Он подошёл ко мне почти вплотную, отчего я вновь напрягсячерт знает, что ему ещё в голову взбредёт. "Если начнет грязно домогаться, пронеслась в моем, совершенно не предусмотренном для подобных перегрузок мозгу мысль-молния, я его башкой о стену приложу, ибо парламентеры должны быть неприкосновенны". И тут же опомнилсяоткуда я вообще такие слова взял? Грязно домогаться Неприкосновенность Может, человек просто устал, и хочет прилечь?
Может быть вы хотите начал я, вставая, но закончить не успел, потому что Главный издал утробный вой и, как подстреленный, повалился на кровать.
Вызовите мне ударников из Индии бормотал он уже в каком-то горячечном забытьи, Гена Гена, подрежь огурчиков Нет, родная, мне больше нельзя, мне ещё за руль
Поток совершенно бессвязных мыслей вслух продолжался ещё какое-то время, а затем его внезапно сменил раскатистый, молодецкий храп, услышав который, я, откровенно говоря, вздохнул с облегчением.
Один-ноль в пользу доброго молодца, шепнул я самому себе, и на цыпочках заскользил прочь из злосчастного номера.
***
Вначале я направился было в номер к мужикам, чтобы поведать им о своих подвигах, но на полдороги передумалвсё-таки удары сердца ещё набатом отдавались в ушах, а адреналин, похоже, заместил в крови весь алкоголь. Нужно было срочно восстановить внутреннюю гармонию, а после вновь вернуть себя в состояние лёгкого, а может даже и не очень, алкогольного опьянения. С этими мыслями я прошел сквозь громадный, но плохо освещенный холл отеля, толкнул стеклянную дверь и, оказавшись на улице, закурил. Однако, наедине с самим собой мне побыть, увы, не дали.
Ну, как прошло?
Только теперь я разглядел два силуэта, сидящих в обнимку на скамейке, расположенной чуть поодаль от входа. Подошёл ближе, зачем-то заложил руку с тлеющей сигаретой за спину, ответил:
Хорошо, вроде, прошло. По крайней мере, наши тезисы, мне кажется, я до него донес.
Февраль удовлетворённо кивнул, и, наклонившись к уху жены нашего валторниста Гриши Агафьева, зашептал ей что-то, как мне показалось, интимное. Сразу почувствовав себя третьим лишним, я поспешно отошёл назад, ко входу в отель, и всецело сконцентрировался на сигарете- с каждой затяжкой многоголосый хор истерических мыслей становился все тише, пока, наконец вовсе не сошел на "нет". Тогда я отправил окурок в урну и вернулся в полутемный холл, где едва не столкнулся с самим Гришкой Агафьевым.
Ты как? зачем-то спросил я у него.
Почему-то мне стало не по себе оттого, что вот он, собственно, муж, стоит передо мной, а жена там, на скамейке, с Февралем Впрочем, я-то здесь причем?
Я? переспросил Гришка, я нормально. Только вот туалет никак найти не могутемно тут, блин.
А в номере у тебя что, туалета нет?
Есть конечно, но там мой сосед заперся и уснул. До утра не разбудишьбесполезно.
Я с пониманием кивнул.
Звякнула входная дверь, и кто-то ещё вошёл в холл. Мы с Гришкой одновременно повернули головы, и я даже успел зажмуриться, представив входящего Февраля в обнимку с Галкой, и неизбежную драматическую сцену, последующую за этим, но все обошлось, ибо это оказался всего-навсего контрабасист Витя, которого почему-то за глаза все звали просто Глистой. Впрочем, Витя об этом знал, и странным образом никогда не обижался на, в общем-то, не самое благозвучное прозвище.
Мы поздоровались.
Витёк! искренне обрадовался встрече Гришка, ну здорова! У тебя ведь День Рождения сегодня, я правильно понимаю?
Правильно, хмуро подтвердил Глиста.
А чего смурной такой?
Понимаешь, я в прошлом отеле все трусы свои постирал, на батарею в ванной сушиться повесил, и забыл. Только сегодня, уже в дороге вспомнил. Ну ты прикинь, впереди ещё недели две, а у меня ни одних трусов. Не дай бог причиндалы просквозит Да и вообще, дискомфорт ощущается.
Погоди, сказал Гришка, и отошёл в дальний угол холла.
Было темно, и оттого я мог лишь предположить, что он там делает, судя по шороху одежды. Вернулся же Гришка спустя минуты две, с широченной улыбкой во всю морду и бледно зелёными трусами в руке.
