Коммерсанты - Штемлер Илья Петрович 2 стр.


И чьи-то шаги за спиной нисколько не смутили Рафинада. Наоборот, пробудили зловредное упрямствопока он не сделает свое дело, пусть хоть земля разверзнется под ногами

 Старший сержант Краюхин!  строго представились за спиной Рафинада.  Чем вы тут занимаетесь?!

 Ссу!  томно ответил Рафинад, прикрыв блаженно глаза.

 Почему здесь?  повысил тон Краюхин.

 А где?  не оборачивался Рафинад.  Туалет закрыт.

 Нарушение общественного порядка,  не унимался Краюхин.  Превратили город в нужник. Спрячь трубу, пошли в отделение.

Рафинад молча продолжал свое дело.

Краюхин растерялся. Обычно нарушители пугались и готовы были сразу умасливать милиционера, а этот

 Отойди, сержант, не ломай кайф,  процедил Рафинад.  Или присоединяйся, вместе веселей.

«Дурацкое положение,  подумал Краюхин,  стою и жду, пока этот тип закончит свое дело. Да что у него там, цистерна целая?»закипал обидой Краюхин.

 Вы еще здесь, сержант?  невинно спросил Рафинад.

 Здесь, здесь. И долго буду здесь,  со значением ответил Краюхин.  Пятнадцать суток буду рядом, не волнуйся.

Рафинад вздохнул.

 Все, сержант. Блаженство не может быть вечным,  Рафинад привел себя в порядок.  Теперь, сержант, хоть на плаху,  он обернулся.

В сырой сутеми ночи он видел круглое лицо с неопрятной бородкой и усами, широкий нос, круглые безресничные глаза, точно увеличенные горошины, а рот, казалось, состоит из одной пухлой нижней губы.

 Ладно, сержант, веди в кутузку,  покорно произнес Рафинад и решительно двинулся вдоль улицы к Исаакиевской площади.

 И штраф приготовь,  обронил Краюхин, начиная операцию.

 И кутузка, и штраф?  удивился Рафинад.  Не-е-ет уж. Что-нибудь одно.

 Можно и одно,  охотно подхватил Краюхин, искоса оценивая своего клиента.  Плати двести и гуляй свободным.

Краюхин радовался. Кажется, клиент попался не упрямый, хоть и гоношится. Видно, из евреев. Нация такаяпоначалу петушатся, хорохорятся, права качают, а стоит цыкнутьсразу вянут. Правда, внешне на еврея не тянет, если бы не говорок какой-то подковыристый

 Двести?!  Рафинад остановился и хлопнул себя по ягодицам.  Ну, даешь, полковник! Это ж почти мой месячный оклад.

«Не даст!»решил Краюхин.

 Ладно, сто рублей. В отделении с тебя три шкуры сдерут. Еще и на службу телегу пошлют Стой, ты куда?!

 Тороплюсь, полковник! Успеть доскочить до милиции. А то меня опять что-то прихватывает, двойной штраф готовить надо А что, полковник, в милиции есть план по писунам?

Рафинад решительно шагал вперед. Краюхин едва за ним поспевал.

 Да погоди ты Сколько дашь-то?

 Треху, пожалуй, отстегну. И то со слезами.

 Треху?!  взвыл Краюхин и подумал о впустую потраченном времени.

Рафинад подхватил Краюхина за мягкий женский локоть. Исаакиевский собор принял их под сумрачный портал. У сувенирных будок топтались вялые полуночные туристы, разглядывая лакированную дребедень. Кое-кто из них отмечал взглядом странную парумолодой человек и милиционер. Такое впечатление, что молодой человек куда-то заманивает милиционера, а тот упирается. Возможно, где-то совершилось преступление, а милиционер не хочет ввязываться, такое нередко бывает даже за границей, откуда приехали туристы

 Ладно, тридцать рублейи разошлись,  предложил Краюхин.

 Что?! Это ж два ящика пива. Лучше я пятнадцать суток в темнице отсижу.

Они пересекли площадь. До улицы Якубовича, где размещалось отделение милиции, оставалось всего ничего.

 Решай, полковник,  произнес Рафинад беззаботным голосом.  А то и трехи не дам.

Краюхин остановился. Остановился и Рафинад. Он смотрел в круглые бумажные глазки мента под тусклым, затертым козырьком фуражки.

