Ну и так далее, в подобном ключе.
Во свинья халдейская, пожаловался Толик, едва инспектор покинул номер, вчера, значит, бухал с нами со всеми, своим в доску прикидывался, а сегодня
Мы, постанывая и ежеминутно проклиная тяжёлую долю творцов и алкоголиков, собрали вещи, после чего попытались навести хотя бы иллюзию порядка в номере, но быстро сдались, и бросили все, как есть.
Когда мы вошли, в автобусе царила траурная тишина, нарушаемая лишь храпом тех коллег, что уже успели уснуть. Наше продвижение по проходу сопровождалось, в большинстве своем, тяжелыми, осуждающими взглядами, но были и трогательно сочувствующие. Проходя мимо Гришки Агафьева и его жены, я услышал:
Галка, а знаешь чего?
Ну чего?
А я сегодня без трусиков! Тебя это заводит?
Знаешь, я думала, ты просто дурак. А ты, оказывается, вообще дебил. Такое не лечится.
"Зря она так с ним, думал я, усаживаясь в свое кресло, могла бы и помягче. Хотя бы из уважения к, пусть и оставленной в прошлом, но всё-таки любви. Ведь, в конце концов, можно же любить по привычке? Или уважать хотя бы".
Ну что, донесся с галерки удивительно бодрый и звучный голос Февраля, на первой же заправке по пивку?
Вопрос, разумеется, был риторическим, но я зачем-то ответил:
Не знаю. Смотря чего душа моя раненая пожелает.
Нет, поучительно изрек Февраль, душа твоя раненая пожелает "И пивка!", знаем мы ее.
Ну что ж, ему виднее, он ведь и вправду большой знаток раненых душ, потому, наверное, что и сам навылет ранен уже очень, очень давно.
Впрочем, бог ему судья.
Да и нам всемтоже.
Глава 5. Ангелы и бесы
Был выходной- первый, а возможно, и единственный за все время гастролей.
Ещё вчера, накануне столь прекрасного, и ожидаемого всеми дня, меня уже спрашивали о планах, и, услышав невразумительный, скользкий ответ, принимались наперебой предлагать возможные варианты. Девушки предлагали совместные прогулки по городу и осмотр достопримечательностей, хотя под достопримечательностями, скорее всего, имелись ввиду магазины, парни звали посетить несколько местных кабаков с изумительным немецким пивом, а ближе к вечеру намекали на скромный шабаш в гостиничной сауне. Но я отнекивался и от тех, и от других, ловко утаивая причину отказа, а с самого утра, пока все ещё спали, сбежал из отеля, полчаса несся сквозь черноту иноземного метрополитена, с бескорыстным любопытством вслушиваясь в сочную, звонкую и непонятную речь, потом минут пятнадцать торчал в очереди, затем ещё минут десять объяснялся с обслуживающим персоналом вокзальных касс, подкрепляя свой далёкий от совершенства английский языком жестов, и после, проторчав двадцать минут на широком, удивительно чистом и многолюдном перроне, сел, наконец, в поезд, своим комфортом, мягкостью и скоростью хода больше напоминавший самолёт. По вагону прошла миловидная барышня, предлагающая еду и напиткия отказался. За ней проплыл тучный пожилой контролеря предъявил билет.
Все мне нравилось. Всюду, в каждой мелочи, я подмечал приятную европейскость, и подметив, удовлетворённо думал: "вот он, комфортабельный, практичный, преуспевающий Запад. Другие люди, другое устройство жизни, и глядя на все это, с удовольствием впитывая, как губка, сам тоже становишься другимтаким цивилизованным, гладким, удобным". У меня с собой была бутылка пива, но мне даже не хотелось открывать ее, и если бы на родине я прикончил ее без всякой задней мысли, то теперь ощущался какой-то невиданный прежде внутренний протест- мол, ещё только десять утра, как можно начинать распивать в такое раннее время? Не солидно как-то. Стыдно даже. Казалось, если я сейчас открою свое пиво, все пассажиры посмотрят на меня даже не с порицанием, а с каким-то сдержанным, европейским непониманием, вроде как застесняются меня. Вообще, я ощущал себя мелким, грязным бесом, сбежавшим из своего обжитого ада, чтобы хоть одним глазком посмотреть на тот самый рай, о котором все говорят. И вот, добился-таки своеговокруг ангелы, и вообще все устроено по-ангельски до такой степени, что начинаешь стесняться собственного запаха серы, намертво въевшегося в плоть, и всех остальных атрибутов преисподней, слишком выдающих в тебе чужака.
