Голубь сердито кряхтел и мурлыкал, точно старый кот, и стучал когтями о жесть подоконника. Мать привадила голубей, подкидывая им корки и крупу. Голуби привыкли и загодя слетались поутру, требуя прокорм.
Это нахальное бормотание и разбудило Рафинада. Он встал и приблизил лицо к стеклу окна, удостовериться, что сегодня, как и всю последнюю неделю, его ждет теплый, сухой денек.
Голубь, точно паралитик, подернул белой головой и замер, скруглив коричневый глаз, в надежде увидеть свою кормилицу, но узрел заспанную физиономию Рафинада, личности малоприятной для их голубиного рода. Рафинад не раз пытался поймать голубя в момент трапезы. Однажды ему удалось-таки сцапать молоденькую голубицу. Он поднес ее дрожащий от страха клювик к губам, потискал сухие сизые бока с прижатыми крыльями, что-то прошептал и швырнул голубицу вверх, в ясное небо. Голубица от страха ударилась о шишку изолятора и упала на перекладину столба. У Рафинада перехватило дыхание. Он бросился в глубину квартиры за шваброй, в надежде дотянуться до голубицы, а вернувшись, увидел, что птицы на перекладине нет.
Улетела голубка, старался уверить себя Рафинад, боясь опустить взор на землю, к основанию столба.
С тех пор он частенько и сам подкидывал на подоконник какую-нибудь еду, то кусочек сыра, то сухарь. Но птицы ему не верили и при каждом появлении Рафинада в окне срывались с подоконника. Вот и этот белоголовый ранний попрошайка подобрался к самому краю подоконника и замер, зорко поглядывая на Рафинада, чтобы в случае чего дать деру
Да, погодка, кажется, и сегодня не должна подкачать. В прозрачном воздухе рисовались далекие строения, даже ферма Володарского моста, на котором велись бесконечные ремонтные работы. На столе белела записка, что оставила вчера мать: «Звонил какой-то Чингиз. Просил с утра зайти к нему в общежитие. Свари сосиски. Где ты шляешься целыми днями, хотела бы я знать!»
Из глубины квартиры доносился храп отца и носовой посвист матери. По утрам сон у родителей был крепким, но безоглядно полагаться на это нельзя, надо как можно быстрей выбраться из дома, дел на сегодня предостаточно
Казалось, после того как Рафинада уволили с завода, судьба распорядилась, чтобы он поспал вволю. Оказалось, наоборот. Возникли такие дела, что и дня не хватало. Три года он протрубил на своем кожевенном заводе. Пока не пришел однажды в кабинет директора и не сказал ему: «Все, Михаил Савельевич, пришло мое время. Хочу быть вашим заместителем по вопросам разработки и внедрения новых перспективных направлений. У меня есть идеи. И если я не начну внедрять их в жизнь, я задохнусь на этом вонючем кожевенном заводе». Директор спросил: «А что буду делать я? Именно я и занимаюсь разработкой и внедрением новых перспективных направлений». Рафинад ответил: «Вы это делаете плохо, Михаил Савельевич, люди работают в цехах, не снимая респираторов, я хочу, чтобы пахло цветами. А для вас тоже дело найдется». Директор покраснел, потом порозовел, потом стал бледнеть: «Вот как? Идите к своим холодильным установкам, Рафаил Наумович, с ними хотя бы управьтесь. А то кожа после ваших температур наполовину уходит в брак». Рафинад вытащил из кармана заранее приготовленное заявление об увольнении. Директор подписал заявление заранее подготовленным для этого фломастером. Начальник по кадрам принял заявление и выдал Рафинаду заранее оформленную трудовую книжку. Даже дата увольнения была заранее проставлена числом, когда Рафинад составлял свое заявление в рабочей столовой, отодвинув в сторону стакан недопитого киселя, похожего цветом на детский понос. Кажется, все руководство фабрики устраивало решение мастера по холодильным установкам Рафаила Наумовича Дормана, у всех он «сидел в печенках». Из сорока трех его предложений по рационализации производства свет увидели лишь четыре, сэкономив фабрике три миллиона рублей в год. За что Рафинад получил шестьдесят рублей и четыре свидетельства с профилем двух Ильичей: Владимира и Леонида, разделенных между собой рогатой оленьей мордойсимволом кожевенного производства; свидетельства печатались до 1983 года по эскизу директора завода. Беготня по инстанциям в защиту своих бесконечных рацпредложений принесла Рафинаду славу склочника и сутяги, от которого полезней избавиться. Кожевенное делобезубыточное производство и в предложениях Рафаила Дормана не нуждается
С тех пор минул месяц, месяц без хождения на работу.
