Помещик наш был весьма богатый, капитал заработал на лошадях. Говорили, что когда Шубин уезжал из России, то драгоценности свои он закопал в саду. Понятно, народ потихоньку искал эту шутку. Потом говорили, что тайно его сын приезжал за добром, и опять за сыном стали перекапывать другую шутку, ведь всё-то не мог бы он увезти.
По другим сведениям, по официальным, Шубин за границу не уезжал, а переселился в 1917 г. (либо его насильно переселили) в Троицкое, где в 1930 г. был репрессирован как кулак вместе со своими домочадцами (женой и несколькими детьми). На какое-то время семью Шаниных приютил у себя в доме местный священник. Я нашёл в интернете одну близкую фамилию и сведения о них, что вполне могло относиться и к указанному помещику-хуторянину.
Шубин Андрей Никифорович (18701930), почётный потомственный гражданин города Коломны. С 1908 г. проживал на даче в имении Шубиных (в Тамбовской губернии, Тамбовского уезда) с женой, германской подданной, и четырьмя детьми (три сына и дочь). В 1930 г. был репрессирован как кулак, вместе со своими домочадцами
Позже, за нашим огородом, построили деревянный мост, которым можно было пользоваться практически круглый год. Разве только за исключением одного-двух дней в половодье, когда вода шла самая бурная, переливалась намётом даже через этот мост. Естественно, что мост этот стал называться Зайцевским. Даже в деревне частушка такая была:
Как под Зайцевским мостом
Рыба плавает с хвостом.
Девки довят и едят,
Крапузиков родят.
Мы на это обижались, потому что для детского возраста частушка воспринималась дразнилкой.
Плотины были единственной дорожкой, которая связывала нас с миром, потому что мир весь, этоНовосельцево, Новосельцевская школа, районный центр с железнодорожной станцией, больница, областной центр и все прочее, находился в разноудалённых местах, но по другую сторону лощины. Даже и не одной лощины, а лощин истоков нашей речки Тихая. Некоторые деревни нашей группы, Верблюдовка, Светлый Путь, Молоково, располагались как раз с той стороны лощины, которая и была «по другую сторону», поэтому плотина им для посещения другого мира была не нужна, и время весенних разливов не было им особой помехой. А вот для нас было не так. Да ещё и другие деревни, сравнительно дальние, пользовались нашими плотинами. Им можно было, конечно, добраться кружными путями, например, через Дюжиново на Новосельцево. Но в весеннюю распутицу это было бессмысленно и бесполезно, потому что дорог нигде не было, как тогда, так и до сих пор, вероятно. Дороги были грунтовыми, наезженными по одному и тому же месту. А в распутицу и по наезженной-то дороге, которая называется в топографии грунтовой или полевой, проехать было проблематично, а то и невозможно
Весенняя четверть, третья, самая тяжёлая. Во-первых, она самая длинная, больше двух с половиной месяцев. Во-вторых, за это время проходил как раз переход от зимы к весне. В-третьих, ожидание конца четверти связано с тем, что наступало время каждодневных возвращений из школы домой. Пусть и далеко это, километров пять-шесть, а то и больше, для кого как, но лучшедомой. А тут ещё окончание четверти для нас зависело от наступления половодья. Надо было так угадать, чтобы передать школьников по деревням до срыва плотин водой, и чтобы каникулы закончились с окончанием половодья. Какие-то непонятные строгости. Бывало, весна задержится на неделю-другую. У всех в городах каникулы уже прошли, а у нас четверть на это время удлиняется. И не до учёбы совсем.
Ребятишек на зиму отправляли в интернат, в Новосельцево. В нём, при школе, они и жили. С собой приносили продукты, как им скажут, на неделю. И вот в понедельник каждый нёс мешочек с будущей едой. Так продолжалось примерно две средних четверти. А первую и почти всю четвёртую четверти школьники бегали туда-обратно, домшколадом. Ктона велосипедах, ктопешком, а ктона багажнике велосипеда, по очереди за педалями.
Мы с братом жили на квартире у Клюевых, Михаила Алексеевича и Марии Никитичны. Ещё квартировался у них Андрей Иванович Смелов, из деревни Красное, что находится от села Новосельцево через Рудовку, в которой и имеется церковь Покрова Пресвятой Богородицы. Эта церковь строилась с 1818 по 1825 гг. на средства местных прихожан. Они же сами готовили кирпич, в раствор, для крепости, подмешивали яичный белок. Архитектор этого храма А.А.Михайлов. Храм имел три престола: главныйв честь Покрова Пресвятой Богородицы, два других, приделы, во имя Казанской Иконы Божией Матери и во имя Пророка Божия Илии.