На! он протянул трусы Глисте с таким видом, будто вручал ключи от новенького автомобиля, припаркованного здесь же, у отеля, носи на здоровье! Ты не думайчистые, полчаса назад надел! С днём рождения, старина!
Они обнялись, а я не выдержал, и предложил:
Ну что, мужики, пошли ко мне, подарок обмоем, а?
И возражений, естественно, не последовало.
***
Толик чрезвычайно обрадовался нашему появлению. Он сидел за столом и с задумчивым видом смотрел в дымящуюся кружку с чаем, а когда все мы шумной, смеющейся и задорно матерящейся ратью ввалились в номер, так прям расцвел.
Иногда вот так сядешь спокойно чайку попить, и вдруг явственно осознаешьчто-то на душе слишком спокойно- пора какой-нибудь хуйни натворить, сообщил он и хохотнул, а тут вы. Да здравствует материализация желаемого!
Мы быстро рассредоточились по номеруГенка и Глиста заняли места на широком подоконнике, Костя Ляхов и Гусля, которых мы подобрали по дороге, устроились прямо на полу, привалившись спинами к стене, а мы с Толиком, по праву хозяев, уселись за столом и принялись сервировать поляну. Спустя полчаса к нам присоединились Таран с уже плохо выговаривающим слова инспектором, а ещё через час дошел-таки и Полпальца.
Мы забыли о главном правиле любых гастрольных посиделок, выждав удобный момент, шепнул мне на ухо Толик.
Это еще что за правило?
Никогда не устраивать шабашей подобного рода в своем номере. В чужом каком-нибудьэто пожалуйста, но в своем
Почему?
Может плохо кончиться. Вон, например, видишь, плазменный телевизор на стене висит? А вон столик туалетный, стоимостью в наши три зарплаты Не случилось бы беды
Да перестань, не бзди.
И дальше пошло-поехало, по привычному сценарию.
Да если бы проститутка вокзальная, самого низкого пошиба, узнала, что я за четыре часа зарабатываю такие вот суммы, она бы не поняла, бляха муха! ревел в пьяном угаре Полпальца.
Есть такие шлюхи, которые вообще дают из идейных соображений, а не за деньги, не соглашался с ним Толик, так они ведь почти как мы!
Ты пойми, тем временем объяснял Таран Гусле, с нашей житухой даже последней сукой быть труднообязательно кто-то пристроится сзади.
Я и сам очень быстро дошел до нужной кондиции, с кем-то о чем-то спорил, с кем-то о чём-то пил И все бродила по краю пьяного сознания странная, тревожная мысль, за которую никак не удавалось ухватиться. Так бывает: вокруг, вроде как, полная гармония, внутри тем более, а всё-таки что-то покоя не даёт, как загнанная в палец занозакрохотная такая, едва различимая "Отстань, говорю я этой таинственной тревоге, видишь, у меня все хорошо. Иди и надоедай кому-нибудь другому, неудачливому, несчастливому. А не уйдешь по-хорошемутак я тебя алкоголем забью, как забивают бешенную собаку".
И, вроде бы даже, получилось.
Ко мне подошёл Генка, попробовал что-то сказать, но у него ничего не вышло.
Гена, говорю, может тебе на сегодня достаточно? А то опять от жены втык получишь.
А что, заметно? искренне удивился Генка, пошатнулся, оперся о стену плечом, и тут же плавно сполз по ней на пол.
Ну, слегка, ответил я, и, переступив через него, направился к батарее стоящих на столе разнокалиберных бутылок за добавкой.
У стола беседовали Толик и Полпальца. Когда я подходил, Толик как раз закусывал очередную порцию алкоголя помидорной долькой.
Ты только помни, сказал я ему, что помидоры мы не мыли. А завтра полдня в автобусе ехать. И туалет только раз в три часа. Не боишься?
Толик покорно выплюнул помидор к себе на ладонь, что не укрылось от Полпальца, как раз в этот момент повернувшегося к нам.
Ну кто так блюёт? возмутился серый кардинал виолончельной группы, смотри, как надо!
И прежде, чем мы с Толиком успели что-либо предпринять, Полпальца согнулся пополам, и на пол хлынула упругая пестрая струя, как из брандспойта. Впрочем, никто из присутствующих никак на сей инцидент не отреагировалдело-то житейское. Только валяющийся на полу Генка прокомментировал случившееся гортанным, хоть и совершенно нечленораздельным высказыванием.