Вот, скажем, самый обыкновенный пригородный поезд, в котором я сейчас мчусьгде, спрашивается, попрошайки-инвалиды? Где толстые, грудастые товарки, сорванными голосами предлагающие суперклей, ножи или сверхсовременные тяпки? Где грустные, одетые в рванье трубадуры, переходящие из вагона в вагон и фальшиво, зато с душевным надрывом тянущие вечные песни о главном? Где, в конце концов, безбилетники, сиротливо жмущиеся в прокуренном тамбуре и высматривающие контролёров? Нет, всю эту людскую шелуху в рай, видимо, не пустили, и, наверное, правильно сделали, а я, мелкий, но хитрый бес, буду шифроваться до последнего, пока не раскусят и не выгонят.
Несколько дней назад, после очередного концерта, я написал старой знакомой, вспомнив, что живёт она не так далеко от города, где у нас планировался выходной. Разумеется, она пригласила приехать в гости, и, разумеется, я согласился. В общем-то, особо близки мы никогда не быликакое-то время она спала с моим студенческим другом, и я знал о ней только с его слов, как, собственно, и она обо мне. Один раз вроде бы пили все вместе. А потом она уехала жить и работать сюда, друг, не особо печалясь, нашел себе другую, я же сохранил в памяти только имя, да и то, потому что редкое- Антонина. Тоня, если по-простому. Сколько с тех пор прошло лет? Да не так много, в общем-тогода три или четыре. И вот я напросился в гости, сам не знаю, зачем, на правах старого знакомого. А что такого? Приеду, посмотрю хоть, какого это, жить в максимально пригодных для обитания условиях. Мы выпьем, повспоминаем былое, а потом уберусь восвояси. В любом случае- хоть какое-то разнообразие. Не все ж с коллегами до потери сознания упиваться? Да и, как ни крути, человеку, так и не сумевшему как следует устроиться в жизни, полезно посмотреть на свою полную противоположность- авось, чего-нибудь для себя дельного да почерпнешь.
В общем, поезд несся вперёд тихо и гладко, я же смотрел в окно и думал о Да ни о чем я, по правде сказать, не думал- просто ехал, подобно раскормленному домашнему коту уютно устроившись в широком, мягком кресле, закинув ногу на ногу, блаженно прикрыв глаза.
Так, совершенно незаметно, пролетели то ли два, то ли три часа, и вот уже за окном тянутся луга, с пасущейся на них животиной, какие-то амбары и деревянные одноэтажные домишки, а станции, на которых останавливался поезд, стали проще и меньше- перрон, да навес над ним, вот и все. Города за окном сменились чистенькими, аккуратненькими поселками. Мне сразу представился какой-нибудь Клаус, или Вильгельм, непременно пузатый, с обязательной пивной кружкой в руках, выходящий на крыльцо своего домика, солидно раскуривающий трубку, исподлобья глядящий на проносящийся мимо поезд, и предвкушающий пухлые сосиски на обед или ужин, с любовью приготовленные Эльзой, или, скажем, Гертрудой Хотя как это он будет раскуривать трубку, если одна рука его занята пивной кружкой? И к чему ему эта кружка, если на часах десять утра? Ладно, спишем на художественную условность.
Наконец, спустя ещё полчаса, я вышел на своей станции, с удовольствием втянул носом такой по провинциальному свежий, и, что не мало важно, европейский воздух, окинул мечтательным взглядом маленький, умильно жёлтый вокзальчик и прилегающий к нему миниатюрный сквер. "Если бы не надписи на чужом языке, можно было бы решить, что я в самом обыкновенном городишке отечественного производства, подумал-было я, и почти сразу поправился, хотя нет, кроме надписей есть ещё какая-то особенная аура надо всеми этими черепичными крышами и чуть ли не до зеркального блеска вылизанными тротуарами. У нас она другая- хоть и родная, но уж больно давящая, поднимающая с самых глубин души светлую, поэтическую печаль весной и летом, а зимой, и тем более осенью- черную, надрывную тоску вперемешку с мыслями о тщете бытия. Вот, опять же, вокзал Где шарящие по мусоркам бомжи? Где наглые, с красными от вечного недосыпа глазами таксисты? Где старухи, торгующие овощами и чахлой флорой?".
