и мы помогаем взрослым. На поле уже стоят стога соломы. Надо, чтобы огонь не подобрался к стогу. Часто стог опахивали, но всё равно надо следить, чтобы огонь по былочкам-мосточкам соломинок не добрался до этого стога.
Стоговали солому обычно на том же поле, где и росла пшеница или рожь. В то время, при весьма слабой механизации, было легче потом ездить за соломой в поле, чем осенью её перевозить к скотному двору и стоговать рядом с ним, да ещё чащев распутицу. А зимой скотники на санях-розвальнях ездили за соломой, которую брали из стога специальными металлическими баграми, на конце которых имелся довольно длинный крюк. Это устройство очень похоже на острогу. Солома нужна была как в качестве корма для скота, так и использовалась в виде подстилки в стойле.
Это сейчас, посмотришь на скошенное пшеничное, например, поле, а по нему рассыпаны большие цилиндрические валы скрученной соломы, да и ещё защищённые от дождей полиэтиленовой плёнкой по образующей цилиндра. Потом из этих валов складывают «стог», но уже рядом с тем местом, для которого они и предназначены
Можно и другие вспомнить костры. Кому какие достались, кто какие сам составил. С радостью вспомнить или с сожалением, с доброй памятью или с желанием забвения о нём.
О чём думает человек, глядя на костёр? О чём думали мы, будучи детьми? Не могли бы сказать и тогда, а сейчас и не вспомнишь. Да и потому не вспомнишь, что и про себя не скажешь, какие мысли вертятся в голове, глядя на костёр. О том ли, о другом ли и третьем, нам неизвестном, думает человек, глядя на свой последний костёр и на следы ушедших от него родных. А может быть, мы и не думаем ни о чём, а отдыхаем от своих дум? Скорее всеготак. Чтобы, когда всё прогорит, снова вернуться к старым и грядущим проблемам. Костёр успокаивает нас тем, что сжигает на время наши мысли. Любые. Хорошие и плохие. Костёрэто сон наяву. И без сновидений.
Притча о костре
Пожалуй, зря я оглянулся назад. Идти бы и дальше по этой неизвестной тёмной дорожке к своему причалу. Но что-то заставило оглянуться и увидеть вдали светлую точку костра. Как в известной песне: «Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я». Заставило не только оглянуться, но и повернуть на этот огонёк надежды. Да ещё повернула назад та неизвестность впереди и знакомая пройденная дорога, по которой, как казалось, легко вернуться назад, к тому костру, от которого был начат путь. Но всё оказалось не так. Знакомая дорога не стала такой широкой, откуда-то появились непроходимые заросли, ямы, вырос густой лес, которого раньше совсем тут не было, а то, вот, попалось и место, сплошь заросшее бурьяном с редкими кустиками, хотя раньше здесь был сплошной лес. А огонёк всё светится впереди, мелькает за пригорками, за кустиками и стволами деревьев, и никак не приближается ко мне, убегает дальше, исчезает и вновь появляется уже в стороне. Казалось бы, вот он, за теми тёмными кустами, но он ещё дальше, за речкой, которой раньше здесь тоже не было, за полем, на котором раньше росли подсолнухи, а теперь, почему-то, заросшем бурьяном. Нет, напрасно я оглянулся. Пора возвратиться на ту дорожку, по которой шёл к своему причалу.
Истинно говорю вам: как невозможно дважды войти в одну и ту же реку, так невозможно возвратиться и погреть руки у Костра своего Детства.
Половодье
Воды шумят и плещут, режут глаза, сверкают;
Мокрая щепка блещет, как драгоценный камень!
Кружится половодье, злится, мосты срывает.
Я отпущу поводья: конь мой дорогу знает.\
Новелла Матвеева. «Половодье».