"Как странно, опять подумалось мне, муж вот здесь, валяется на полу пьяный и совершенно удовлетворённый своим бытием, а женагде-то там, с Февралем. Может быть даже они уже лежат в одной кровати, без оглядки делают простую гастрольную любовь Хотя, что в этом, спрашивается, такого?"
Однако, что-то в этом такое всё-таки было. Что-то, что заставило меня выйти из номера, миновать коридор, подняться по лестнице на два этажа вверх, дойти до комнаты Галки, застыть перед дверью. "Вот сейчас я постучусь, думал я, и Февраль откроет мне. В трусах. А там, на заднем плане, я увижу Галку, смущённо натягивающую одеяло на грудь. Меня вполне резонно спросятчего, мол, надо? А что я отвечу? Да и в конце концовну не моё ведь дело! Может быть, на месте Февраля я и сам бы поступил точно так же!".
И тут все, наконец, встало на свои места. Оказывается гложет меня именно то, что я не на месте Февраля. Вернее, что он, вместо того, чтобы сейчас заливать в глотку литры огненной воды в компании коллег, делает любовь с приглянувшейся ему женщиной, а яне делаю, и поэтому вынужден веселиться, как умею. Весь вечер не дающая покоя мысль оказалась банальнейшей завистью, хоть мне до конца и не хотелось в это верить. А чему, спрашивается, завидовать-то? Вот я сейчас пойду и узнаю, в каком номере живёт Алиса. Узнаюи сразу к ней! А может быть даже встречу ее, пока буду спускаться к рецепции. Например, идёт она курить, а ей навстречуя! Ну не красота?
Однако, я спустился на рецепцию, никого по пути не встретив. Минут пять объяснял сонной немке на весьма своеобразном английском с щедрыми вкраплениями родного мата, что мне нужно, узнал-таки, добрел до лифта, поднялся на выбранный этаж, двинулся по коридору, внимательно высматривая номера на дверях.
Далеко путь держишь, старина? окликнули меня.
У выхода на лестницу стоял Февраль.
Несколько секунд я соображал, что бы такого ему ответить, перебирая в голове пригоршню вариантов.
Иду, сказал, наконец, не вся ж тебе
Чего не вся ж мне? не понял Февраль.
Любовь, пояснил я.
Чего?
Вначале я подумал, что отвечать не буду, а просто продолжу поиски нужного номера, но в последний момент всё-таки не выдержал.
А что? сказал я, не очень удачно справляясь с плохо ворочающимся языком, ты с Галкой любовь сделал? Сделал. Я тоже хочу Сделать.
Добродушная улыбка медленно стекла с лица Февраля, обнажив какую-то грозную серьезность. Он подошёл ко мне вплотную, тихо поинтересовался:
Ты что такое несёшь?
Ой, только не надо, скривил я недовольную мину, я же тебе это Лекции о морали не читаю.
Что, белку поймал?
Да какую, к черту, белку? Я что, слепой по-твоему?
Сейчас всеку тебе, и станешь слепой. На один глаз точно, все так же тихо сообщил Февраль.
А мне вдруг очень захотелось, чтобы действительно всек. Не ударил даже, а именно всекчтобы веер капелек крови разлетелся по слишком уж гладкой и чистой стене коридора, чтобы я непременно не устоял на ногах, чтобы стало отрезвляюще больно Потому что когда действительно больно телу, душевная боль на время забывается, меркнет.
Пойдем-ка, сказал Февраль, крепко взял меня за шиворот и буквально втащил в дверной проем, предварительно пинком ноги распахнув дверь.
Оказавшись в его номере, я первым делом осмотрел кровать- нет, не похоже, чтобы на ней делали любовь. Да и вообще, номер казался каким-то уж слишком пустым, неуютным, темным. Даже воздух был невкусным, шероховатым, совсем не таким, какой остаётся после чужой любви. Но я всё равно, чтобы доиграть до конца начатое, спросил:
А где Галка?
Февраль закрыл дверь, несколько секунд постоял молча, наверное, борясь с удвоившимся желанием всечь мне, но потом всё-таки ответил:
Не знаю. У себя, наверное.
Мне захотелось ускорить ход событий, и я принял боксерскую стойку. Но Февраль вздохнул, прошел мимо, даже не задев меня плечом, и сел на единственный стул.
Ты-то, скажи мне, куда намылился такой нализанный? спросил он.
И я понял, что мне не всекут, что бы я не говорил, как бы не старался.
К Алисе! ответил я с гордостью и вызовом.
Идиот. Спать иди.
А что ты имеешь против? я предпринял последнюю попытку спровоцировать драку, она баба хорошая, и, в отличие от других, незамужняя.
Да что ты о ней знаешь?