 Кстати, покрышка на вас, полковник, не милицейская,  невзначай проговорил Рафинад.  Из вертухаев, по охранной ведомости. И кителек вроде из ломбарда, тухлый какой-то

Этой «вставочки» бывший санитар медвытрезвителя не ожидал. И перетрусил. Что не ускользнуло от Рафинада. Вспомнилось, что мент, прихватив его на улице Гоголя, покорно пошел за ним в сторону Исаакия, к улице Якубовича, а не завернул Рафинада к Мойке, где пряталась в глубине двора ментовка, что курировала именно ту часть улицы Гоголя с общественным туалетом. Явный прокол.

 Ладно, полковник, не пудри мне мозги!  вдохновенно проговорил Рафинад.  Время не детское, пора спать. Разбежались, полковник, как естьпо нулям.

 А штраф?  плаксиво произнес Краюхин.  Три рубля где!

 Передумал я, сержант,  милостиво произнес Рафинад.  Так и быть, отпускаю тебя, ступай. А то в отделении на Якубовича быстро тебя расколют. Потому как ты есть мошенник. И налог с поборов своих от государства утаиваешь. И форму хоть и из ломбарда, но позоришь.

 Ах ты, жмот!  задохнулся Краюхин.  Нация у вас такая

 Это ты лишнее сболтнул,  посерьезнел Рафинад.  Как же ты мою нацию разглядел? Вроде штаны я не спускал, да и там я безупречный хрестьянин, не придерешься. А?! Расскажи, бегемот, как ты мою нацию распознал?

Но Краюхин уже удалялся, и спина его выражала презрение. Одна рука была прижата, вторая болталась, словно ватная.

 Эй!  крикнул Рафинад.  Вот твоя треха. Возьми, считай, за экскурсию по историческим местам.

Краюхин продолжал шагать.

 Эй, бегемот! Возьми, не гнушайся, столько времени на меня убил. Я треху оставлю под тумбой.

Рафинаду стало жаль этого фальшивого мента. Стоит, бедняга, ночами, мерзнет, ждет своего клиента у сортира. Да, признаться, и пользу городу приносит. Глядишь, в следующий раз кто-нибудь и передумает оставлять свой след на исторических стенах великого города, побоится.

 Ладно, кладу твой гонорар под тумбу. И уйду не оглядываясь.

Рафинад достал из наружного кармана куртки затертый трюльник и положил у мусорной трубы.

Выпрямившись, он не увидел бабьей фигуры фальшивого мента: тот скрылся за углом, а может, затаился и следит за поведением Рафинада

«Ну и черт с тобой»,  подумал Рафинад в уверенности, что их пути никогда больше не пересекутся.

Не знал в ту осеннюю излетную белую ночь Рафаил Наумович Дорман, больше известный в кругу друзей под прозвищем Рафинад, что через два с лишним года на его пути вновь возникнет бывший санитар спецмедвытрезвителя Егор Краюхин. И встреча станет для одного из них роковой. Известная формула о том, что случайность есть непременное условие закономерности, зловеще сомкнется спустя два с лишним года после этой теплой ночи начала осени 1989 года

Тишина, густая и липкая, точно патока, зашпаклевала коридор, утекала в распахнутые двери комнатв рабочий кабинет отца, в гостиную, в спальную комнату родителей. Казалось, квартира мертва. Но Рафинад знал: стоит только ему оказаться у себя, в десятиметровом закутке на месте бывшего чулана, и включить свет, как

 Наконец-то он вернулся,  послышался голос матери.

 Завтра, завтра,  отозвался сонный голос отца.  Будем спать.

Голоса раздраженно переплелись.

 Рафа, иди сюда,  сдался отец.  Маме не терпится тебя обрадовать.

«Шли бы вы к матери! Как вы мне осточертели, козлы,  проговорил про себя Рафинад.  Стоит воротиться домойчто днем, что ночью»

Рафинад расстегнул куртку, повесил на спинку стула, сдрыгнул кроссовки, поискал глазами комнатные туфли Опять мать наводила порядок в его берлоге и выставила шлепанцы в коридор. Аккуратно убранная узкая тахта подтверждала его догадкуобычно он просто набрасывал одеяло. И на столе был порядок: книги по экономике, по маркетингу, английский самоучительвсе собрано в стопку и сдвинуто к краю стола.

 Долго нам ждать?  В голосе отца звучало недовольство.

У Рафинада была одна слабостьс детства он боялся своего отца, стоматолога Наума Дормана, человека узкоплечего, маленького и жилистого, чем-то похожего на щипцы, которыми папаша Наум выдирал зубы пациентов. Дорман имел патент, что было по. тем временам большой редкостью. Щипцы хранились в стеклянном шкафу, в стерильной чистоте, и Рафинаду казалось, что в хромированных ванночках рядком сложены тушки папаши Дормана с тесно сомкнутыми узкими губами. Этот рефлекс закрепился в сознании маленького Рафика с детства, когда при нем отец удалял зуб у какого-то мальчика-пациента и тот орал так, что соседи вызвали милицию. Отец клялся, что дозы новокаина хватило бы и слону, просто мальчишка орал от страха. Как бы то ни было, стародавняя история запала в память Рафинада на всю жизнь.