Деревни наши, где мы жили в Тамбовской области, строились в один ряд: по одну сторону дороги дома, по другуюпогреба. Так и переходили эти деревни одна в другую вдоль дороги либо располагались по разные стороны от лощины, к которой спускались деревенские огороды. Речки, как таковой, у нас не было. Лишь небольшой ручеёк, который и назывался нами речкой Тихая. В наших местах как раз и находились истоки речки Тихой. О ней немного сказано в рассказе «Купание красного коня». Таких ручейков было несколько по небольшим лощинам. Тихая же потом переливалась в речку Синяя, а Синяяк Дону пошла и дальше по всему белу свету. Не так уж он и побежал-то, Дон. В древности он назывался Танаисом, за его медлительное течение. В древности же Дон (Танаис) являлся и границей между Азией и Европой. Сейчас этой границей являются Уральские горы.
Дома всегда стояли на высоком месте. В нижней части огорода сажали поливные культуры: капусту, помидоры, огурцы и другое. Из ручейка их и поливали.
Если идти по лощине, то в нескольких её местах встретятся земляные плотины, которые образуют вдоль деревень последовательную цепочку прудов. Пруды эти назывались обычно по фамилии хозяина дома, расположенного над плотиной. Вилкова плотинаВилков пруд, Панюхина, Хорькова, Скворцовская плотины и, соответственно, Панюхин, Хорьков и Скворцовский пруды. Скворцов прудон же Светловский (в деревне Светлый Путь). Это для нас, кустовских, кто из Куста, потому что находился уже в другой деревне. А у них он назывался Ветровским.
Ветровский пруд находился непосредственно под домом Ветровых. Как-то раз, разругались Ветровы отец и сын. Впрочем, это «как-то раз» у них бывало довольно часто. Но вот в один из этих разов сын схватил заряженное ружьё и пошёл на отца вооружённым до зубов. Отец, хорошо зная сына, что он может и на курок нажать, не замедлиться с выстрелом, побежал вниз от дома к пруду и зачем-то бултыхнулся в него. Всё это наблюдал его внук. Прибежал к бабушке и скороговоркой, с вытаращенными глазами, выпалил:
Бабака, бабака! Дядяка Стаська на дядяку с ружьём, а дядяка не отерпелсяи прямо в воду!
Одно дело за дядякой гонится его сын с ружьём, а другое дело, тоже страшное, это, не отерпевшись, броситься в воду. Что из этого страшнейрешит бабака, а то и сам дядяка.
Я уж здесь про этого Станислава ещё немного расскажу. В армии он служил где-то на Камчатке. Возвратился оттуда уже с женой, местной жительницей. Дома, конечно, встретили отслужившего солдата, да ещё и с женой. Приготовили еды на стол, для чего зарезали гуся, гостью решили порадовать и удивить таким угощением. Во время застолья мать Станислава спрашивает у невестки, ну как, мол, тебе наша еда. На что она и говорит, что ничего, с голодухи, мол, и это можно есть. Понятно, что жительницу далёкой Камчатки удивить гусем нельзя. Пожила немного у них, да и отправилась снова домой, на Камчатку, к своим гусям. А Станислав позже женился на белоруске (к нам в деревню приезжала на подработку молодёжь из Белоруссии) и потом уехал с ней в её края
А вот в Печниках пруд стоял отдельно от деревни, поэтому нами он назывался Печниковским, а у них, в Печникахпросто пруд. Сейчас деревень этих на карте и на местности давно нет, как их не было примерно до 1917 года. Кроме некоторых, которые были, но исчезли вслед за ними к концу прошлого столетия и тысячелетия. О нашем Кусте сообщали, что он прекратил своё существование с 2004 г. (В этом году умер последний житель этой деревни, насколько знаюХорьков Александр Васильевич. Решение о Кусте было принято Постановлением Тамбовской областной думы. До этого деревня Куст впервые упоминается по официальным сведениям на военных картах 1941 г. Конечно, наверняка и раньше упоминалась, просто официальными сведениями считаются общегосударственные издания, а не какие-то местные публикации. Так же, как и с Москвой. Ведь не на пустое же место позвал Юрий Долгорукий своего брата в 1147 году. Просто в истории сохранился этот документ, а других не было. Если, вдруг, например, появится, то, конечно, переделают год основания Москвы. Так и с этим нашим Кустом. Если появится какой-нибудь ранний официальный документ, то и время образования этого населённого пункта будет считаться другим (только уже не для кого это считать).