Эта церковь раньше называлась главной, а приписной к ней являлась деревянная тёплая церковь в селе Новосельцево во имя св. Михаила Архангела, построенная в 1810 г. на средства помещика Новосельцева. Он и переименовал это село в свою фамилию из бывшего названия Новое, которое таковым названо на топографической карте Менде 1862 г. В 1879 г. эта деревянная церковь была перестроена на средства прихожан. В церкви Михаила Архангела была местночтимая Вышинская икона Божией Матери. Приход был открыт в 1818 г. В 1911 г., по переписи, в Новосельцево был 131 двор, мужчин518, женщин 509. Великороссы, занимались земледелием. В приход церкви входили деревни Дюжиново, Молоково, Уланово, Васькино, Борщёвка. Кроме того, в приход входили и отдельные дворы и хутора. Новосёлковские выселки (в полуверсте от Новосёлово), большие хутора Престнякова, Шубина, Карасёва и Медведева. (Вероятно, что хутор Шубина и преобразовался потом в деревню Восход и в ближнюю деревнюКуст, заполнившиеся переселенцами.)
Наша квартирная хозяйка, тётя Маша, была моложе дяди Миши примерно на двадцать лет. Люди они были добрые, хорошие, компанейские. Дяде Мише было тогда под семьдесят лет. У них часто бывали сборы-компании их многочисленных родственников. Выпьют, напоются песен, когда и разругаются, а потом приходят на другой день помириться. С нецензурными выражениями у них было совсем свободно, у всех, у хозяев и их гостей. Нам говорили: «Вы не слушайте». Или: «Алёша (или Федя), ты уж прости, но как же ещё сказать?» А мы и не обращали на это никакого внимания. Да и в деревне-то это воспринималось как само собой. Правда, в нашем доме, у Зайцевых, никто никогда нецензурным словом разговор и дело не украшал.
Хозяин и хозяйка квартиры, а также и их родственники, курили нещадно. Кто что. Дядя Миша (Андрей Иванович называл его«дед Мишка», да и мытоже, на что он, естественно, не обижался) и тётя Маша использовали только самосад, другого им просто не хватало для крепкого вдоха. Дядя Миша сам выращивал этот самосад. Хорошо помню, как он его сушил и перемалывал на махорку: исключительная в доме была в это время атмосферастоял сплошной чих, особенно у заготовителя. А Андрей Иванович был астматик. Когда уж совсем невмоготу было, взмолится, что двери, хоть, давайте откроем.
Пальцы у «деда Мишки» были очень толстые, поэтому сигареты для курева («козьи ножки») у него получались очень вместительными. Тётя Маша старалась сама ему скручивать эти сигареты-папироскивсё меньше расход махорки. Когда махорка заканчивалась, то покупались папиросы, «Беломорканал» или «Север», но со строго установленным лимитом расходования. Дело в том, что это, всё-таки, расход, для нихсравнительно большой, при практически непрерывном курении в течение дня. Ведь они получали только свои небольшие колхозные пенсии, установленные при Н.С.Хрущёве (сначала 8 руб. 50 коп., а потом12 руб.). За пользование квартирой с нас с братом они получали 20 рублей в месяц (по 10 рублей с человека), да и с Андрея Ивановича ещё 15. Но наши деньги не весь год, а только на период части осени (ноябрь), зиму и части весны (март и половина апреля). Андрей Иванович тоже квартировал только до времени, когда можно было пользоваться транспортом (он ездил на мотоцикле).
Дядя Миша («дед Мишка») до революции, да и потом, во время НЭПа, ещё молодым, работал у какого-то коннозаводчика, а на ярмарке коннозаводчиков в Новосельцево был маклером по продаже лошадей.
А то усядутся в карты играть, в «дурака». До посинения, со счётом, кто больше остался, с обидами. Андрей Иванович с ними часто играл. Он играл без обид, но с азартом, игра всё-таки. Когда Андрея Ивановича не было, а вдвоем хозяевам было не так интересно играть, то приглашали меня, пацанёнка. Играл. Только шторы завешивали, чтобы в окно с улицы не увидели. Учительские дома стояли как раз напротив дома наших хозяев. Брат мой никогда не играл, не любил. А я в карты до сих пор люблю играть, в преферанс ли, в «дурака» ли (подкидного) или ещё во что. Оттуда, наверно, и пошло.
Вообще у наших хозяев компания была весёлая. Часто они собирали своих родственников на великие и малые церковные, государственные и свои (местночтимые домашние) праздники. Обязательный сбор был на именины Михаила Алексеевича, на Михайлов день (день Архистратига Михаила), который празднуется 21 ноября. Тем более, что в этот день в Новосельцево престольный праздник, по бывшей деревянной церкви Архангела и Архистратига Михаила. Её закрыли одновременно с главной церковью Покрова, что находилась в Рудовке. При нашей учёбе остатки этой церкви были клубом. Тётя Маша рассказывала, что когда закрыли эту церковь, то часто в её подвалах слышали плач Богородицы (вероятно, имелась в виду местночтимая Вышинская икона Богородицы).