С годами детский страх пригас, растворился. Но иногда страх вдруг просыпался, особенно если отец гневался на Рафинада, такое случалось нередко, ибо сын папаши Наума был не из пай-мальчиков. Рафинад презирал в себе эту детскую закомплексованность и старался подавить ее дерзостью и независимым поведением, но все равно в глубине души страх не покидал его. Необходим особый случай, который раз и навсегда избавит его от робости перед отцом. Надо перешагнуть этот порог. «Когда-нибудь я дам в морду своему папаше,  думал в минуты скандала Рафинад.  И на этом все кончится». А пока

Рафинад торопливо переодевался в свою домашнюю хламидуветхие спортивные рейтузы, свитер, траченный молью носки. Он чувствовал, что сейчас в дверях комнаты возникнет невзрачная фигура отца в длинных сатиновых трусах и больничной рубашке, этих ночных рубашек с огромным несмываемым больничным штампом в доме скопилось великое множество.

Рафинад успел опередить отца,  когда он появился на пороге родительской спальни, отец еще поднимался с кровати

 Ну?!  проговорил Рафинад.  Я вижу, мама опять наводила порядок в моей комнате?

 Тебе от этого плохо?  проворчал отец, возвращаясь в постель и пряча под одеяло тощие ноги.

 Должны были прийти люди, Рафик,  произнесла мать,  могли заглянуть в твою комнату. У тебя так все неопрятно.

Мать облокотилась о высокую подушку. Ее густые рыжеватые волосы падали на плечи, прикрытые тонким батистом комбинации.

 Какие люди, мама?  Рафинад прильнул к дверному косяку.

 Приходили Смелянские Папины старые пациенты.

 У которых лупоглазая дочка?  уточнил Рафинад.

История с дочерью Смелянских еще не выветрилась из памяти Рафинада. Его опытный глаз сразу, при первом знакомстве, определил, что на туповатой с виду, длинношеей девице с чуть навыкате серыми глазами пробы негде ставить. Склонив ее к свиданию, Рафинад повез девицу за город, на дачу своего школьного дружка Феликса Чернова, где в летней кухне без лишних слов убедился в верности своего наметанного глаза. Девица повизгивала, изображая нечеловеческую страсть, оставляя на спине Рафинада глубокие следы ногтей, точно Рафинада терзали бенгальские тигры. «Зачем нам такие доказательства!»думал тогда Рафинад, собирая разбросанные по летней кухне интимные принадлежности, мучаясь от свежих ссадин

 С чем приходили Смелянские? С острой зубной болью?  Рафинад струхнул. Возможно, младшая Смелянская почтила себя одураченной и рассказала о проделках Рафинада на загородной даче, и оскорбленный Смелянский явился требовать сатисфакции у младшего Дормана, дабы подвести его к Дворцу бракосочетаний, ссылаясь, что Рафинадблагородный молодой человек из порядочной семьи. Нет, нет, успокаивал себя Рафинад: во-первых, прошло не больше месяца, во-вторых, он не какой-нибудь желторотый юнец, он понимал, какие могут быть последствия, и предпринял все возможное, чтобы не огорчить почтенных пациентов своего папаши-стоматолога. Какие могут быть доказательства? Следы тигриных когтей на его спине? Так они давно зарубцевались

 Смелянские уезжают в Израиль,  проговорила мама.  Всем семейством. Приходили прощаться.

 Ах, вот что,  облегченно вздохнул Рафинад.  Сейчас ночь. Нельзя было этим известием обрадовать меня утром?

 Последние приличные люди поднимаются и уезжают из страны,  продолжала мать хрипловатым голосом давно переставшей петь солистки Ленконцерта.

 Эту тему мы уже закрыли,  угрюмо ответил Рафинад.  Вы знаете мое решениеникуда я не поеду.

Проблема отъезда из России будоражила семейство Дорманов давно, и с каждым разом напряженней,  пугало количество людей, решивших эмигрировать. На улице, по утверждению матери, уже не на ком остановить взгляд, не с кем поздороваться даже в Доме актера, и это ей, Галине Пястной, известной некогда исполнительнице русских народных песен.