Я уже раньше писал о том, что со спутника вообще не определяется сейчас то место, где совсем недавно была деревня Куст, ни бывших строений (их развалин), ни деревца, ни кустика. Прудов тоже нет, остались одни лощины
Хорьков Александр Васильевич в какое-то время уезжал учиться в техникум, на радиомастера, окончил его, возвратился домой. Когда-то и к нам приходил ремонтировать наш радиоприёмник «Родина-52», работавший от сухих батарей. За все радиомонтажные работы (а уже в деревне стали появляться не только радиоприёмники, но и телевизоры) с Александром часто расплачивались натурой, сорокоградусной жидкостью, имевшую народное и государственное прозвище «водка», а кто и самогонкой, у кого она была. Так и стал он выпивошкой
За Вилковым прудом, ниже по течению, несколько отдельно от деревни, стоял наш дом. Раньше и промежуток между Вилковыми и нами был застроен, и за нами, после Суминых (Жбановых), стояли дома. Но время потом всех расселило-переселило, как потом, в свою очередь, и нас. В начале 60-х годов к нам в гости приезжала семья Мостовых, муж, жена и двое детей. Они жили за Сумиными. Помятуя о прошлой полуголодной жизни, они привезли с собой чуть ли не мешок булок белого хлеба (образца последующего нарезного батона, как мы тогда называли эти батоны«по 13 копеек»), баранки и сушки, конфеты. Я не скажу, что мы в это время жили плохо в смысле питания, но Мостовые этого не знали. Помню, что всем от этого было неловко, и им, да и моим родителям.
Это отец хозяина семьи Мостовых, Андрей Кузьмич, был арестован в ноябре 1932 года одновременно с дедушкой Васей и ещё одним их коллегой по несчастью, Калмыковым Степаном Андреевичем, и осуждён на пять лет. В феврале 1990 года все они были реабилитированы
Были времена, когда мы уже на разрушенной Панюхиной плотине купались, а перейти эту размытую часть плотины можно было только в установленном купальном виде, если девчонки с нами были, или совсем без установленного, если были одни мальчишки, когда как. А перейти надо было обязательно, поскольку мы часто играли в Шубинском саду, по другую сторону лощины. Если считать от бывшей Панюхиной плотины, то при переходе через неё направо начинался как раз Шубинский сад, а налево находилась деревенька Восход. Можно, конечно, в обход, через Хорьков пруд (плотину) попасть в тот же Шубинский сад, с другой его стороны, да мы сравнительно часто бегали в этот сад и от Хорьковых. Режечерез плотину Вилкова пруда мимо деревеньки Восход (по низам огородов этой деревеньки либо непосредственно по самой деревне). Но так, через Панюхину разрушенную плотину, практически из центра деревни, было значительно короче. Да и собирались-то мы примерно в этом месте нашей деревни, где и находится эта Панюхина плотина. Здесь, можно сказать, находилось всё самое главное: правление колхоза (потомотделение совхоза), клуб, магазин. Куда уж больше-то! А за этими всеми строениями как раз и находился весь наш «колхозный двор»
Шубинэто бывший владелец этих окрестных земель, помещик, но не владелец деревень. Да он и не мог владеть нашим Кустом, поскольку эта деревня появилась практически сразу после Октябрьской Революции, а может быть, и на год-два раньше. В то время из ближайших к хутору Шубина деревень была только Молоково. Место это называлось дачей, а в епархиальных сведениях 1911 г. оно названо хутором Шубина. Кстати, прочитав мои записки об этом в интернете, жительница Самары, Наталья Викторовна, родственники которой жили когда-то в этих местах, сказала, что её дядя родился в тех же Кустах в 1911 году. Так