Тут на меня снизошло сразу два озарения: во-первых, драки не будет точно, ибо терпению Февральского, по крайней мере сегодня, нет предела, а во-вторых ведь действительночто я о ней знаю?
И я спросил:
А что, о ней нужно знать что-то особенное?
Да она таких как ты на завтрак пачками ест. И на обед тоже. Любовничек, блин, нашелся.
Что-то я не понял
Не понял? Февраль устало потёр лоб, ну и иди тогда к ней. Иди-иди, пьяная морда. Мальчишка. Дурак.
Ну, не всем же быть такими умными, как ты!
Не всем, Февраль тяжело вздохнул, только я тоже дурак. Какого, спрашивается, хера
И дальше мы молчимдва дурака, только один ещё и пьяный.
Слышно, как за окном шуршат по асфальту машины.
Слышно, как пятью этажами ниже болтают о чём-то курильщики у входа в отельслов не разобрать, и поэтому не ясно, наши это, или местные.
Женись, парень. Вдруг тихо сказал Февраль, женись, наделай детей, купи квартиру, машину, найди работу получше. Привыкай к нормальной жизни. НОРМАЛЬНОЙ, понимаешь? Чтобы как у людей. И тогда потом, когда тебя поманит иллюзия блядской свободы, типа счастья, любви, или ещё какой херни, ты не поведешься на эту шнягу. Разучишься на такое вестись. И это здорово. Потому что если все-таки поведешься, то в какой-то момент все равно окажется, что никакой свободы, никакого счастья или любви нет. А узнав об этом, расстроишься так, что жить не захочется. Так лучше живи нормально, и верь, что вся эта байда где-то там, пусть далеко и тайно, но всё-таки существует. Тогда все, что угодно стерпеть можно.
Едва ли до меня дошел смысл сказанного. Но сама интонация произнесенных Февралем слов, само их звучание, смешанное с шершавым запахом номера, редким шуршанием машин снаружи и блеском огней соседнего дома, видимого из окна, породило во мне тревожную и грозную волну, агрессивно покатившуюся вперёд, сметающую все преграды на пути своем И вдруг опавшую, рассыпавшуюся ворохом брызг тихой, бесцветной печали где-то на дне самого глубокого кратера души.
Мне уже не хотелось идти к Алисе. Мне вообще ничего не хотелось. И, кажется, я снова отвратительно протрезвел, уже во второй раз за последние шесть часов. Помню, как молча вышел из номера Февраля, как спустился по лестнице на несколько этажей ниже, как вошёл к себе, как стянул прокуренную до последней нитки одежду Пахло рвотой, сигаретным дымом, мужским потом и алкоголем. К плазменному телевизору прилипло несколько бычков, словно кто-то старательно тушил их об экран. Туалетный столик был весь уставлен стеклотарой. Тихо посапывал на своей кровати Толик.
Уже ложась, я мельком глянул на часыполовина шестого. Отъезд в девять утра. Спать сейчасэто бред, конечно. Риск проспать посадку до неприличия высок. Лучше чем-нибудь заняться- почитать книгу, к примеру, или посмотреть телепередачу на немецком языке. Зря что ли эта плазма тут висит?
И всё-таки я уснул.
***
Я не просто услышал крик сквозь сонон буквально ввинтился в ни в чем не повинный череп, словно кто-то ввернул в тяжёлое, томно бурое забытие, так мало общего имеющее с нормальным, здоровым сном, раскаленный шуруп. Ты ещё, вроде бы, толком не очнулся, перед глазами ещё плывет густое марево, а явь уже вопит, причем вопит бескомпромиссным матом, которого постеснялся бы и старый, прожженный жизнью дальнобойщик. Текст же, если его облагородить и лишить всех нелицеприятных подробностей, был следующий: что же это вы, господа, разоспаться изволили? Весь оркестр , понимаете ли, ожидает вас уже полчаса, а лично мне, дабы вернуть вас к жизни, пришлось сначала минут пять колотить в дверь, а затем взять на рецепции ключ-карту, и самолично отпереть ваши апартаменты. Вы, судари, в данной ситуации совершенно не правы, и я, от лица всего коллектива, выражаю вам своё негодование. А во что же вы, позвольте узнать, превратили свои покои, которые, кстати, немалых денег стоят? Отчего это у вас на полу зловонная желудочная гуща разлита, и в ней сосуды лежат из-под напитков алкогольного свойства, в количестве немалом? Вы спрашивается, кто? Смиренные слуги искусства, или же пьянь подзаборная, без роду и племени?