В памяти всплыл эпизод из прошлого: март, под ногами слякоть, небо низкое, грязно серое, вокзал, весь какой-то ржавый, пыльный, насквозь продуваемый, испещренное царапинами и мелкими трещинами стекло ларька, а за ним- тощая, на вид неизлечимо больная продавщица в синем фартуке, с печатью глухого отчаяния на лице. Помнится, я купил у нее пластиковый стаканчик с безвкусным чаем и осведомился, имеется ли в продаже горький шоколад. Оказалось, что имеется.
А насколько он горький? попробовал сострить я, чтобы хоть как-то разбавить густую мрачность происходящего.
Как сама жизнь, даже без намека на улыбку ответила продавщица.
Однако, своего я добился- мне, всё-таки, стало весело, и экзистенциальный мрак отступил.
Но это все осталось там, где-то далеко-далеко, в давно и уже на века обжитом аду. А здесь Здесь, вон, башенка с часами, ухоженные клумбы с цветами, магазинчик со свежей, теплой выпечкой на витрине, всякие биттэ, данке, гутен морген, и примкнувшие к ним дасист гут.
Я сверился с картой в телефоне, и уверенно пошел вперёд, вообразив, что знаю этот кукольный городок наизусть. Парк, ещё один парк, узкая речка с перекинутыми через нее ажурными мостиками, одноэтажные домишки с гордо торчащими кверху печными трубами Лишь один раз я набрёл на улицу- широкую, мощеную, настоящую, напомнившую, что я всё-таки в городе, а не в каком-нибудь селе. Тут имелись и два магазина с модной дорогой одеждой на безголовых манекенах, и три кафе, за стеклами которых заедали кофе эклерами серьезные немцы, и даже один бар с маленькой неоновой вывеской над входом. Упиралась улица в площадь с памятником какому-то местному герою старины, под которым играл на аккордеоне пожилой мужичек в сдвинутом набок сером берете. А за площадью продолжалась хоть и вполне европейская, но всё-таки деревня. Я прошел через очередной парк, взобрался на солидных размеров горку и остановился у деревянной калитки, от которой вела аккуратная дорожка к двухэтажному дому под жёлтой крышей. Перед домом имелся декоративный садик с беседкой и качелями, а в беседке сидела Тоня, и болтала о чем-то с бородатым парнем на немецком- до меня долетели непонятные отзвуки их беседы. Я толкнул калитку и с глупой, беспричинной улыбкой пошел по направлению к ним.
***
И вот я выхожу с работы, а этот мужик- за мной, захлебываясь словами, смеясь и размашисто жестикулируя, рассказывала Тоня, и спрашивает:"девушка, вы же не подадите на меня в суд за домогательство?".
Она была коротко стриженная, пышногрудая, смуглокожая, но с какими-то тусклыми глазами, в которых не жил лихой огонек- в общем, не мой типаж. Я смеялся, пил вино из больше похожего на кувшин бокала, курил, иногда посматривал то в одно, то в другое оконце уютной, ароматной кухоньки- за одним была дорога, по которой я и пришел, за другим, в сумерках так внезапно подкравшегося вечера, уже едва виднелись фигуры четырех немцев, сидящих на веранде в пляжных креслах, и о чем-то не громко беседующих.
А что они там весь вечер делают? поинтересовался я.
А, Тоня лишь махнула рукой, фыркнула, у них, понимаешь, мальчишник. Франц скоро женится, и вот, собрал своих друзей.
Да? я недоверчиво приподнял левую бровь, как это обычно делал Полпальца.
Да, подтвердила сидящая рядом Аня, купили ящик пива, собрались вчетвером, на веранде засели, и трепятся- вот и весь мальчишник.
Тоня жила в этом маленьком, уютном, двухэтажном домике вместе с Аней и двумя немцами- Францем и Вильгельмом. Аня была родом из Риги, играла на скрипке, и весь сегодняшний день подавала мне недвусмысленные знаки вниманияслишком усердно смеялась над каждой моей шуткой, при каждом удобном случае норовила поправить грудь, туго запакованную в рельефно проступающий сквозь футболку лиф, и все смотрела, смотрела, смотрела, не отрываясь Понятия не имею, на что она клюнула. Ведь точно не на потёртые джинсы, не на видавшую виды водолазку с растянутым воротом Когда-то, в подобных случаях, мне нравилось думать, что девушка будто бы умудрилась заглянуть вглубь меня, и открывшаяся ей сокровищница моего внутреннего мира моментально вскружила ей голову. Однако, несколько раз обжегшись об обидное разочарование, я перестал так думать. Допустим, я похож на ее первого мужчину. Или, скажем, ей приглянулся разрез моих глаз- да не все ли равно? Лучше вообще не думать, каким образом ты умудрился вызвать симпатию у очередной представительницы слабого пола. Вызвал- значит ещё можешь, что уже не плохо. И хватит об этом.