Выпивали у них, конечно, потом пели песни. (Из спиртного у них была только водка и винопортвейн, сухое вино им не нравилось. Самогон они не изготовляли, как говорил Михаил Алексеевич, не надо, мол, связываться с государством, дороже выйдет.)
Михаил Алексеевич всегда был дирижёром. Такт задавал правой рукой со средним коротким пальцем, который где-то отхватило ему в пору его бурной молодости. И чтобы ни-ни! Ни вперёд не заскакивать, ни назад. А песни пели очень разные. «Пряху», например. Но дядя Миша всегда в ней вместо «В низенькой светёлке» обязательно пел, и все за ним, «В низенькой халупке». (Это как в недавней телевизионной передаче в сентябре 2020 года в конкурсе «Голос 60+» один из конкурсантов спел вместо «Живёт моя отрада» «Живёт моя красотка», на что ему сделали замечание. Но «деду Мишке» никто замечаний не делал, все пели за ним, как и он, потому что никакие возражения не принимались.) Песни «Ой, мороз, мороз», разные про ямщиков, «Коробейники», простые и с другим лексиконом, не совсем нормативном. Пели «Хаз-Булата удалого», про Стеньку Разина, про бродяг («Славное море священный Байкал», «По диким степям Забайкалья») и другие, как их называют«застольные». Но это я сейчас, почему-то, обратил внимание на то, что они пели и песни, которые в деревне за столом тогда не пели, да и сейчас не поют. «Отцвели уж давно хризантемы в саду», «Москва златоглавая», «Ах вы, кони, мои вороные», «Дремлют плакучие ивы» и другие. У них я услышал впервые «Серенаду» на слова Владимира Соллогуба («Накинув плащ, с гитарой под полою»). Поскольку эта песня весьма редко исполняется, то я приведу её слова.
Накинув плащ, с гитарой под полою,
К её окну приник с тиши ночной,
Не разбужу ль я песней удалою
Роскошный сон красавицы младой.
О, не страшись меня, младая дева!
Не возмущу твоих прекрасных снов
Неистовством разгульного напева
Чиста и песнь, когда чиста любовь.
Я здесь пою так тихо и смиренно
Лишь для того, чтоб услыхала ты,
И песнь моя есть фимиам священный
Пред алтарём богини красоты.
И, может быть, услышишь серенаду
И из неё хоть что-нибудь поймёшь,
И, может быть, поющему в награду
«Люблю тебя» сквозь сон произнесёшь.
Пели и другие романсы на несколько голосов, которые я после только через большое время и услышал. Скорее всего, что эти песни пришли из их прошлого, из родительских домов времён «до революции». А уж эти деревенские застольные песни наложились на старые в связи со сменой политического климата. По дяде Мише не так видно было, что он из бывших богатых. А вот на его сестре, Любови Алексеевне, это было написано. Да и все они грамотные были, и, несмотря на матерные слова, проскакивающие в их разговоре, говорили складно и по делу. И уж как им было не материться, если у них на памяти, ещё совсем недавно, были их богатые дома? Прямо здесь же, в Новосельцево.
И ещё одна особенность, отмеченная в рассказе Фазиля Искандера «Начало» в отношении москвичей:
«Единственная особенность москвичей, которая до сих пор осталась мной не разгаданной, это их постоянный, таинственный интерес к погоде. Бывало, сидишь у знакомых за чаем, слушаешь уютные московские разговоры, тикают настенные часы, лопочет репродуктор, но его никто не слушает, хотя почему-то и не выключают.
Тише! встряхивается вдруг кто-нибудь и подымает голову к репродуктору. Погоду передают.
Все затаив дыхание слушают передачу, чтобы на следующий день уличить её в неточности. В первое время, услышав это тревожное: «Тише!», я вздрагивал, думая, что начинается война или ещё что-нибудь не менее катастрофическое. Потом я думал, что все ждут какой-то особенной, не слыханной по своей приятности погоды. Потом я заметил, что неслыханной по своей приятности как будто тоже не ждут. Так в чём же дело?»
Вот так же и Михаил Алексеевич. Как только начинают передавать прогноз погоды (но не на Новосельцево, и даже не на район, а на Тамбов, который от нас на расстоянии 120 километров), он поднимал правую руку с вытянутым вверх пальцемтогда уж всем надо было затихнуть, во избежание каких-то неприятностей. Он, конечно, не москвич, но тут уж можно поправить Ф.Искандера, что, вероятно, такая особенность в отношении прогноза погоды не только у москвичей.