что начало деревни Кусты можно полагать с этого года, а не с того, который я указал по предположению. Ещё Наталья Викторовна написала, что её бабушка, 1926 года рождения, в детстве бегала играть в Шубинский сад. Моя мама тоже с этого же года. Только она родилась в Троицком, а после раскулачивания в 1929 году их семья переехала в Восход, который находился через лощину от Куста. Переехали они немного после 1930 года. Так что вполне возможно, что детьми мама и бабушка Натальи Викторовны были знакомы, может быть, даже и вместе играли в этом саду, но уж в школу-то точно ходили вместе, поскольку школа на эти две деревни была одна, в нашей деревне
Землю эту помещику дал царь за какие-то заслуги перед Отечеством. Может быть, и не самому Шубину, а его предшественнику. Дом у Шубина, как говорили старики, был очень красивый, большой, каменный, с большими подвалами. Пруд перед домом, при насХорьков пруд, был устроен для купания. Это не совсем Хорьков пруд, а тогдаследующий за ним, получался под огородом уже Щедровых, наших односельчан. Дно пруда было кирпичное, но при нас уже заросшее илом, до кирпичей не добраться было. Думаю, что воду для пруда собирала плотина, расположенная за домом бабушки Маши, Панюхинская плотина. Других плотин в этом месте, похоже, что и не было.
Сад был большой, в саду много больших деревьев, что для степной зоны весьма необычно. Но, что хочется отметить, из больших деревьев совсем не было осин, тополей, берёз и дубов. Да и хвойных не было, они у нас в степной зоне не росли. Были, кажется, ясень и вяз с необхватными для детей стволами, канадский клён. Много сирени. Весной прямо разноцветье этой сирени. И очень много было шиповника. У дедушки Васи было больное сердце, так что мы с братом зимой часто ходили за шиповником в Шубинский сад (дедушка потом заваривал чай из этих ягод). Поскольку в степном краю такие сплошные заросли были как конструкции для снегозадержания, то добраться до ягод шиповника было часто проблематично.
Шубин был любитель лошадей, конюшни были его главным и любимым делом. Да и не только его. В Тамбовской губернии в 1850 г. насчитывалось более 500 одних только конезаводов, не считая отдельных частных любителей разведения лошадей, как, например, владелец имения села Зверяевки, где непосредственно в Зверяевке и в ближайших к нему сёлах и деревнях проживали наши предки с фамилиями Зайцевы, Овечкины, Истомины. Я уже писал раньше, что в Новосельцеве, да и в Плотникове, проходили ежегодные большие конные ярмарки. Что говорить, если в 1860-90 годах в Памятной книжке Тамбовской губернии (1894 г.) указано, что ежегодно в хозяйствах имелось в среднем порядка 700000 голов лошадей.
Навоз из шубинских конюшен свозили в один большой курган, нашу зимнюю радость. Когда в совхозе, при управляющем нашего 2-го отделения совхоза «Новосельцевский» Мясине Андрее Константиновиче, это курганное удобрение стали развозить по полям, мы рылись в сыпучем перегное в поисках каких-нибудь вещичек. Мне тогда удалось найти осколок от чашки с синеньким цветочком. Белый, тонкий настолько, что прямо чуть ли не просвечивался насквозь.
После революции Шубин уехал за границу, так говорили в деревне. Дом его, конечно, не оставили в живых, разрушили, растащили по кирпичику. К нашему времени, времени наших ребячьих игр в Шубинском саду, остались ещё глубокие части фундамента, уже оплывшие землёй, сделать с которыми ничего не могли, не разбивались обычными средствами. Я думаю, что и сейчас в том месте, где стоял дом Шубина, всё ещё сохранились остатки этого фундамента.