Что связывало Рафаила в этот месяц с отчим домом, кроме ночлега, так это душ по утрам. Любил он постоять под сильной горячей струей с резким переходом к холодным брызгам. Тело становилось легким, удобным. Появлялись дельные мысли, не упустить бы их
Надо управиться до полудня, до прилета самолета из Штатов. По какой-то странной закономерности количество компьютеров, ввозимых в страну для продажи, возрастало по четным воскресным дням месяца. Сегодня как раз и было второе воскресенье. Главное, чтобы Феликс прислал с ребятами достаточно денег, а то в прошлый раз Рафинад упустил один компьютер, не хватило денег, пришлось записать телефон; правда, на неделе он этот компьютер все-таки купил, но уже дороже, продавец разнюхал ситуацию и заважничал.
Но сначала надо повидаться с Чингизом, тот по пустякам не звонит, есть какое-то дело
Познакомился он с Чингизом на площади Искусств, у Большого зала филармонии, куда интуристовский автобус подвез музыкантов Питсбургского симфонического оркестра из Америки, о гастролях которого оповещали афиши. Красным по белому Но и фарца не дремала, она афиши читает, знает, где и когда может собраться тугая тусовка
Бледнолицые музыканты гуськом покидали автобус, волоча свои инструменты. И тут же их окружили коробейники со всевозможной дребеденьюматрешками, водкой, орденами, командирскими часами, переходящими знаменами
На любой вкус. Что не умещалось в сумках, пряталось в багажниках автомашин.
Музыканты с испугом взирали на толпу фарцы, не совсем понимая, что от них требуется. Им не нужна была эта дребедень. Да еще перед концертом. Сегодня в программе Малер, Бетховен, Чайковский. Музыканты прижимали к себе инструменты, не теряя надежды дождаться своих распорядителей.
Не тушуйтесь, мальчики, знаем мы этих лабухов, подбодряли себя коробейники. «До» и в Америке «до». Наши лабухи у них с барахолок не вылезают. Чем ихние хуже наших?!
Не доверяя своему жуткому английскому, коробейники рисовали цену на ладонях и совали ладони под нос музыкантам.
Рафинад наблюдал со стороны за этой ярмаркой. Его внимание привлек худощавый парень лет двадцати с красивыми светлыми глазами на узкоскулом изнуренном лице, редкие палевые волосы падали на широкий лоб. С явно кавказским акцентом парень пытался объяснить пожилому скрипачу достоинства своего товара. То был обыкновенный общевойсковой бинокль времен еще Отечественной войны в защитном, видавшем виды футляре. Судя по всему, скрипачу бинокль приглянулся, но в то же время его что-то смущало. Зажав тощими коленями футляр со скрипкой, он вертел в руках бинокль.
Рафинад приблизился. На бойком английском Рафинад что-то сказал скрипачу. Тот оживился. Удача, кажется, улыбнулась фарцовщику с полевым биноклем, что просил за свой товар пятнадцать долларов. После нескольких фраз, сказанных Рафинадом, музыкант тяжело вздохнул, печально покачал головой, полез в карман, достал двадцать долларов и протянул парню. «Сдачи не надо», перевел Рафинад. Молодой человек решил не упускать момент и тотчас извлек из кармана новенькие командирские часы. У каждого из здешней фарцы подобных бачат было не меньше дюжины, последнее время часы не очень покупались. Рафинад вновь что-то проговорил по-английски. Скрипач расхохотался и протянул десять долларовкрасная цена за часы Стоящая вокруг фарца обмякла. Обидно, уплыл такой жирный лох, и кому? Какому-то чучмеку. А главное, откуда свалился этот знаток английского, что так красиво расколол американца.
Есть еще что-нибудь? спросил музыкант у парня. Тот огорченно пожал плечами, но вдруг сообразил и снял с руки свои часы, обычную пластмассовую штамповку. Музыкант засмеялся и покачал отрицательно головой. Извлек из кармана две пачки сигарет «Мальборо». Одну протянул парню, вторую Рафинаду, презент!