Из домашних животных у них был просто громадный кот, которого привезла из Сибири (вероятно, из Новосибирска) семья дочери Марии Никитичны. Кот был просто громадный, да ещё и сильно пушистый. Нрава он был особого: мышей не ловил ни в коем случае, любил полежать у кого-нибудь на коленях, причём, столкнуть его было просто невозможно. Света, моя сестра, помнит этого кота: она познакомилась с ним, когда как-то зимой вместе с мамой они приезжали навестить нас с Федей на эту квартиру либо к хозяевам квартиры с какими-то делами по нашим же вопросам.
В семье дочери Марии Никитичны было двое сыновей. Фамилия их отца была Неправдин. Вот как-то получает Мария Никитична письмо от них, а в обратном адресе стоит фамилия Правдины. Оказалось, что оба сына пристали к родителям, давайте, мол, сменим фамилию, а то просто в школе задразнили. Сменили на другую, более удобную по содержанию и произношению.
У Михаила Алексеевича была дочка, но не замужем. Она тоже проживала где-то далеко. Но с отцом общалась письмами и приезжала в гости
До пятого класса у нас в деревне была начальная школа, которая обслуживала все близлежащие деревни. В эту начальную школу ходили и мои родители, мои тёти со стороны мамы, Александра и Мария, тётя Симасо стороны отца. Да и все, кто тогда жил в Кусте и близких к нему деревнях. В начальной школе работали при мне две учительницы, Голубева Лидия Семёновна и Полина Сергеевна (фамилии второй я не помню). Лидия Семёновна жила при школе, а Полина Сергеевна приходила каждый день из Новосельцево, потом, позже, она квартировала в Молоково, в соседней с нами деревне. Всё раза в три расстояние поменьше было. В Рябиновке, которая находилась на юго-востоке от Куста, была своя начальная школа. В ней работала Анна Викторовна Силина, подружка моей тёти, тёти Тони. Анна Викторовна ходила на работу в эту школу из нашей деревни, там же и снимала квартиру. Казалось бы, при перестановке мест слагаемых, удобнее было бы работать ей в нашей же деревне. Но, как полагали у нас в семье, уходила Анна Викторовна из дома на неделю от домашней работы. С детства её от этой работы оградили, так и осталось. А домашним хозяйством занималась её мать, тётя Люба, отец, Виктор Степанович, да ещё тётка её двоюродная, Клавдия, которая жила в их доме с детских лет на неизвестно каких правах. (Она была приёмным ребёнком в семье дедушкиного брата Зайцева Михаила Васильевича). Существо, исключительно не требовательное к себе. Хозяйством Анна Викторовна не занималась, не приспособилась, поэтому, когда умерли её родители, она переселилась в Плотниково, оставив всё хозяйство вместе с половиной дома на Клавдию.
Анна Викторовна очень хорошо играла на аккордеоне. Мне кажется, что музыкальный слух у неё был довольно хороший. Когда к нам приезжала тётя Тоня, то она обязательно бывала у Силиных. С Анной Викторовной она дружила. Выйдут на улицу, сядут на лавочку у дома, Анна Викторовна что-то играет на аккордеоне, и вместе поют. А то и тётя Тоня примется плясать с частушками. Для этогоникакой, конечно, выпивки. И народ соберётся послушать и посмотреть. Всё-таки развлечение. Когда появились у нас Мясины (Андрей Константинович был управляющим нашего отделения совхоза «Новесельцевский»), то очень часто в нашем клубе перед фильмом был импровизированный концерт: на гитаре играла Ксения Егоровна, жена Андрея Константиновича, а на аккордеонеАнна Викторовна. Помню, что часто пели песню, в которой есть слова «Взял бы я бандуру, тай спевать бы стал». Анна Викторовна организовала в Рябиновской школе театральный кружок, с которым гастролировала по окрестным клубам. Но этих окрестных было всего два, у нас, в Кусте, да и в Новосельцево. Кажется, что они ездили и в Плотниково с выступлениями, и даже занимали там какие-то призовые места. А в нашей окрестности лучше этой концертной группы не было. Конечно, силы и духу в организации и проведении концертов Рябиновской школы придавал энтузиазм самого руководителя, Анны Викторовны, тем болееи исполнительницы многих номеров совместно с учениками и музыкального сопровождения выступлений. Нельзя даже и сравнить с ней нашу Лидию Семёновну или Полину Сергеевну. У них таланта на такое совсем не было, но учителя они были очень хорошие, грамотные. Но и Анна Викторовна учила очень грамотно, я просто не помню, чтобы кто-то из Рябиновских ребятишек в чём-то по учёбе отличался от нас.