Рафинад давно определил свое отношениеникуда он не поедет, там ему делать нечего, если родители хотят, пусть едут, а он остается

 К. тому же ябастард, у меня мать русская. В Израиле я буду считаться нечистым, там национальность определяет мать. Это здесь яеврей, а там я буду русский,  в который раз отбивался Рафинад.

 Между прочим, Смелянскиечисто русские, из графских кровей,  отбила мать.  И все едут в Израиль.

 Как так?  усмехнулся Рафинад.

 Дочь вышла замуж за еврейского мальчика,  ответила мать.

 Ну?  удивился Рафинад.  Эта лупоглазая, как ее звали?  И подумал: когда же это она успела выйти замуж? Ведь и месяца нет, как они вдвоем сваливали к Феликсу на дачу.

 Здрасьте. Она год как замужем. Все оформляли документы, ведь бедному мальчику приходилось вывозить все графское семейство, шесть человек. Они решили, что если им и удалось пережить тоталитарный строй, то демократический в этой стране им уже не вытянуть.

 Год как замужем?!  воскликнул Рафинад и повеселел.  Ну и ну! Хороша лупоглазая. А притворялась девицей.

 Ты успел с ней переспать?  усмехнулся отец.

 Наум!  покачала головой мать.  Эта твоя херсонская прямолинейность.

 Онбосяк,  отмахнулся отец.

 Но, папа ты всегда требуешь от меня невозможного.  Рафинад уловил в голосе отца теплые, одобрительные нотки.

 Я догадываюсь по твоему тону,  ответил стоматолог.  Признайся, у тебя были с ней шуры-муры?

 Скореетрали-вали,  не выдержал Рафинад, чувствуя на спине жжение уже забытых царапин. Необходимо заметить, к чести Рафинада, он не любил распространяться о своих интимных делах даже в кругу друзей, не то что с родителями.

 То-то девочка все интересоваласьпридешь ли ты на их прощальный обед,  вздохнула мать.  Не знаю, Рафик, когда ты образумишься, когда ты станешь человеком? Тебе двадцать семь лет. А ты все

 Босяк,  буркнул отец.

Галина Пястная торкнула локтем мужа:

 Хватит! Одно и то же Это твой сын. И он гибнет. Чем он занимается, что он делает до глубокой ночи? Раньше я знала: мальчик работает на заводе, получает зарплату, знала круг его приятелей. А теперь? Два месяца, как он уволился с завода. Нигде не работает. Приходит домой только спать

 И есть,  вставил отец.

 Он твой сын, он имеет право получать от отца тарелку супа!  осадила мать.

Стоматолог развел руками, но смолчал.

 Лучше бы ты поинтересовался, где он ходит до глубокой ночи. В такие дни! Когда обнаружили бомбы в Летнем саду.

 Здрасьте!  не выдержал отец.  Их давно обезвредили.

 Однуда, а вторую? Весь Летний сад перекопали, я ходила, смотрела.

 Вторая была зажигательная и сгорела на глубине,  терпеливо пояснил отец.  Ты не читаешь газет.

 А что же они там копошатся? Все статуи сняли. Как во время войны И в такое время тебя не интересует, чем занимается твой сын!

 Из него же слова не вытянешь,  разозлился отец.  Чем ты занимаешься целыми днями? Уходишь утром, а то и приходишь утром. Какие-то звонки, клички. Черный. Дятел. Лиса. Баксы. С кем ты разговариваешь по телефону? Это люди или звери?

Рафинад криво улыбался.

 Баксы, так называют доллары. Любой ребенок знает,  презрительно пояснила мать.

 А я вот не знаю!  вскипел отец.  В какую тюрьму носить тебе передачу?!

 Ну, знаешь, Наум!  Мать подняла свою маленькую голову.  Ты еще накличешь! Тюрьма!.. А что сам делаешь? То смотришь в телевизор, то смотришь в чужие слюнявые рты. Когда тебе было воспитывать сына?!

 Если бы я не смотрел в чужие рты, тебе нечего было бы есть с твоей вокальной пенсией,  язвительно произнес отец.

 Нечего меня упрекать.  В тоне матери слышались слезы.  Целыми днями кручусь, бегаю по пустым магазинам

 И приносишь колбасу за два двадцать,  продолжал отец.  Колбасу, которую я уже видеть не могу.

 Скажи спасибо и за это,  прервала мать.  Люди вообще не могут отоварить талоны, бегают по городу как сумасшедшие

Рафинад подался спиной в коридор и прикрыл дверь. «Когда-нибудь я подожгу эту квартиру»,  подумал он, мечтая скорей оказаться на своей тахте и зарыть голову в подушки.

 Тебе звонил какой-то Чингиз-хан!  донесся вслед голос матери.  Записка на столе

Назад Дальше