Фарца зашлась от зависти. Но тусовка есть тусовка, сегодня тебе повезло, завтрамне
Какой-то активист с повязкой на руке, вдвоем с милиционером, принялся вызволять музыкантов. Взявшись за руки, музыканты потянулись за своими спасителями к служебному входу филармонии.
В этот момент подкатил еще один автобус с иностранными туристами, приехали послушать симфоническую музыку Ну, это другое дело! Нормальные ребята, многие уже держали в руках товар для «ченча»импортные портки, майки, поношенные шузы с тщательно отмытыми подошвами. Видно, ребята из скромных иноземцевто ли поляки, то ли болгары
Фарца оживилась.
Рафинад и светлоглазый молодой человек двинулись по улице Бродского. Молодого человека звали Чингиз, он был студентом второго курса финансово-экономического института, жил в общежитии. Чингиз предложил Рафинаду пять долларов за помощь. К тому же эти пять долларов были залетными, не предусмотренными торгами. Рафинад счел предложение справедливым. Они зашли в ресторан «Невский», где в итоге и просидели все заработанные доллары.
Что ты сказал американцу? вспомнил после четвертой рюмки Чингиз.
Сказал, что бинокль участвовал в Сталинградской битве и взятии Берлина. Что твой дядяинвалид войны. И сейчас ему нечего есть. Что он неделю не держал во рту и крошки хлеба, ответил Рафинад.
А насчет командирских часов? спросил Чингиз.
Что второму твоему дяде, полковнику, не хватает десяти долларов на покупку «вольво», что онжертва прекращения холодной войны между нами и Америкой, ответил Рафинад.
После той истории Чингиз не раз просил Рафинада ассистировать ему при сделках с иностранцами, отстегивая Рафинаду приличные комиссионные. Особенно в свои дела он Рафинада не посвящал. За полгода Чингиз как-то разгладился, обтянутые скулы порозовели. Он даже купил автомобиль, подержанную «копейку», как называли «жигули» первой модели. На тусовке у Гостиного двора, да и на площади Искусств, его признали авторитетом. Каким образом произошла подобная метаморфоза, Рафинаду было неизвестно. Вообще Чингиз перестал приглашать Рафинада на делоон и сам стал вполне прилично разговаривать на английском, к удивлению Рафинада. Виделись они все реже и реже. Когда же они встречались в последний раз? Месяца три назад, не меньше, и вдруг телефонный звонок с просьбой прийти с утра в общежитие
Троллейбус притормаживал. Сквозь немытые стекла Рафинад видел щербатые двери общественного туалета и, вспомнив вчерашнюю ночную встречу, засмеялся в голос. Сидящая рядом девушка отодвинулась к краю сиденья. Рафинад скосил на соседку глаза. Прямые светлые волосы прятали щеку, проявляя милый, чистый профиль. Рафинаду нравились такие простые лица.
Не бойтесь, я не пьян, я вспомнил смешное, произнес Рафинад.
Я не боюсь, голос незнакомки звучал без жеманства и был приятен на слух.
Рафинад знал, что его интонациябарская, интеллигентнаянравилась слабому полу. Это потом он проявлял себя то наглецом и хамом, то милым и обаятельным, в зависимости от намерений и настроения. Но первое впечатление
Что вы читаете? выдержав тактичную паузу, полюбопытствовал Рафинад.
Незнакомка молча развернула книгу обложкой. Рафинад уставился в название, но прочесть не смог троллейбус трясло, да и само название казалось размытым.
Не пойму, сказал Рафинад. Что-нибудь из жизни лордов?
Вот именно, улыбнулась незнакомка и откинула волосы. На красивом овале щеки появилась глубокая ямочка. Лордов и лордих, она вновь уткнулась в книгу.
Рафинад ерзал, вытягивал шею, пытаясь что-нибудь прочесть в книге соседки, ему не хотелось терять нить разговора.
Как вам удается читать при такой тряске? Я даже думать не могу, мысли из ушей сыплются.
Незнакомке шутка понравилась, краешек губ изогнулся в улыбке. Рафинад подумал с досадой, что ему выходить сейчас, а может, проехать немного дальше, прояснить знакомство?