А чем вы тут ещё занимаетесь? спросил я, подливая себе и дамам вина.
И Тоня, явно уже давно ожидавшая этого вопроса, принялась воодушевленно перечислять- концерты, работа, дружба с аборигенами, походы в кино, ещё какие-то вечеринки, и прочее. Аня активно кивала.
По дому не скучаете?
По дому? кажется, Тоня искренне удивилась, а где мой дом?
Она закинула ногу на ногу, склонила голову на бок, и пояснила с таким выражением, словно читала вслух печальное, но красивое стихотворение:
Там я всегда была чужой. А здесь я своя. Своя среди своих, понимаешь? Здесь- максимально пригодная для моего обитания среда. Здесь меня окружают люди и события, о которых я так мечтала. Здесь я, наконец, познала себя настоящую, и познавать продолжаю- день за днем, месяц за месяцем.
Значит, вам здесь хорошо?
Тоня посмотрела на меня так, как смотрит мать на ребенка, сморозившего глупость.
Скажи, ну разве здесь может быть плохо? Или я похожа на человека, который страдает?
Не похожа, говорю, и это здорово.
А мне-то как здорово, ты даже не представляешь! Здесь у меня началась новая жизнь, понимаешь? Здесь вообще есть все условия для начала новой жизни.
"Как замечательно подумал я, так замечательно, что даже через край. Сладко до рвотных позывов. Все условия для новой жизни, значит А старую куда прикажешь девать? Впрочем, не удивительно, что беса тошнит от святой воды. Рай есть рай, и выкормышам бездны в нем места нет".
Сегодня, чтобы хоть как-то сменить засахарившуюся тему, начал я, пока ехал в поезде, видел странную картину: женщина лет пятидесяти снимала с багажной полки свой огромный, и явно тяжёлый чемодан, и никто ей не помог. А когда я подошёл и предложил помощь, она так посмотрела на меня Как будто я ей переспать предложил, причем прямо там же, посреди вагона, у всех на виду. У вас что, так принято?
Понимаешь, тут же взялась объяснять Аня, не забыв в очередной раз поправить бюст, здесь немного другие отношения между мужчинами и женщинами
"Ага, мрачно смекнул я, у них здесь даже между самцами и самками все по ангельски происходит. Ну-ну".
Как бы это тебе объяснить, продолжила Аня, не заметив тень усталой обречённости, скользнувшую по моему лицу, здесь все очень заботятся о равноправии полов. И, к тому же, отношения строятся немного по другому принципу. Если, к примеру, ты с девушкой пришел на свидание в кафе, и потом расплатился за двоих, не спросив у нее разрешения- она имеет права оскорбиться, и даже подать в суд.
Я вновь вздернул левую бровь.
Вообще, вот как, например, у нас
Я мысленно отметил это трогательное "у нас".
У нас до сих пор секс- это нечто особенное, тщательно скрываемое от посторонних, и как будто бы стыдное. А здесь секс- штука вполне естественная, как сходить в туалет, например. Такая же потребность, понимаешь?
Если честно, не совсем.
Ну, вот у нас, например, секс и отношения- это, обычно, одно и то же. А здесь Как бы это сказать В общем, мухи отдельно, котлеты отдельно. Отношения заводятся с серьезными намерениями, а сексом занимаются так, если понадобится
Я поперхнулся вином, закашлялся, отчего Аня, кажется, разволновалась.
Нет, ты не подумай, тут же принялась оправдываться она, это не значит, что здесь не занимаются сексом по любви
Просто у нас, подхватила Тоня, вновь воспользовавшись таким абсурдным в общем контексте "у нас", имея ввиду мою родную преисподнюю, секс, чаще всего, не происходит на ровном месте. Почему-то людям вбили в головы, что перед сексом должна быть какая-то обязательная прелюдия- подарки там всякие, прогулки, поцелуи, признания А здесь все просто:подошёл к понравившемуся объекту, сказал, что он тебе нравится- и все. Причем после этого- никаких обязательств. Какие могут быть обязательства, если вы оба просто удовлетворили вполне естественную потребность?
Как все просто, пробормотал я, даже удивительно.
А зачем усложнять? Аня пожала плечами, ведь согласись, глупо заводить более менее серьезные отношения, обманывая и себя, и партнёра, если вам просто хочется заняться сексом? Зачем выдавать одно за другое, когда оба, к тому же, все прекрасно понимают?