Троллейбус стал причаливать к остановке у Казанского собора. Незнакомка захлопнула книгу и поднялась. Рафинад возликовал и тоже поднялся, мельком оглядев ладную фигуру в красной куртке и черной юбке. Сколько же ей лет, подумал Рафинад, и решил, что за четвертак наверняка перевалило.
Значит, судьба, промямлил в спину незнакомки Рафинад. Я тоже выхожу у Казанского.
Невский проспект в это утреннее время был ленив и малоподвижен, стояла короткая пауза между временем тех, кто спешил на работу к семи-восьми, и тех, кто занимал свои рабочие места с десяти-одиннадцати Это позже проспект заполнят горожане, туристы, патриоты, подпирающие драный забор у Гостиного двора, проклинающие демократов и сионистов, разновозрастная фарца, приезжие и службисты, что, отметив себя на рабочем месте, отправляются в «местную командировку»бездумно шнырять по Невскому, пользуясь мягким осенним деньком. В магазины, особенно продуктовые, заглядывать бесполезно: прилавки удручающе пусты. А обескураженных ленинградцев дурили вопросом: висела ли в знаменитом Елисеевском магазине хрустальная люстра в зале или не висела? Вроде бы еще вчера висела, а сегодня уже и не висит. Устраивались диспуты, опрашивали стариков, у которых время не отшибло память. Телекомментатор с рысьими глазами уверял горожан, что хрустальная люстра висела, но ее сперли во время очередного ремонта магазина. И продали за границу. Об этом громко рассуждали многие из тех, кто мотался по Невскому в надежде как-то отоварить свои законные продуктовые талоны, выданные в жилконторах
Незнакомка шла с непроницаемым видом, желая дать понять своему навязчивому спутнику, что ей не до него. Подобное не часто случалось с Рафинадом, во всяком случае на первой стадии знакомства.
А вы как полагаете, висела люстра в Елисеевском или нет? проговорил Рафинад бодрым тоном.
Незнакомка пожала плечами и, не поворачивая головы, ответила, что ее сейчас интересуют собственные заботы. И вообще, им лучше расстаться, она спешит дочитать книгу, которую надо вернуть.
У Рафинада довод незнакомки вызвал замешательство, он даже сбился с ноги и отстал на несколько шагов.
К его удивлению, незнакомка свернула на набережную канала Грибоедова и пошла по направлению к финансово-экономическому институту.
Вы не поверите, но наши пути совпадают! воодушевился Рафинад. Пока совпадают.
Очень может быть, раздраженно отозвалась незнакомка.
Она остановилась у Банковского мостика. Рядом с каким-то грязно-коричневым автомобилем иностранной марки. Широкий и длинный, автомобиль, словно огромное старое корыто, перегородил наполовину проезжую часть набережной. Рафинад видел натянутую на спине красную кожу куртки. Чуть склонив голову, незнакомка уперлась локтями о перила, цепко придерживая над водой раскрытую книгу.
Коря себя за унижение, Рафинад робко попросил номер домашнего телефона незнакомки. Та ответила через плечо, что телефона у нее нет. Что она сама позвонит, если будет настроение. Обернулась и, не скрывая досады, записала номер телефона Рафинада, заключив в скобках имя «Рафик», а через запятую«троллейбус»
Меня зовут Инга, проговорила она нетерпеливо, желая поскорей избавиться от назойливого спутника.
Рафинад кивнул, сделал несколько шагов в сторону и посмотрел через плечо. Инга отвернулась к воде, склонив голову над книгой. Желание вернуться и вновь заговорить скрутило Рафинада. Казалось, провалилось в бездну все, что окружало его сейчас: и узкий Банковский мостик со львами-грифонами, и здание бывшего Ассигнационного банка, создание гениального Кваренги, в который впихнули финансовый институт, и студенты, что топтали асфальт институтского двора. Рафинад видел только склоненную спину, затянутую красной кожей, черную юбку, скрывающую округлые бедра и красивые высокие ноги в изящных сапогах Словно во сне, Рафинад обошел нелепый автомобиль, отделяющий его от Инги. Рафинада толкали неутоленное любопытство и нежность.
Инга выпрямилась. Ее прозрачные с голубым отливом глаза смотрели на Рафинада серьезно и строго, без кокетства, без укора. Никак не смотрели. Еще острее распаляя воображение.
Очень прошу вас Позвоните мне, проговорил Рафинад.